Господин следователь. Книга десятая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Тяжко вздохнув, принялся одеваться. Плащ не забыть, и сапоги. Как хорошо, что до сих пор не успел вернуть те, что одалживала Анька у своего отца. Да, а ведь скоро еще одни крестины — тетя Галя должна родить.

Манька проводила меня встревоженным блеянием, Кузьма вообще провожать не вышел. Ну и ладно, не слишком-то и хотелось.

Усевшись в повозку, взял у Литтенбранта вожжи.

— Иван Александрыч, главное нам из города выехать, — сказал Петр Генрихович, устраиваясь рядом. — А как выедем, мой Барби сам дорогу найдет и до села довезет.

— Барби?

— Мерина моего Барбароссой кличут, в честь императора нашего, но выговаривать долго, так я его Барби называю, так короче.

Ишь, его императора. Нет, все-таки, Литтенбрант немец. Может, скинуть коллежского секретаря в какую-нибудь лужу — пусть поплавает, проникнется идеями Барбароссы и вспомнит, чем закончил свой путь рыжебородый Генрих? Так ведь мне его и вытаскивать. Не Барбароссу, а Литтенбранта. Этот, пусть без доспехов, но все равно тяжелый. Ладно, будем исходить из того, что Петр Генрихович говорит о Германской империи, в которой жили его предки.

Мерин и на самом деле дорогу знал хорошо, поэтому мы приехали без приключений. Песен дорогой попели. Литтенбрант исполнял старые солдатские песни, а я те, что из будущего.

Подкатили к одному из домов, а навстречу выскочили люди — в подштанниках, но сверху накинуты плащи, вслед за ними две охотничьи собаки. Собаки выказали больше радости, нежели слуги — те начали распрягать мерина, а песики запрыгали вокруг хозяина, принялись облизывать ему лицо, а Литтенбрант, успевший за время пути слегка протрезветь, запричитал:

— Ах вы мои хорошие! Соскучились?

Одна из собак так увлеклась облизыванием, что уронила хозяина на мокрую землю, а тот, только радостно хохотал.

— Петр Генрихович, где же вас носит? Ну-ка быстро вставай. Земля мокрая, заболеешь.

А это уже Наталья Никифоровна появилась. Увидев меня, строго спросила:

— Иван Александрович, а пораньше-то не могли приехать? Мне ведь спать хочется, переживаю, а вы где-то шляетесь.

Ну вот, я же еще и виноват. Но не станешь же оправдываться и объяснять, что я тут не причем? Пожав плечами, хмуро ответил:

— Как сумели, так и приехали.

Петр Генрихович полез обниматься с женой.

— Наташенька, душа моя! Не ругайся, мы пяточки Сашеньке обмывали.

Наталья только вздохнула, но не отстранилась, а погладила Литтенбранта по голове. Потом, высвободившись из объятий мужа, подняла упавшую фуражку.

— Вижу, что обмывали. И пяточки обмыли, и попку, и все остальное. Иди-ка ты спать Петенька, завтра разговор будет.

Порадовало, что супруги называют друг друга по имени, а не так, как прежде — по имени-отчеству.

Вошли в дом. Мне бы оглядеться — что за дом такой, у моей бывшей квартирной хозяйки, но темно.

Наталья Никифоровна опять погнала супруга спать.

— Петенька, иди, не мешай, мне Ивана Александровича укладывать надо.

— Так может, я тут, прямо у печки и лягу? — кивнул Литтенбрант в сторону русской печки, около которой уже застыли в ожидании собакены.

— Иди в спальню, не смеши людей. Полон дом гостей, а хозяин на кухне собирается спать.

— Все-все, Наташенька, я пошел, — виновато проговорил Петр Генрихович. Скинув с себя сапоги и плащ, пошел наверх, напевая песню:

— Но согласны и сапог и лапоть,

Как нам наши версты не любить?

Ведь браниться здесь мудрей, чем плакать,

А спасаться легче, чем ловить.

— А вы куда? — рявкнула Наталья Никифоровна на собак, навострившихся за хозяином. — Где место?

Собакены жалобно заскулили, но послушно улеглись на подстилку. О, а тут и мой старый знакомец пожаловал — бывший котенок Тишка, превратившийся в Тихона.

Кот меня признать не соизволил, зато прошелся прямо по одной из собак, улегся посерединке и принялся расталкивать соседей, устраиваясь поудобнее. Когда одна из легавых не поняла намека — тяпнул ее за ухо, а вторую лягнул, метко — с повадками опытного бильярдиста, попав прямо в нос. В конце-концов Тихон разлегся поперек подстилки, предоставив прежним хозяевам места с краю.

Повернувшись ко мне, Наталья Никифоровна вздохнула:

— Вот, он всегда так. Придет, начнет пихаться, а собачки и слова поперек не скажут. А ведь когда-то они его приняли, можно сказать, что усыновили.

Застроил котяра охотничьих собак. А ведь при желании, любая из них способна в два счета придушить наглеца. Уважают!

— Недавно соседская пустолайка на наших нагавкала, — засмеялась Наталья. — Легавые только на охоте храбрые, а в деревне спокойные. Так Тишка, как услышал, из дома выскочил, заступаться кинулся!

Во как! Заступник хвостатый.

— Иван Александрович, я же для вас постель приготовила — перину взбила, а к вечеру гости нагрянули — три сестры, и все с мужьями. Даже и не ждала, а понаехали. Куда их всех подевать? Пришлось класть, как соленые огурцы, и вашу постель отдать.

— Ну, куда-нибудь да пристроюсь, — хмуро ответил я. — Можно на сундуке, или на лавке.

— Только на лавке и остается, — усмехнулась Наталья. — На сундуке уже шурину постелила. Он сейчас мерина распрягает. Есть каморка — там твоя будущая кума спит, но храпит слишком. Есть хочешь?

Но мне уже и есть не хотелось. Упасть бы куда-нибудь, да заснуть. Авось до завтра и доживу.

[1] Текст — Юрий Ряшенцев

Глава 3

Речные кочевники

— Не было печали, черти накачали, — с грустью сообщил пристав Ухтомский, а когда я посмотрел на старика — дескать, что случилось? тот мрачно спросил: — А вы, ваше высокоблагородие, разве, цыган не видели?

В полицейский участок я заглянул, потому что намеревался что-нибудь вызнать у Антона Евлампиевича из его прежних дел, авось в книжку вставлю про сыщика. А еще, потому что нужно было срочно куда-то сбежать — дома состоялся полный «вынос мозга».

Когда мы с Литтенбрантом уезжали, рассчитывал, что быстренько окрещу Сашку-Шурку, перекушу и вернусь часикам к двенадцати или к часу дня. В крайнем случае — к десяти вечера. По другому никак не получалось. Нанять кого-то в Нелазском — нереально, все отмечают крестины, а почтовые кареты не ходят каждый час.

Крещение затянулось аж на три часа. И младенца на руках подержал, и помолился, и вымок весь — не то от святой воды, не то еще от чего-то.

Крестины с днем рождения не совпадают. У Сашки (или Шурки?) Литтенбранта (мужская фамилия склоняется, если что) день рождения выпал на 3 ноября. В детстве слышал, как про этот день песню пели.

День рождения твой

Не на праздник похож:

Третье ноября.

Из гостей только я

И докучливый дождь,

Впрочем как вчера…

Певица, кстати, замечательная. Я бы сам эту песню спел, но не осилю.

Потом был торжественный обед, посвященный крестинам Александра Петровича. Познакомился с кучей родственников Натальи Никифоровны, которые произносили громкие речи, не преминув отметить, что та родила в столь почтенном возрасте (ладно, что не преклонном), когда иные уже готовятся стать бабушками. На месте супружеской четы Литтенбрантов я бы выставил на хрен и сестер, и шуринов, но они терпели.

А я ограничился поздравлением и вручением скромного подарка — пятидесяти рублей, которые догадался прихватить с собой. Может, нужно было что-то другое — какие-нибудь пеленки и распашонки, но крестным отцом был первый раз в жизни, никто не разъяснил — что от меня требуется. Судя по вытянутым лицам родни — вроде, и много подарил.

Так что, вернулся домой только к десяти, но не вечера, а к десяти утра следующего дня. Помылся, побрился, поменял рубашку и прочее, а после обеда явились мои девушки и, началось!

Оказывается, они меня потеряли. Сам виноват — надо было записку оставить. А тут… Анька ворчит, Леночка вытирает слезы, кухарка гремит посудой. Даже коза и та гневно блеет из сарайки. Четыре женщины — и все на меня! И Кузьма, гад такой, не заступился, а повернулся хвостатой задницей, демонстрируя недовольство.