Хамсин - Вячеслав Иванович Катамидзе

— Излучателя? Это такая штука, по которой могут определить, где мы находимся?

— Да, именно так. Впрочем, эти излучатели работают на расстоянии максимум пятидесяти миль, а от Лондона до Брайтона больше. Но в любом случае у нас есть еще целый час.

— Я успею все доесть, — хмыкнула она.

— Я тоже.

— И выпьем — за твое новое имя. Какое имя ты себе возьмешь?

— Ричард Эшем. Так звали лучшего друга моего отца.

Они вышли из ресторана минут через сорок. Хамсин повел ее на пирс. Там он заказал им кофе, но вскоре удалился в самый конец пирса, захватив сумку. Убедившись, что рядом никого нет, он швырнул сумку вниз, где под столбами пирса хлюпала вода. Снова осмотрелся и вернулся к Роберте.

— Ты выбросил сумку? — спросила она тихо.

— Да. Когда сумка промокнет, излучатель работать перестанет.

— Но ведь его не было?

— Техника идет вперед. Они могли вмонтировать излучатель в окантовку сумки. Или даже в ручку.

— Значит, ты не веришь, что нам удалось обвести их вокруг пальца?

— Вот что будет происходить сейчас. Если за камерой хранения не следили, то это все равно ничего не значит. Местный оперативник обязан проверять ячейку раз в месяц. Когда он обнаружит, что сумки нет, он, естественно, оповестит об этом свое начальство и всю сеть. Методом исключения они выяснят, что сумку мог забрать только я. Вывод: я жив. Трудно даже представить, какой после этого начнется переполох.

— Значит, забрав сумку, мы себя раскрыли?

— Да. Но и это ничего не значит. Я мог попасть в лапы другой разведки, например болгарской или восточногерманской. И сумку могли взять их люди, если я раскрыл им секрет ячейки. В этом случае я точно жив, но уже недосягаем для тех, кто за мной охотится. Надо придумать еще что-нибудь, чтобы они в эту версию поверили.

— Теперь я все поняла, — вздохнула она. — Ты специально пошел на это, чтобы они раз и навсегда от тебя отстали. Ты, оказывается, хитрец!

Он улыбнулся.

— Нам ведь надо жить спокойно.

Он снова наполнил бокалы.

— Есть только одна проблема.

— Какая?

— Видишь ли, английский паспорт настоящий: он просто не заполнен. Значит, у него есть номер. Тот, кто хотел меня убить, может организовать во всей Европе поиск этого паспорта. Если он всплывет в любом месте — при пересечении границы, в каком-то инциденте, даже при регистрации брака, — за мной придет полиция.

— Как хорошо, что я еще не дала тебе согласия на брак, — сказала она.

48

Лобо возвращался домой в самом мрачном настроении.

Его наихудшие подозрения приобрели реалистичную окраску. Полчаса, проведенные на кухне Чезаре Бертини и его домочадцев, были полезны. Теперь он был уверен, что семья Бертини знает что-то, что скрывает. Многое говорило о том, что хозяин дома и другие члены семьи сговорились молчать, а это значит, что никто из них ничего ему не скажет. Недаром они сразу отправили мальчика наверх: боялись, что он проговорится. Разговаривая с Лобо, они переглядывались, отвечали, предварительно подумав.

Конечно, все это могло быть связано с рефрижератором, который, возможно, стал их трофеем. Большая семья, нелегкий труд, возможность больше заработать — все эти факторы надо было учитывать. Но может быть и другое: кто-то забрал человека из рефрижератора. Он жив, его вывезли в другую страну. Семье щедро заплатили за молчание. Это уже сговор. «Центр-Альфа» была обманута. И его парни оказались в дураках. Тогда ошибка его помощников становится должностным преступлением.

И все же мои предчувствия были правильными, сказал себе Лобо. Вот что значит чутье, опыт разведчика! Пусть я еще не на сто процентов уверен, что здесь дело нечисто, но я встал на путь разгадки очень серьезной тайны.

Он решил, что на этот раз все его сотрудники будут копать так глубоко и так серьезно, как они этого не делали никогда.

Но признаваться в сделанной ошибке нельзя ни в коем случае. «Центр-Альфа» перестанет существовать. Группу разгонят, его ребят уволят. Группу потом снова создадут — лет через десять. Тем временем их функции передадут резидентуре ЦРУ, и эти болваны, действуя как стадо слонов в посудной лавке, провалят всех ценных агентов, потеряют важные контакты. Работа, проведенная на протяжении двадцати лет, погибнет.

Подъехав к набережной Тибра, он поставил машину в переулке и пошел во французское кафе, где часто пил кофе в обеденный перерыв. На этот раз он заказал кофе, коньяк и мороженое, закурил сигару и стал думать, как выйти из положения, если «пакет так и не отбыл в нужном направлении».

Если признаваться нельзя, значит, нужно найти — не оправдание, нет! — исключительные обстоятельства. Но в разведке нет понятия «форс-мажор»: она действует в чрезвычайных обстоятельствах каждый чертов день. Извинения за провалы, ведущие к арестам и гибели агентов, а также за ошибочные суждения в ходе операции не принимаются. Какой же выход из положения?

Стоп, сказал он себе. Ни один агент никогда не был ликвидирован или изгнан из конторы, если его переиграл иностранный агент. Понижения в должности и переводы на Соломоновы острова бывали. Долгие отсидки в далекой провинции и жалкое содержание — это тоже бывало за ошибки в оперативной работе или за неверную оценку ситуации. Но ведь все операции проводились лишь после того, как их планы утверждало начальство, а наказывать «людей в бабочках», как именовали руководителей групп, считалось «неприличным». Что получается?

А вот что. Человек, которого пыталась ликвидировать «Каир-Альфа», был двойным агентом. Он работал еще на какую-то разведку (потом придумаем на какую). Он почувствовал, что его уберут, и обратился к своим настоящим хозяевам. Они вмешались (потом придумаем как) и вытащили его из рефрижератора. Более того, снабдили его миниатюрным нагревательным аппаратом и термобельем (это экзотические детали, но мы их подложим куда надо), чтобы он не замерз в ледяном капкане, куда мы его заманили.

Так что в провале операции виноваты те, кто этот провал сделал неизбежным: группа «Каир-Альфа» и ее кураторы. И еще контрразведка, которая не разоблачила двойного агента в собственных рядах. Мои ребята умнее и изобретательнее, чем эти носороги из отдела внутренних расследований. У нас будет такая оборона, такой железобетонный бастион, что они обломают об него все свои вставные зубы.

Он вышел из кафе, постоял у реки. Зимой Тибр почему-то обмелел; видно, дождей прошедшей осенью было немного, а после нее настала бесснежная зима.

Мимо проплыло несколько рекламок на французском и немецком языках. Одна из них привлекла его внимание. Это была рекламка западногерманской швейной