Тайный гость - Анатолий Олегович Леонов

тщательность, граничащая с мелочностью, многое говорила об обитателях посольского двора. Жить в таких условиях, очевидно, было весьма удобно, но невероятно скучно!

Едва слышно скрипнула дверь, искусно встроенная в кирпичную стену. В распахнутом настежь проеме потайного хода забрезжил приглушенный свет масляного фонаря. Послышались тихие шаги и шуршание юбок. Из двери высунулась смазливая головка юной Марты. Опасливо оглядевшись и не заметив ничего, что могло представлять угрозу, она обернулась назад и прошептала кому-то, находившемуся за ее спиной:

– Никого нет! Можно выходить!

После короткого промежутка времени следом на чердак выбрались Артур Ди и Эдвард Келли. Оба «философа» выглядели сильно взволнованными, что легко читалось по их напряженным лицам и скованным движениям.

Ди поднял над головой светильник, чтобы еще раз убедиться, что в помещении никого постороннего не было.

– Полное дерьмо! – прорычал он раздраженно. – Эти варвары буквально наступают на пятки!

Чтобы успокоиться и взять себя в руки, он пару раз глубоко вздохнул и медленно выдохнул.

– Скажи, цыпленок, – спросил чародей у Марты, – твой дядя точно нам поможет?

– Конечно! – воскликнула девушка и как бы случайно коснулась рукой плеча Эдварда Келли.

Молодой авантюрист вряд ли заметил этот легкий флирт со стороны влюбленной в него девушки, ибо от животного страха при одной мысли о грядущем возмездии у него стучали зубы и дрожали губы. Впрочем, и Марта вряд ли многого ждала от предмета своих воздыханий, с которым за время знакомства не обмолвилась и парой простых фраз. Она лишь грустно вздохнула и перевела взгляд на Артура Ди.

– Конечно, сэр! Мой дядя работает садовником в царских оранжереях. Он спрячет вас, а когда все успокоится, поможет выбраться из России.

– Весьма признателен! – кивнул Ди. – А теперь иди, цыпленок. Плохо, если кто-то тебя увидит с нами.

Девушка насупилась и упрямо поджала губы.

– Нет, сэр, я дождусь вашего ухода!

Некромант безразлично пожал плечами и направился к большому деревянному эркеру, далеко выступавшему за стену дома. Через него удобно было выбраться на крышу, оставаясь незамеченным.

– Как знаешь! – бросил он.

– Благодарю, Марта! – на ходу, не поднимая глаз, буркнул Келли.

Юная Марта буквально зарделась от удовольствия. Первый раз красавчик назвал ее по имени. Она схватила ладонь молодого «философа» и попыталась поцеловать, но тот с силой вырвал руку и, испуганно оборачиваясь, поспешил за старшим товарищем.

Прячась за тюками английского сукна, сие трогательное прощание наблюдал белый как мел секретарь посольства Ричард Свифт. С бесовской ненавистью глядел он на спасающих свои шкуры чернокнижников. До зубовного скрежета, хруста в кулаках и дрожи в коленях хотелось ему разобраться с самозваными магами. Больше всего желал он смерти привлекательному Эдварду Келли, и дело было вовсе не в обязательствах перед голландцем Исааком Массой и не в слове, данном отцу Феоне, а в пожирающем душу чувстве ревности, коим несчастный воспылал, получив неожиданный и оттого еще более обидный отказ от Марты – девушки далеко не безупречных моральных устоев. Уязвленное самолюбие требовало жестокой мести!

Как только беглецы выбрались из окна и, осторожно передвигаясь на четвереньках, направились к деревянной галерее бокового крыльца, ведущей на второй этаж здания, Свифт, незаметно выглянув из окна соседнего эркера, снял с крыши ближайшую к себе черепицу и, перевернув как салазки, пустил ее вниз. Крепкая голландская черепица заскользила по крутой крыше с изумительным грохотом и, ударившись о каменную отмостку, разлетелась на куски, переполошив находившихся внизу стрельцов.

– Вот они! По крыше уходят!

– Стрели их, Васька! Не боись! По жопам бей!

Раздался первый выстрел из пищали, за ним еще два. Шедший сзади Келли вдруг взвыл высоко и протяжно, схватился за бедро и кубарем скатился по крыше на деревянную мостовую. Удар о землю напоминал шлепок свиной туши о разделочный стол, но Келли выжил и даже не потерял сознание. Белая кость сломанной голени торчала из разорванных панталон, заставляя его вопить во все горло то ли от страшной боли, то ли от дикого ужаса.

– Сэр Джон! Не бросайте меня! Умоляю!

По-кошачьи бесшумно и мягко Ди спрыгнул с крыши около катающегося по земле приятеля.

– Я здесь, друг мой!

– Джон, спасите меня! Я не хочу умирать!

Ди бегло осмотрел тело Келли и кивнул.

– Не бойся Эдвард! Сейчас тебе будет хорошо!

Быстрым движением он достал из поясной сумки черный шарик величиной с большую горошину и отправил его в горло приятеля, придержав рот рукой, чтобы тот не смог выплюнуть это «средство спасения». Глаза Келли округлились, наполнились ужасом и почти сразу потускнели. Тело пару раз дернулось и затихло.

– Покойся с миром! – произнес Ди, вытирая кровавую пену с ладони о белый снег.

– Эй, ты чего сделал? – послышался за спиной грозный окрик. – Сдурел, басурман?

Шесть стрельцов плотно окружили Ди, направив на него заряженное оружие.

– Сдавайся!

Ди, кажется, не испытывая ни малейшего чувства страха, лишь оскалился в ответ и вынул из сумки еще один предмет. Предмет походил на полую трубку с одним заклеенным краем, со второй стороны в нее была вставлена другая трубка меньшего диаметра. Чернокнижник, прикрыв лицо рукавом делии[139], свободной рукой ударил трубкой о доски мостовой. Раздался легкий хлопок, и все вокруг заволокло густым серым дымом, смешанным с белым невесомым порошком.

Выстрелы и крики собрали у сторожки охраны почти всех стрельцов, находившихся в посольских палатах.

– Кто стрелял? – Феона вопросительно посмотрел на судью.

Проестев покачал головой.

– Мои. Вроде одного подстрелили?

Во двор забежал растерянный пятидесятник.

– Степан Матвеевич, – кричал он, размахивая руками, – посмотри, что эти орясины вытворяют!

Вся толпа поспешила на улицу. Зрелище и в самом деле оказалось весьма неожиданным. У посольского забора, рядом с телом мертвого Келли сидел стрелецкий десятник и два его подчиненных и весело смеялись, подталкивая кулаками в бок друг друга. Появление пятидесятника с Проестевым почему-то вызвало у них приступ нового безудержного веселья. Они показывали на начальство пальцами и буквально валились на землю от душившего смеха. Еще один стрелец в стороне от всех отплясывал трепак[140], радуясь каждому удачному коленцу. Оставшиеся двое азартно прихлопывали и притоптывали музыкально одаренному товарищу, порываясь пуститься с ним в озорной перепляс.

– Чего это с ними? – спросил Проестев.

– Не знаю, Степан Матвеевич! Эти дурни давно такие!

Отец Феона не спеша обошел разгулявшихся стрельцов, всматриваясь в лица и принюхиваясь к их одежде. Со лба урядника монах пальцем снял белый порошок. Стрельцу это очень не понравилось, он зарычал и попытался подняться на ноги, но, усаженный на прежнее место рукой Феоны, почему-то сразу успокоился и разразился непристойной песней, похабность которой усугублялась ее бесконечностью.

Феона кончиком языка попробовал порошок