Фиделис Морган - Тщеславная мачеха

Элпью подбежала к герцогине и повернула ее к себе. Руки женщины были в крови, на лице застыл неописуемый ужас.

Взгляд глаз, вылезших из орбит, был устремлен на пол рядом с кроватью.

Это точно была комната графини. Повсюду лежали ее вещи. Сердце Элпью неистово забилось. Комнату освещала одна свеча. Элпью тихо сделала шаг вперед.

На полу, лицом в луже крови, лежала женщина.

Герцогиня все кричала.

– Успокойте ее, – попросила Элпью лорда Уиппингема. – И приведите доктора. Быстро!

Опустившись на колени, Элпью перевернула женщину.

Это была Изабелла Мердо-Мактавиш. Ее бледное лицо искажала гримаса дикого ужаса. Корсаж платья разрезан, одежда сорвана.

Элпью пощупала пульс на шее. Ничего.

Борясь с приступом тошноты, Элпью села на корточки, чтобы перевести дух. Ее руки наткнулись на что-то мягкое и скользкое. Она посмотрела, что это. Похоже на требуху на прилавке мясника на Смитфилдском рынке. Элпью снова повернулась к телу Изабеллы. Бедной женщине распороли живот, и внутренности вывалились на пол. А по обе стороны от головы лежали отсеченные груди.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Цедра – полоски апельсиновой или лимонной кожуры, очень тонко срезанные по всей длине плода сверху донизу.

Отдуваясь, графиня поднялась по лестнице. Слуги держали подсвечники с дюжинами свечей, пламя которых металось на сквозняке; в чердачном коридоре теснилось множество людей.

Графиня увидела лорда Уэкленда: натягивая бархатный камзол, он выходил из комнаты лорда Уиппингема. Пайп, съежившись, присела у лестничных перил.

– Что тут происходит, Пайп?

– Ужас! – Девушка прикрыла рот ладонью. – Это леди Мердо-Мактавиш. На нее напал сумасшедший с ножом для разделки мяса.

– Она мертва, – проговорил лакей Шарма. – Мертва.

– Не ходите дальше. – Уэкленд, покачиваясь, вышел в узкий коридор и схватил графиню за руку. – Это зрелище не для женщин. – По его побелевшему лицу стекал пот, руки тряслись. На полу перед ним лежал нож. Лезвие и рукоятка были покрыты темной, запекшейся кровью.

– Дайте мне пройти. – Графиня оттолкнула слугу. – Она была моей подругой.

– Дорогу! Расступитесь! Герцогиня упала в обморок! – закричал Уиппингем, и Элпью вместе с увешанным драгоценностями герцогом понесли по переполненному коридору бесчувственное тело герцогини де Шарм. – Откройте окно. Впустите воздух!

Они положили герцогиню в пустой комнате Изабеллы, и пока перепуганный герцог хлопотал над женой с флакончиком нюхательных солей, Элпью протолкнулась к графине.

– О, миледи, сначала я решила, что это вы. Мы нашли ее в вашей комнате. Это так ужасно!

Они стояли на пороге, наблюдая, как доктор бережно накрывает тело двумя простынями.

– Элпью… – Графиня быстро оглянулась и понизила голос. – Когда ты нашла ее, все так и было? – Она указала на лужу крови под поясницей леди Мердо-Мактавиш.

– Игральные карты? Ну да.

Вокруг тела была беспорядочно разбросана колода карт, но две лежали отдельно, под безжизненными пальцами Изабеллы.

– У тебя глаза получше моих. Скажи, каких карт она касается.

– Дамы пик, миледи, и валета бубен. – Элпью посмотрела на свои перепачканные кровью руки. – Мне нужно вымыть руки.

Графиня отступила в сторону, пропуская ее.

– Идемте со мной, миледи. – По тону Элпью графиня поняла, что та хочет рассказать ей о чем-то значительном. – Вам надо присесть.

Элпью завела графиню в комнату Изабеллы и, отмывая руки в фарфоровом тазике рядом с клозетом, показала на письмо, которое до этого видела на полу.

Пока графиня исследовала записку, Элпью вытерла руки и наклонилась над кроватью.

– Простите, месье герцог, но я только выну из-под вашей супруги книгу, вы позволите?

Веки графини дрогнули, когда Элпью вытащила из-под юбок герцогини книжку.

Герцогиня всхлипнула и села, хватаясь за кружевные рукава мужа.

– Спаси меня, Антуан! Спаси меня от ада.

Взметнув лентами и звякнув браслетами, герцог прижал плачущую жену к своему расшитому драгоценными камнями камзолу.

– Я должна попасть туда.

Графиня узнала прогремевший в коридоре властный голос леди Прюд. Стоя у двери, они с Элпью наблюдали, как леди Прюд – в лице ни кровинки – идет по коридору в сопровождении четырех дворцовых стражников.

Доктор, задыхаясь, вышел из комнаты, где лежало тело Изабеллы.

– Ради Бога, уйдите все отсюда! – крикнул он. – И откройте же кто-нибудь хоть одно треклятое окно!

– Хватит ваших богохульств, доктор Стикуорт.

– Слова! Как вы можете обращать внимания на слова в такое время? – Он сорвал с себя испачканный кровью галстук и отшвырнул его. – Вот это – богохульство, то, что произошло здесь. И никакая жалость не возместит этот ущерб. Боже милостивый, да неужели вы хоть на минуту не способны сойти со своего ханжеского пьедестала?

Стражники понесли тело леди Мердо-Мактавиш в часовню мимо онемевших от ужаса людей. Даже после того как ее тело исчезло в темноте лестницы, никто не проронил ни слова. Пока из-за двери в дальнем конце коридора не донесся приглушенный крик. Все головы повернулись в том направлении.

– Эта комната свободна. – Леди Прюд злобно посмотрела на дверь. – Что там такое…

Собравшиеся сбились в кучу и под предводительством опередившей всех графини двинулись вперед. Еще один негромкий стон.

Пайп уткнулась лицом в галстук лорда Уиппингема. Стикуорт и Уэкленд приблизились на шаг, и леди Прюд подала знак графине и Элпью. Графиня тихо повернула ручку и распахнула дверь. Лакей Шарма, Роджер, поднял подсвечник, осветив темную комнату пляшущим светом.

Леди Прюд ахнула и попятилась, прикрыв глаза.

На кровати в углу лежала нагая Вирджиния, а верхом на ней решительно скакал пропавший грум – Джон.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Попурри – густая похлебка из разных видов мяса, предварительно нашпигованного и обваренного на сале для придания цвета, а затем тушенного в бульоне из белого вина с перцем, солью и травами.

Cave puella pulchra, – в пятый раз повторила графиня, разглаживая записку на колене. – Берегись красивой девушки. Красивой девушки. Здесь есть какая-нибудь красивая девушка?

– Мадемуазель Смит? Пайп, если кому-то нравятся жилистые девицы? – предположила Элпью, сидевшая у стола в своей новой комнате. – Вирджиния? Как она, кстати?

– Воплощенная уверенность. Сегодня утром я села с ней и попыталась просветить насчет отношений между мужчинами и женщинами, но она рассмеялась мне в лицо и сказала, что я просто ревную. – Графиня воздела руки. – Да, он привлекателен и уверен в своей мужской доблести. Но если она ищет мужа, резвиться с грумом… – Графиня умолкла. За это она ответственности не несет.

– Значит, мадам, ее не слишком потрясла смерть леди Мердо-Мактавиш?

– По-моему, наше дитя живет в своем собственном мире. Мы не успели и минуты поговорить на эту тему, как она снова начала перечислять достоинства своего черноволосого красавца.

Элпью записала имя Вирджинии.

– А другие наши красотки – это Пайп и мадемуазель Смит.

– Ну, если угодно. Ни одну из них не сочли бы красивой во времена моей молодости. Слишком тощие. Мужчины любят пышные формы.

Элпью вынула свои выписки и разложила их рядом.

– В Апокалипсисе я постоянно натыкаюсь на слова: «Я есмь Альфа и Омега». Что это значит?

– Это по-гречески, Элпью. Первая и последняя буквы греческого алфавита.

Элпью написала «А» и «Z».

– Нет. – Взяв перо, графиня зачеркнула «А» и «Z». – Заглавные буквы выглядят comme са… [92] – Она написала «А» и «W». – А строчные выглядят вот так… – И она добавила «а» и «ω».

Элпью уставилась на буквы.

– Значит, А в любом случае такое же, как английское.

– Да, похоже.

– Что-нибудь еще они обозначают?

– Как правило, они символизируют первое и последнее.

– Ну да. – Элпью пососала кончик пера. – В Библии так и сказано. «Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний». Почему вы хотели увидеть эти игральные карты, миледи?

– Лишь вчера вечером Изабелла объяснила мне, что каждая из них что-нибудь означает. – Графиня сидела под окошком в комнате Элпью, глядя на замок, высившийся по другую сторону оживленной площади. – Меня до сих пор трясет, а тебя?

– У меня, миледи, только одно желание – сбежать от всего этого. Вернуться домой.

– Что мы можем сделать? Мы уже пытались, и вот что из этого вышло.

Внизу лоточники и уличные торговцы расхваливали свои товары по-английски и по-французски; ржали лошади, тащившие тяжелые фургоны; носились дети, игравшие в мяч.

– Не верится, что произошла такая ужасная трагедия, а жизнь идет своим чередом.

– Разве французы не поднимают тревогу из-за убийства, как это делаем мы в Лондоне, миледи? Где констебли? Судья? Или так ничего и не сделают и еще одна бедная женщина будет похоронена, а само убийство предано забвению, как до этого с Аурелией?