Господин следователь. Книга десятая (СИ) - Шалашов Евгений Васильевич

— Тетка Таня опять на Кузьку ябедала — мол, она стояла, картошку резала, а этот зверюга подскочил, за ляжку укусил.

За ляжку? Врет, кухарка. Там же у нее юбка толстая, как это кот — пока еще даже котенок, сумел быв том месте укусить? Да и не может такого быть, чтобы Кузенька — ангел, кого-то кусал. А если и укусил, то имелся веский повод. Наверняка парня плохо накормили, он и обиделся.

— А где кухарка наша? — поинтересовался я. Сейчас разберемся — чего это она на Кузьму поклепы возводит?

Вообще-то, Татьяна у меня не только за кухарку, но и за прочую прислугу. И кормить обязана не только меня, но и прочих членов семьи — Маньку и Кузьку. И Аньку с Леночкой, если те забегают. Потому и жалованье у нее не пять рублей, а семь, да я еще разрешаю сдачу — если медью, себе оставлять. Слышал, что прочие служанки города ей завидуют лютой завистью — мол, работы мало, а деньжищи огромные огребает. Спрашивается, зачем кухарка язык распустила и своим жалованьем хвасталась?

— Так мы ее домой отпустили, — пояснила Лена, отправляясь собирать бумаги и чернильницу с обеденного стола. — Ужин она сготовила, а уж мы с Аней как-нибудь сами на стол накроем, и накормим нашего мужчину.

Ишь, как сказала — нашего мужчину.

Пока Анька гремела посудой на кухне, мы успели разочек поцеловаться. А потом, когда гимназистка опять закашляла (она что, через переборку видит?), разбежались по сторонам. Конечно же я не удержался от «разборки». Выудив из стеклянного шкафчика мягкую игрушку, спросил:

— Елена Георгиевна, а что ваша коза в моем шкафчике делает?

Леночка прыснула, потом ответила:

— А я решила, что нужно разнообразить ваше стадо. Фарфор — это скучно. К тому же — коллекцию пополнила. А вообще-то, если честно — я для тебя фигурку искала, а лавочники лишь руками разводят. Дескать их из-за фарфоровых коз третий день трясут. А где их взять?

— Ну вот, никакой серьезности, — нарочито тяжко вздохнул я. — Я тут решил коллекцию фарфора собрать, чтобы потом, в старости, ее в какой-нибудь музей передать, как самое выдающееся собрание козлушек в России.

— У тебя уже есть выдающаяся козлушка, — сказала Аня, появившаяся из кухни с подносом и принявшаяся расставлять тарелки. — И это не я. Слышишь, как орет?

Если Манька орет, значит, кого-то принесла нелегкая. Пошел в сени, открыл дверь и увидел слугу Ивана Андреевича Милютина, собиравшегося постучать в мою дверь.

От неожиданности, парень даже отскочил.

— Ой, напугали, — пробормотал посыльный, потом протянул корзинку. — Иван Андреевич велели передать.

Точно, это же мой гонорар — пирожные. Не думал, что их так быстро доставят.

Забрав пирожные вместе с корзинкой, отыскал в кармане штанов какую-то монетку на чай, отпустил посыльного.

Вкусняшки девчонки встретили радостно.

— Ты же нынче к Лентовским не ходил? — с подозрением посмотрела на меня Анна.

— Зато я в Городской Думе выступал, а еще подарил Ивану Андреевичу секрет парижского масла, — похвалился я.

— А, тогда понятно, — кивнула сестричка, кивая — дескать, давай за стол.

Что-то такое странное с барышней. Нет бы отругать — мол, продешевил братец, секреты по дешевке отдаешь. А тут, вишь, о чем-то задумалась. Наверное, это как-то связано с письмом? Собирался выяснить сразу, с порога, но девчонки меня отвлекли.

Какое-то время ели молча, потом я спросил:

— Аня, что там за письмо от Бородина? Видел я — на деревню Анечке…

— Хочешь — сам почитай, — предложила Аня.

— Не буду, — помотал я головой. — Сама знаешь, что чужие письма читаю лишь по служебной надобности. Лучше на словах.

— А на словах: профессор Бородин пишет, что через два месяца, с января следующего года начнутся занятия в Женском медицинском училище при МВД, он меня приглашает стать слушательницей. Или учащейся — как станут называть тех, кто в медицинском училище учится?

— Подожди, но в училище, как и на Высшие медицинские курсы, наверняка набирают барышень с аттестатом? — удивился я, проигнорировав вопрос о слушательницах. Как-нибудь да придумают.

Профессор, конечно, человек рассеянный, но не до такой же степени. В вагоне мы отмечали Анькины именины, раза два повторили, что барышне пятнадцать лет. Да и по внешнему виду заметно, что она еще девочка, а не девушка. Выпускницы, они покрупнее. Про учебу в гимназии вообще речь не шла. Или шла? Вот это не помню. Помню, что Анька с профессором долго болтали, обсуждая какие-то проблемы химии. Всю ночь нам с матушкой спать не давали.

— Я в прошлый раз Александру Порфирьевичу малость соврала, — призналась Анька. — Сказала, что учусь в гимназии, хотя на самом-то деле еще не училась. Вернее, он меня сам спросил — мол, гимназистка, а я кивнула. Про школу грамоты как-то неловко было отвечать.

Ну, тут ничего страшного. Надо же было Анечке что-то ответить. Не скажешь ведь, что на тот момент она пребывала в официальном статусе моей прислуги и полуофициально — в ранге воспитанницы министерши. И в Мариинку она тем же летом поступила. Значит, не особо и соврала. Да и вопрос был задан для проформы. Кем еще могла быть юная барышня? Только гимназисткой.

— Все равно, я пока не очень-то понимаю, — признался я.

На помощь младшей подруге пришла Леночка, успевшая ознакомиться с письмом.

— Профессор Бородин написал, что готов взять Анечку на первый курс без документа об образовании, при условии, что она предъявит аттестат следующим летом — как раз, когда барышень станут на второй курс переводить. Он готов составить Ане индивидуальное расписание, чтобы та смогла учиться в гимназии.

С чего вдруг такая спешка? Из интереса к знаниям Анны или в училище слушательниц недобор? Могло быть и так, и этак. Или все вместе.

Теоретически, можно перевести Аньку в какую-нибудь столичную гимназию. Не обязательно в учебное заведение императрицы Марии Федоровны, есть ведь еще частные гимназии. Напишем письмо матушке — та расстарается. Но переведут-то мою гимназистку в шестой класс, а в гимназии нужно учиться семь. Значит, придется ей летом сдавать экстерном. А нужно ли так спешить? Опять-таки — где один год обучения без аттестата, там и два. Можно решить вопрос с руководством училища, тем более, что оно в прямом подчинении товарища министра. Неужели батюшку не уговорим? Сами не можем — маменьку подключим.

Но самое главное — не это. Главное — Анька уедет, а как же я? Останусь без сестренки? Но коли желает учиться — мешать не стану.

— Аня, а ты сама как считаешь — нужно тебе в следующем году поступать, или подождешь? Можно закончить шесть классов, а потом, все вместе в Петербург уедем. Там еще годик поучишься, спокойно закончишь седьмой класс, поступишь.

Девчонки переглянулись. Словно по команде, обе вздохнули.

— Ваня, очень хочу в медицинское училище. А здесь, я уже не знаю — чему учиться? Думаешь, в Петербурге чему-то больше научат?

— Это точно, — подтвердила Лена. — Мои сослуживцы уже не знают — чему Анну Сизневу учить, если она все знает? Жалуются иной раз — такие вопросы задает, что неизвестно, что отвечать. А господин Белинский жалеет, что барышню в шестой класс взяли, а не в седьмой. Помучились бы годик, да выпустили, а теперь два года майся.

М-да, вундеркинд. Как экс-учитель понимаю, если в классе учатся умные дети — это опасно. Жаль, я с такими не встречался.

— Ваня, я и в училище хочу, и вас с Леночкой оставлять не хочу. А ведь еще и батька, и Петька с тетей Галей. Потом еще маленький должен народиться. Но уезжать-то все равно придется. Вот, мы с Леной подумали, решили, что поступать надо. Пока зовут — нужно ехать. Все равно, и вы скоро уедете. Уж как-нибудь полгодика поскучаю. Но если с гимназией, да с училищем, то и скучать некогда.

Мне немножко взгрустнулось. Анька же говорила, что без братца она жить не сможет, а вот, намыливается в столицу. Но она права. Пока зовут — надо ехать. Кто его знает, что будет через год-два? Вдруг опять какое-нибудь перемещение, закрытие?

Плакать-вздыхать не станем. Нужно конкретные дела делать. С платой за обучение даже и заморачиваться не стану — сама оплатит. Что у нас еще?