Господин следователь. Книга пятая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

[1] Надеюсь, читатели тоже болтать не станут.

Глава двадцать вторая

Опознание

Я уже решил отправляться восвояси, как в полицейский участок явился канцелярист Илья Волков — вьюноша, лет восемнадцати-девятнадцати, которого Абрютин взял вместо «оборотня», приходившегося родным братом хозяйки гостиницы.

Илья происходил из многочисленного рода купцов Волковых, но в отличие от прочих родичей, не хотел заниматься предпринимательством. Закончил вологодскую гимназию, а теперь рассчитывает получить чин коллежского регистратора и стать во главе канцелярии уездного исправника. У меня, испорченного детективными сериалами о «лихих девяностых», закрадывалась нехорошая мыслишка — не есть ли Илья «казачок», засланный в канцелярию родственниками? Иметь вблизи главного начальника уезда своего человека — неплохое подспорье для купцов. Но, думаю, что Абрютин не глупей меня, а и в девятнадцатом веке такого еще не практиковалось. Правда, вспоминался брат хозяйки гостиницы, «крышевавший» сестренку, но тот нынче в тюрьме.

Канцелярист был мрачен.

— Илья, а тебя каким ветром надуло? — удивленно спросил Ухтомский. Чувствовалось, что работники канцелярии нечасто бывают «в поле».

— Василий Яковлевич меня прислал, вам в помощь, — объяснил юноша.

— Не Василий Яковлевич, а его высокоблагородие, — поправил пристав канцеляриста. — Ты его в разговоре по имени-отчеству можешь называть, а при посторонних только по должности. Или — господин исправник. Усвоил?

— Угу.

— Да не угу, а так точно, — начал сердиться Ухтомский — военная косточка. — Ты мне тут доугукаешь, попрошу у его высокоблагородия, чтобы он тебя мне на недельку отдал. Выбью из тебя кислую шерсть. А самовар кипятить отправлю кого-нибудь из городовых.

— Виноват, ваше благородие, — вытянулся в струнку канцелярист.

Ишь, а ведь побаивается. А что, Абрютин и на самом деле отдаст Илью на воспитание к приставу? А кто тогда нам чай заваривать станет? С другой стороны, с точки зрения дисциплины, бывшему гимназисту полезно побывать в шкуре простого городового.

У англичан, если не ошибаюсь, будущий полицейский обязан два года отработать патрульным, а уж потом его поставят на соответствующую должность. И роли не играет ни его образование, ни происхождение.

— Иван Александрович, — обратился ко мне Волков. — Хотел вам сказать, доложить, то есть, что я по приказу Василия… его высокоблагородия по лавкам прошелся, про пули калибра четыре и два расспрашивал.

— Пули? — наморщил лоб Ухтомский. — А что за пули такие — четыре-два?

Между прочем, господин пристав не поправил канцеляриста, когда тот обратился ко мне по имени и отчеству, а не по чину.

— Наверное, молодой человек хотел сказать — патроны, — улыбнулся я, сам часто путающий понятие — патроны и пули. — И что там с расспросами?

— Приказчик Тугулукова сказал, что было такое, покупала патроны барынька, аккурат два дня назад, как театр приехал, — сообщил Волков. — Именно такого калибра, что для «Смит-Вессона».

— Барынька? — переспросил я.

Неужели Нина Порфирьевна Тенина, то есть, Затыкина? А я ведь вычеркнул ее из списка подозреваемых. Неужели в театральной среде зависть настолько великая движущая сила?

— Совершенно верно, — обрадовался Илья.

— Не совершенно верно, а так точно, — слегка повысил голос пристав. Вздохнув, пояснил: — Волков, ну, когда же ты прописные истины-то поймешь? В полиции служишь, а это почти военная организация. И говорить надо так, чтобы обыватель уважение к нам испытывал. Не мямлить, словно сопли жуешь, а говорить четко и внятно, как положено. А иначе всю жизнь самовары будешь начальству ставить.

Я с некоторым неудовольствием посмотрел на Ухтомского — ну вот, нашел время проводить воспитательные беседы! Но делать замечания старику не стал — не положено. Дождавшись паузы, спросил:

— Илья, а что за барынька? Как выглядит? Во что одета? Возраст, приметы какие-нибудь?

— Так просто — барынька, — вытаращил глаза канцелярист. — Я, как узнал, так и пошел себе. А надо было приметы вызнавать?

— Твою мать! — выругался я. Посмотрев на Ухтомского, сказал: — Пожалуй, сам попрошу господина исправника отдать вам Волкова. Проведете с ним курс молодого бойца. А чай ему пусть Савушкин заваривает, как оклемается. Барынька-сударынька…

— Вот это правильно, — улыбнулся пристав. Повернувшись к Волкову, проникновенно сказал:

— Илья, Череповец наш — город небольшой, но все-таки, не деревня в десять дворов. Допустим, барыньками можно назвать не всех, но сотни две наберется. Ладно, выбросим совсем молодых и слишком старых, но все равно, двадцать, не меньше. И не барыня могла быть, а горничная, которую хозяин за патронами послал. Ежели хозяйка свою одежду отдаст донашивать, так и прислуга за барыню сойдет.

— Ну, если барынька, так барынька и есть, — пожал плечами Волков.

— А ты ее по каким приметам искать станешь? — хмуро спросил Ухтомский.

— Я? — обомлел канцелярист. Однако, быстро нашелся: — А мне его высокоблагородие только с приказчиками приказывал поговорить, вот и все.

Ухтомский вздохнул, показав мне глазами — понаберут всяких образованных, а толку-то от таких? Ну, оперативное искусство и опыт сами по себе не возникает, всему следует учиться. Ничего, парнишка молодой, сбегает в лавку, не переломится.

— Значит, господин Волков, — решил я. — Идешь в лавку, берешь приказчика, и ведешь его в гостиницу «Москва».

— Так у него же лавка? — не понял Волков. — Тугулуков заставляет приказчиков до девяти вечера двери открытыми держать. Покупатели порой допоздна идут. Там же у него не только оружие и патроны, но и рыболовные снасти продаются.

Я только отмахнулся. Обойдутся клиенты, если часа на два пораньше лавку закроют. И вообще, заставлять людей работать допоздна — эксплуатация.

— Лавку пусть закрывает. Объявление на дверях повесит — закрыто по техническим причинам. Еще скажешь — в гостинице вести себя смирно, не орать, пальцами не тыкать.

— А в гостиницу-то зачем?

— Чтобы ты спросил, — не выдержал я.

Нет, чай парень заваривает хорошо, но отчего он такой дурной? И как таких в гимназиях учат, да еще и аттестат выдают? Впрочем, канцелярист из него выйдет, а для этого много ума не нужно. Вот, только, выше губернского секретаря — а это для начальника канцелярии исправника потолок, он не прыгнет. Разве что Станислава третьей степени получит, но с таким отношением к делу сомнительно.

Зато я успокоился. Не засланный это казачок, а попросту купцы Волковы осознали, что в семейном бизнесе от парня прока маловато будет, поэтому и спихнули в полицию.

Волков ушел за приказчиком, а я отправился в Москву. В смысле — в «Москву».

Госпожа Добрякова, как всегда, стояла за стойкой, словно она здесь жила.

— Иван Александрович, добрый вечер, — расплылась в улыбке хозяйка. Слегка снизив голос, спросила: — Вы по служебной надобности или по личному делу?

— По служебному, — отозвался я, обозначив приветствие прикосновением к козырьку фуражки.

— Жаль… — вздохнула Анастасия Тихоновна. — Я бы вам нумер самый лучший сдала, даже бесплатно.

— С чего это вдруг? — удивился я.

— Супруг мой, в прошлый раз, глупостей наговорил, а я вас очень уважаю. — сообщила хозяйка. — Не хочется выглядеть неблагодарной в ваших глазах.

Отвечать не стал. Понятно, что предложение провокационное. Но топать ногами и кричать, что я не такой, как все прочие, тоже не стану. Да и с каких рыжиков стану оправдываться и что-то доказывать? Поэтому, предложение проигнорировал, а приступил к делу.

— Анастасия Тихоновна, у меня к вам просьба, — обратился я к хозяйке. — Вы не могли бы под благовидным предлогом вызвать в коридор вашу постоялицу? Актрису, звать Нина…

Отчество госпожи Тениной и ее настоящая фамилия отчего-то вылетели из головы, но Добрякова сама пришла на помощь:

— Нина Порфирьевна Затыкина.

— Да, именно так, — кивнул я. — Будьте любезны, подзовите ее сюда, к стойке, по какому-нибудь делу. А я, вроде бы, не при делах.