Господин следователь. Книга десятая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

Федышинский меня нынче удивил. Чисто выбрит, мундир стал выглядеть гораздо приличнее — все пуговки на месте, вычищен, а воротничок у рубашки свежий. Что это с ним? Не то прислугу поменял, не то женщину себе завел? Если женщину — так это прекрасно. Михаил Терентьевич, хоть и прикидывается стариком, но 55 — разве это старость?

Но самое удивительное, что Федышинский почти не ворчал. Так, прошелся — дескать, опять ему работы подкинули, но не упирал на то, что Чернавский во всем виноват. Эх, даже и скучно.

Еще сказал, что ему прислали медицинский журнал. Не слишком-то свежий — 1878 года, но даже в таких изданиях бывает что-то интересное. Плохо, что журнал английский, он сам языка бриттов не знает — не было надобности, только и понял, что несколько статей посвящено гинекологии и акушерству. Если Анна заскочит, то может взять почитать. На время! Вдруг да отыщет что-нибудь интересное для себя? А то, что барышня по-аглицки не шпрехает, так у нее братец имеется, переведет. Был как-то в библиотеке, библиотекарь сказал, что Иван Александрович разумеет язык Робинзона Крузо.

Я ведь и забыл, что нужно Аньке сказать про журнал. Из головы вылетело. Наверное, из-за того, что журнал английский, переводить придется. Сегодня же скажу. А с переводом… Не уверен, что осилю специальные термины, но попробую.

Забыл спросить — а кто доктору прислал английский журнал? Что, отправитель не знал, что Михаил Терентьевич английского языка не знает?

Так, что там у меня в деле? Акт осмотра предмета, послужившего орудием убийства и протокол приобщения его к уголовному делу в качестве вещественного доказательства.

Листаем дальше. Наличествует рапорт пристава Ухтомского о том, что получено сообщение об убийстве, на расследование отправлены городовые. Отправились, установили имя жертвы, имя преступника.

Протокол допроса жены убитого мещанина Воронина — Антонины Ивановны Ворониной, 33 лет. Стоп, она у нас не Антонина, а Антонида. Имена, вроде схожие, но разные. На суде могут и придраться.

Сейчас аккуратненько исправлю буковку «н» на «д». Вроде и ничего, незаметно.

Антонида Воронина, вместе с двумя малолетними детьми, объявлена лицом, потерпевшим от преступления, правда, из-за ее неграмотности жалобу пришлось писать самому. То, что она и семья понесли убытки — несомненно, потому что иных источников существования, кроме тех, что имелись у мужа, у них нет.

Вред и убытки, понесенные в результате смерти мужа ею определены в 300 рублей. Вдова долго думала, считала и пересчитывала. Ишь, неграмотная, но считать умеет.

Как по мне — сумма не такая и большая, но для Ворониных — вполне приличная. А для Пряхина почти неподъемная. Как он компенсировать станет, сидя в тюрьме? Да никак. Все, что заработает — при условии, что отправят на работу, все на его содержание и уйдет. Если только семья обвиняемого заплатит еще до процесса. Теоретически, можно дом продать. Дом большой, с сараем и баней, но больше 200 рублей за него не дадут — от центра далеко.

Две семьи сразу лишились кормильцев из-за пьяной ссоры, а город потерял сразу двух столяров. Конечно, свято место пустым не будет, найдется кто-то, но все равно — досадно. И с чисто человеческой стороны жаль, и с деловой. А Милютин мечтает, чтобы количество жителей города увеличилось.

Кузьма Пряхин допрошен, ничего нового не добавил — напились, поссорились, а уж как стамеской ткнул — сам не знает. Ну, этот хоть на беса не кивал, как иные и прочие. Дурак пьяный, что еще скажешь? И никаких смягчающих обстоятельств нет. Разве что — убитый первым его ударил. Но примет ли это суд и присяжные заседатели? Все-таки, ответ Пряхина не равнозначен удару в грудь. Допустим, если бы ранил Пряхин своего собутыльника, тот жив остался — могли бы и смягчающим обстоятельства посчитать. И адвокат — то есть, присяжный поверенный слишком стараться не станет, потому что защитника Кузьме дадут казенного, то есть, бесплатного, а забесплатно никто стараться не станет.

Малолетних детей допрашивать не стал — отправил к ним городового. Гаврилка с Танькой, как и предполагалось, ничего не поведали — спали, не знали, не слышали. Утром, как мамка их завтраком покормила, пошли в мастерскую.

Марию Спицыну, допрашивал сам. Нужно было и время убийства уточнить — Кузьма-то мало что помнил, и, вообще.

А Клавдию Пряхину, после допроса, я взял, да и отпустил домой. В сущности, в самом убийстве она участия не принимала, а то, что захотела следы преступления скрыть, и все прочее — так не из корыстных побуждений старалась, а ради мужа. Общественной опасности женщина не представляет, на ход и проведение следствия повлиять не может. Так чего ради лишать детей матери, а еще — тратить казенные деньги на ее содержание в тюрьме? Сбежать Клавдия не сбежит, куда ей бежать от дома, от детей, да и от мужа, которому станет передачи носить?

И с начальством советоваться не стал. А смысл? Хоть Председатель Лентовский, а хоть Окружной прокурор Книсниц пожмут плечами, скажут — задержание и содержание под стражей подозреваемого, целиком в компетенции следователя. Еще подумают, что я ответственность на чужие плечи пытаюсь переложить. Ну нет, ответственность остается на мне, зато душа не болит — как там ребятишки без мамки?

— Принимаете посетителей, господин коллежский асессор?

Ох ты, Федышинский. Легок на помине.

— Михаил Терентьевич, всегда рад вас видеть, — поздоровался я, а потом быстренько покаялся: — Замотался с делами, до сих пор Ане не сказал, что у вас для нее журнал.

— Я так и подумал, — кивнул статский советник в отставке, положив на мой стол «The lancet». Название даже без перевода понятно, год 1878-й, как и говорил доктор, номер 4. Обложка скучная — без картинок, только с текстами, вроде анонсов. — Решил, что если Чернавский с сестрой не идут, так самому проще зайти.

— Еще раз прошу прощения, — замахал я руками. — И сам зашился, да и у Анны дел очень много.

Аттестат у нее теперь есть, в гимназию не ходит, сидит то у меня, то у Десятовых и учит французский язык и латынь. Я ее немного «попинал» — мол, еще немецкий понадобится, но она барышня обстоятельная, сказала — мол, если ей в Париж ехать, к Пастеру, то нужен французский, а латынь она вообще не изучала, а понадобится. А немецкий выучит позже, как время будет. А ведь выучит, я даже не сомневаюсь.

— Слышал, что ваша названная сестричка собирается в Санкт-Петербург уезжать, на курсы? — поинтересовался доктор. Посетовал: — Раньше-то мы с Аней почаще виделись, но в последнее время то она занята, а то у меня времени нет.

— Собирается, — кивнул я. — Только не на курсы, а собирается поступать в Женское медицинское училище при МВД.

— Даже не слышал про такое, — удивился доктор. — Были Женские курсы при академии, куда делись?

— Военный министр собирался их закрывать — денег нет, да и профиль не тот, а мой батюшка решил, что министерству внутренних дел медицинские курсы позарез нужны, — пояснил я. — Как же губерниям без квалифицированных акушерок, да без детских врачей? Мужчины на эти специальности не слишком охотно идут, а женщинам в самый раз. Подал ходатайство государю, поэтому курсы попросту превратили в училище.

— Похвально, молодец ваш батюшка, — похвалил товарища министра доктор. — Странно только, что курс в январе набирают.

— Так тут всем странно. Но дело, вроде бы в том, что нужно было педагогический состав сохранить, чтобы профессора не разбежались. А курс короткий — лекций побольше поставят, да семестр до самого августа продлят.

— Это да, выкрутятся, — махнул рукой доктор. — Но я, Иван Александрович, по другому поводу к вам пришел.

— А что такое? — удивился я. — С вашим Актом что-то не так?

— Да нет, с Актом все в порядке. Да и что с ним не так может быть? Я таких актов уже штук сто написал… Ну, может поменьше, но все равно, изрядно.

Определенно, желает Федышинский со мной о чем-то поговорить, но стесняется, мнется.

— Михаил Терентьевич, может, вам на богадельню деньги нужны? — вспомнил я ту нехорошую историю, из-за которой я едва не перестал уважать отставного военного лекаря, но, слава богу, все разрешилось. Сколько у меня с собой есть?