Томас Свон - Охота на Сезанна

– Скандинавским? – спросила Маргарита и произнесла несколько предложений с сильным акцентом. – Так? – спросила она Иди.

Иди на мгновение задумалась.

– Пожалуй, так.

– Это был Педер, – сказала Маргарита Эмили. – Я хочу снова пройти в кабинет.

Эмили взяла раму, и они вернулись в кабинет Вейзборда. Здесь теперь присутствовал новый запах – сладкий, цветочный аромат дешевых духов. В огромном кресле Вейзборда сидел Леток, его черные волосы были разделены на пробор. Один глаз все еще был красным и слезился, на худом лице играло высокомерное и самодовольное выражение. Позади него стояла Габи в короткой юбке и черных чулках; это от нее пахло духами.

– Что вам здесь надо? – воскликнула Иди.

– Чтобы итальянская putain[25] приготовила нам поесть.

Иди схватила со стола стеклянное пресс-папье и подняла его над головой.

– Ты, мерзавец, зовешь меня шлюхой, я проклинаю твою семью, всех до одного!

– Надеюсь на это, – ухмыльнувшись, сказал он, вскочил и выхватил пресс-папье у нее из рук. – Они все дерьмо, и можешь их всех проклясть, прежде всего моего отца. – Леток с вызовом посмотрел на Маргариту. – Вы пришли сюда по делу?

– Конечно, по делу, – ответила Маргарита. – Месье Вейзборд был моим адвокатом, а его жена моей подругой. Я бывала здесь много раз. – Она посчитала молодого человека дерзким и потенциально опасным.

– У меня здесь тоже дело. Деньги. Мне надо шестьдесят тысяч франков.

– Немало, – сказала Маргарита. – Каким образом вы заработали так много?

– Это касается только меня и старика, – ответил Леток.

– Но Вейзборд мертв, и денег не будет. Вам еще нужно будет доказать, что он был вам должен.

Леток покачал головой:

– А вам-то какого черта надо от Вейзборда?

Маргарита рассердилась, но вдруг поняла, что Леток неуверен в себе и не может понять, почему ему не светят деньги, которые Вейзборд был ему должен.

– Я хочу получить картину, которую Вейзборд забрал у меня.

– У него была картина, он собирался продать ее в Женеве. – Леток отодвинулся от стола. – Я отвозил его в галерею и был с ним, когда он обо всем договаривался. Они сказали, что продадут ее за двести пятьдесят миллионов франков.

– Где вы в последний раз видели картину?

– В спальне Вейзборда. Он повесил ее на стену как распятие, дурак.

– Она пропала. Под кроватью мы нашли только раму.

– Мерзавец Аукруст – это он забрал ее. Он был здесь в тот вечер, когда Вейзборд умер.

– Он сказал, что убьет меня, – вклинилась Габи, – он приставил мне к горлу нож. – Она взволнованно указала пальцем на свое горло.

– Нет, нет, – запротестовала Маргарита, – он бы так не сделал. Я его знаю. Он очень нежный…

– Он нежен, как дикий кабан. Посмотрите на мои глаза, они все еще красные от того, чем он меня обрызгал. И он проткнул стеклом руку одного парня. Он убил Вейзборда, вот что я думаю.

Маргарита села в кресло рядом со столом.

– Вы можете его найти?

– Я здесь, чтобы получить, что мне причитается. Здесь есть серебро, фарфор и картины, которые я могу продать.

– Вы и ложки из дома не заберете, – нахмурилась Иди.

– Найдите картину, – сказала Маргарита, – и я заплачу вам десять тысяч франков.

– Десять? Вейзборд мне должен шестьдесят.

Маргарита покачала головой:

– Я знала этого адвоката слишком хорошо. Вы ни франка не получите.

Глаза Летока метались от Габи к Маргарите.

– А что я получу, если не найду картину?

– Докажите, что попытались, и я заплачу вам пять тысяч франков.

Глава 40

Наклонность Оксби действовать самостоятельно не была поколеблена, даже когда Эллиот Хестон прислал своему инспектору меморандум, в котором цитировались правила процедуры расследования, а именно то, что во время официального допроса должен присутствовать второй офицер. Это был мягкий выговор, сопровождавшийся запиской, в которой выражалась надежда, что второго предупреждения не потребуется. Хестон также попросил Оксби проинформировать его обо всех действиях, которые были предприняты по делу Вулкана, но о которых по небрежности забыли доложить. Записки Хестона были краткими, а замечания никогда не были личными. Оксби сделал то, что всегда делал с меморандумами. Он скомкал его и бросил в мусорную корзину.

Исчезновение фотографий никак не выходило у него из головы. Его волновало уже не то, что было на этих снимках. Важным было то, что, кто бы ни вылил кислоту на негативы, он же был ответствен и за уничтожение картин – по крайней мере, такие выводы делал Оксби. Неплохая гипотеза, думал он. Вполне вероятно, что Пинкстер знал больше, но не признавался. И что с Моряком? Вскрытие показало, что у него была больная печень и рак желудка, но умер он от травмы черепа. Оксби задело и то, что Хестон наломнил ему о протоколе, поэтому сержант Браули должна была сопровождать его к Иану Шелбурну. Возможно, ему удастся сосредоточиться на том, что он хочет узнать.

Иану Полу Шелбурну было около сорока лет; это был грузный мужчина, с проседью в волосах, голубоглазый, светлокожий, одет он был в выцветшие джинсы и свитер. Шелбурн говорил несколько монотонно и вообще был немногословен. Он предложил провести допрос в съемочной студии. Они принесли два стула, а Шелбурн примостился на табурете для пианино перед голубым полотном, куда усаживал своих клиентов, чтобы снимать. Так как цвет его одежды и глаз почти совпадал с цветом полотна, казалось, что Шелбурн вот-вот исчезнет. Вот что значит проводить слишком много часов в фотолаборатории, подумал инспектор.

Оксби начал допрос:

– Как давно вы знакомы с Аланом Пинкстером?

– Пять лет, думаю. Или шесть. Около того.

– Как вы с ним познакомились?

– Мы познакомились вскоре после того, как он купил дом в Блетчингли. Первый год мы довольно редко встречались, мы ведь из разных социальных слоев. Через несколько лет я получил задание от «Кантри лайф» поснимать на вечеринке, которую Пинкстер устраивал после ремонта в своем доме. Там-то он и объявил о своем плане построить художественную галерею, а я подкинул идею сделать фотоотчет о строительстве, от первого камня до освящения, так сказать. Он решил, что это неплохая идея, и нанял меня.

– Это помогло преодолеть социальный барьер?

– Не совсем, но мы сблизились.

– Вы постоянный фотограф в галерее Пинкстера?

– Думаю, да, но неофициально.

– Мистер Пинкстер часто просит вас показать ему фотографии до того, как их увидят Кларенс Боггс или Дэвид Блейни?

Шелбурн немного подумал.

– Он иногда просил меня показать ему снимки, прежде чем я отдам их Блейни.

– Вас с мистером Пинкстером связывают личные отношения?

– Не совсем понимаю, что вы подразумеваете под «личными отношениями».

– Вы с ним общаетесь не по работе?

– Я же говорил, что мы из разных…

– Слоев, вы так сказали. И все же, вы видитесь с ним? Дважды в месяц – или дважды в год?

– Где-то раз в два месяца, наверное.

– Вы можете утверждать, что вы друзья?

– После шести лет – в некотором роде. Но как это связано с негативами?

– Вы абсолютно правы, мистер Шелбурн. Это может не иметь никакого отношения к негативам. Кажется, иногда я отвлекаюсь от темы, простите меня.

– Понимаю, – сказал Шелбурн.

– Насчет негативов. Мисс Браули попросила Дэвида Блейни заказать другие фотографии, и, как я понял, он позвонил вам, чтобы передать заказ. Но вы были в отъезде. Скажите, куда вы ездили?

– Я должен был сделать снимки новых производственных корпусов и оборудования «Оксфорд Фэбрикс Компани».

– Где это?

– В Эштоне. В пригороде Манчестера.

– Недалеко. Это было сложное задание?

– Задание было плевое, а вот погода подкачала.

– Какая она была?

– Нас заливало целую неделю.

– Вы помните числа?

– Где-то в середине месяца.

– Вас не было довольно долго. Две недели или дольше?

– Мне нужно было уладить кое-какие личные дела.

– Когда точно вы обнаружили следы взлома?

– Как видите, я не очень хорошо помню даты, но это было в воскресенье, незадолго до Рождества. Я не могу сказать с ходу, какое это было число.

– Пятнадцатое, – подсказала Энн.

– Да, да, точно. Но только семнадцатого, в понедельник, я узнал от Блейни, что ему нужны еще снимки. Тогда-то я и обнаружил, что кто-то побывал в моей фотолаборатории.

– Когда вы сказали об этом Дэвиду Блейни?

– Думаю, на следующий день, во вторник.

– Вас не обеспокоило, что были уничтожены негативы?

– Обеспокоило, конечно.

– Вы известили полицию?

– Не сразу.

– Почему?

– Теперь и сам не знаю. Глупо, что не позвонил.

– Кому вы сказали об этом?

– Блейни. И Алану Пинкстеру.

– Он расстроился?

– Он сожалел, что кто-то влез в мое фотоателье, но когда я сказал ему, что, кроме негативов туристической группы, все остальное цело, он вроде не огорчился.