Дом на Баумановской - Юлия Викторовна Лист

от него ответа на его рассказ. Коля сжал челюсти и дальше сидел с закрытыми глазами.

– Да, попортил крови Степнов и тамошним жителям, и чекистам больше, чем эсеры и антоновщина, – вздохнул старший следователь. – Но было и хорошее. Он помог прогнать из Спасского уезда царских офицеров полковника Любомирова и Козловского, которые готовили диверсию на железной дороге. Швецов и ходил к атаману в ставку просить подмоги. Можно сказать, единственный, кто его в лицо-то видел. Ух страсть какая! Настоящий подвиг – пойти к такому зверю в логово, ведь от него никто никогда не возвращался живым. А Савелия Илиодоровича Степнов уважил, тот с ним не как со зверем говорил, а вел дипломатические переговоры, уговаривал анархистов перейти на советскую сторону. Ведь цели преследовали общие, хотел объединить силы против белого движения и атамана Антонова, грозившего с границ Тамбовской губернии, обещал закрыть глаза на грабежи и убийства, если Степнов добровольно присоединится к советским войскам.

– Какие это дипломатические переговоры? – насторожился Грених.

– Дело было так: Савелий Илиодорович как раз ехал после окончания войны в Рязанский губисполком, наши ждали латышских стрелков на подмогу, а он видел белых у железной дороги – те собирались разобрать рельсы, видно, чтобы перехватить латышей. Вот и успел предупредить об этом. Но кого отправить, чтобы помешать белым? Людей мало. Швецов и предложил пойти к Степнову, у которого было полно народу с оружием. И уговорил ведь, атаман в итоге подсобил. Но потребовал за это две тысячи красных нашивок! Однако не обманул, разбил подчистую полковника, а белых, взяв в плен, всех передушил у себя в подвале. Жестокий был – страсть. Как Атилла! Когда завалы под пожарищем разгребали, нашли множество обугленных костей. Но никто не знает, куда сам этот Степнов делся, а его люди перешли на нашу сторону. Коля? – обратился к нему Фролов. – Куда делся атаман Степнов после пожара?

Коля не пошевелился. Фролов покачал головой.

– Это еще не все, – добавил он. – Первое. Кисель – какой-то родственник последнего губернатора Рязани Киселя-Загорянского, а мать его вовсе не мать, а бывшая дворовая. Наш Кисель двенадцатилетним мальчишкой вместе с ней попал к Степнову в банду. Савелий Илиодорович им, а еще управдому из дома № 13, что по Баумановской, удостоверения личности выдавал, но вот только не проверил, что дворовая Киселю не мать. Тогда ведь всем на слово верили.

– Погоди-ка… – сузил глаза Грених. – Я не ослышался? Швецов выдал Киселю удостоверение?

– Ну да, – просто ответил Фролов. – А что тут такого?

– Сам-то Швецов когда в Москву из Рязани перебрался? – усмехнулся профессор. – Чай, не после пожара в 21-м?

– Савелий Илиодорович с 19-го по 20-й отслужил в губчека, – Фролов поднял брови, обидевшись. – В 21-м уже был председателем губисполкома! Он многим выдавал удостоверения личности. Например, нынешнему заместителю Бюро нормирования труда, он тоже в доме № 13 живет, главбуху МОЗО и нескольким сотрудникам Мосгубвнуторга. Сацук вообще после него губчека возглавлял два года. А вот Николай Иванович со Степновым непонятно в каких отношениях состоял. Опять же, держал у себя австрийского солдата. Мы тут было допустили мысль, что сам Бейлинсон и был атаманом Степновым… Но нет. Какой из Бейлинсона атаман? И потом Швецов составил его портрет после своего визита. Его по всем подотделам и ячейкам развесили с сообщением о том, что под видом представителей Красной армии убивает и грабит такой-то атаман. Там такая морда – настоящий…

Повисла пауза.

– Бармалей, – подсказал Майка.

– Точно! – просиял Фролов. – Вы-ли-тый! Но остается загадкой даже для Швецова, почему Бейлинсона не выходило вытащить. Пока прокурор спасти их пытался, они могли просто спеться с разбойником, и все. Им на слово поверили, никакого расследования не было, никаких протоколов не составляли.

Следователь повернулся к Коле.

– Дядьку-то своего так подставлять – нехорошо. Вот он громы-молнии и мечет, страдает, мол, пригрели змею или даже целый выводок. Может, ты, Коля, прояснишь ситуацию? Ты ведь пионер, будущий комсомолец. Надо говорить правду.

Мальчишка не ответил.

– Коля! – прикрикнул Фролов.

– Ничего я не знаю, спросите мать.

– Я спрошу, не сомневайся. Спрошу отдельно. Но мне от тебя ответы нужны, – и Фролов положил перед ним карточку, на которой была запечатлена гостиная из его квартиры с чуть измененной обстановкой. Те же обои, но стена – то место, которое сейчас было загорожено пианино, – густо забрызгана кровью, а на обеденном столе распластан труп.

– Кого убили в вашей квартире, перед тем как вы в нее въехали?

Коля с ужасом посмотрел сначала на карточку, потом на Фролова и отвернулся, сжав рукой рот.

– Это Миклушин… или как раньше его звали – Георг Миклош. Знаешь о нем что-нибудь?

Грених подошел к столу, взял дело и стал листать.

– Убийца Миклушина не найден, и дело давно направлено на прекращение. Я его утром взял из архива, – объяснил Фролов.

Профессор кивнул, продолжая листать, разглядывать какие-то старые семейные фотокарточки, портретные и сделанные на месте преступления. Убийство произошло в квартире Бейлинсона. Планировка теперь мало изменилась, лишь добавились некоторые предметы мебели, пианино, цветок, этажерки, висели другие занавески на окнах. На стену сбоку от убитого брызнула кровь – ему прострелили голову. Было странно видеть ее на знакомых обоях и труп на том столе, на котором Коля и Майка раскладывали учебники, занимаясь математикой, там же Колина семья обедала, ужинала.

Грених отложил эту фотографию и взял другую, с подписью «1914 год», где Миклушин в возрасте под пятьдесят был изображен в униформе капитана венгерского полка образца 1908 года, такие носили офицеры резерва, при сабле, без погон, зато с узнаваемыми обшлагами «медвежья лапа», из-за металлических нашивок действительно походивших на две когтистые лапы крупного хищника, снятая фуражка была у него в руке, над верхней губой – густые кавалерийские усы.

– Не этим ли мундиром стращал Степнов Рязанскую губернию? – поднял Грених карточку.

– Да, вот в точности таким же. Миклушин был капитаном кавалерийского полка. Венгр, из мелкопоместных дворян, откуда-то с севера Венгрии, из… – Фролов запнулся.

– Из Нограда? – подсказал Грених, как раз читая одну из телефонограмм, написанных карандашом.

– Да! Он окончил военную академию «Людовицеум» в Будапеште и поступил в австро-венгерскую кавалерию, но имел чрезвычайно вздорный и неуживчивый характер, хотя как военный был просто блестящий. Сведения мы получили от его племянников, которые бежали сюда, в Москву, после падения Венгерской советской республики, тоже проживают где-то в Подмосковье – дети сестры жены. Он был хороший стратег, но из-за своей неуживчивости несколько раз его отправляли в отставку, а потом восстанавливали на военную службу вновь. Дальше капитана не продвинулся.

– Это тот, который вступил