Дело глазника - Персиков Георгий

– Несколько вопросов о ваших документах. Очевидно, что-то неверно оформили.

– Понимаю, понимаю…

Якобсон согласно покивал, аккуратно сложил карту, положил ее сверху на деревянный чемоданчик и придавил недокуренной трубкой, чтобы не унес ветер. Потом пробормотал что-то себе под нос и совершенно неожиданно распрямился как пружина, развернулся по спирали и нанес сыщику сокрушающий удар снизу вверх костистым кулаком.

Муромцев, оцепенев, словно заколдованный следил за этими неспешными манипуляциями, и все же чутье не подвело его, и, когда убийца произвел молниеносную атаку, призванную сломать шею, успел прикрыть беззащитную челюсть плечом. Однако противник обладал такой силой, что сыщика развернуло и отбросило на насыпь, левая рука внезапно стала как чужая и отказалась слушаться. Убийца тем временем приближался к нему, закрывая собой пасмурное небо. Лицо его было искажено, как при судорогах, глаза остекленели и налились кровью. Густав Иванович издал жуткий утробный рык и занес ногу, метя в голову лежащему на земле сыщику. Муромцев попытался откатиться в сторону, но рука предательски не повиновалась, секунда – и все было бы кончено, однако в этот момент на Якобсона налетел полицейский урядник и с размаху ударил его в грудь прикладом винтовки.

Убийца глухо охнул и, закачавшись, отступил назад. Но уже через мгновение пришел в себя и, схватив полицейского за грудки, перекинул его через себя, как куль с мукой. Раздался треск рвущегося сукна, и урядник, размахивая руками, отлетел в сторону осинового подлеска. Тем временем ему на помощь подоспели еще двое, а следом за ними и Чепурнов со взведенным револьвером в руке. Якобсон круто развернулся, пригнул голову и пустился было вниз по насыпи, но путь ему преградили сотские старосты в черных кафтанах. В первого из них полетела латунная тренога, и черемис рухнул с пробитой головой, второго великан просто снес плечом, отбросив с дороги, третий попытался повиснуть у него на спине, хотя это было сродни попытке остановить паровоз на полном ходу.

Чепурнов долго целился беглецу в спину, но риск зацепить своих был слишком велик, и пристав с досадой опустил револьвер.

– Уходит… Здоровый, черт его дери! – выругался он, глядя, как белый китель преступника, удаляясь, мелькает среди деревьев. Безоружные сотские более не решались преследовать его. – Как вы, Роман Мирославович?

– Пустяки… – Муромцев с помощью полицейских поднялся на ноги и, вытянув шею, разглядывал убегающего. – Не уйдет! Там полверсты – и речка, нужно прижать его к воде! Скорее!

Преследователи под руководством Чепурнова растянулись цепью и осторожно двинулись к реке через жидкий сырой подлесок. Китель Якобсона мелькнул последний раз и скрылся за взгорком. Муромцев сделал нетерпеливый жест, и полицейские прибавили шагу, с треском продираясь через бурелом. Не дожидаясь их, сыщик первым взбежал на взгорок и издал разочарованный возглас – не иначе как убийца действительно обладал дьявольским чутьем и подготовился к их встрече, а потому так прицельно сиганул к воде!

Теперь Якобсон, распрямившись во весь рост, правил небольшим ладным челном, очевидно заранее припасенным в кустах на случай, если заявятся непрошеные гости. Он уже почти достиг середины реки, и каждый могучий гребок отдалял его от преследователей на добрых три сажени. Сотские кинулись сталкивать на воду тяжелый неповоротливый ялик, но догнать легкий челн у них не было шансов. Один из урядников стянул с плеча винтовку и направил дрожащий ствол на удаляющегося беглеца, но Чепурнов жестом остановил его и осторожно забрал оружие.

– Дай-ка, братец, лучше я попробую. – Он опустился на одно колено и медленно наклонил голову, заглядывая в прицел. – У меня рука, пожалуй, потверже будет…

Муромцев, не поняв намерений пристава, хотел было его остановить, но тот уже нажал на тугой спуск «трехлинейки», и все увидели, как нос челна брызнул мелкими щепками. Якобсон покачнулся и принялся грести еще энергичней. Пристав хмыкнул, дернул затвор и снова спустил курок, потом снова и снова, пока не раздались торжествующие крики полицейских – челн, основательно пробитый кучными попаданиями, накренился и пошел ко дну. Однако убийцу и это не могло остановить – одним движением сбросив китель, он прыгнул прямо в черную ледяную воду.

Сыщик выругался и, прошлепав по мелководью, кинулся помогать сотским, которые до сих пор возились с яликом. Наконец шлюпка тронулась с места, медленно набирая ход, и он в последний момент успел запрыгнуть на борт. Убийца тем временем уходил все дальше – он плыл по-лягушачьи, надолго скрываясь под водой между могучими гребками. От берега его отделяло почти сто саженей, когда Чепурнов, зажмурив глаз и шевеля седыми усами, снова приник к прицелу. Раздался выстрел, и в воздух взвился кровяной фонтанчик, а рукав белой рубахи беглеца окрасился алым. Якобсон беспомощно зашлепал ладонью по воде и лег на спину, затравленно глядя на приближающуюся погоню.

Сотские подняли весла, и ялик, плавно замедлив ход, настиг беглеца. Муромцев, заметив, что преступник уже едва держится на воде, протянул ему здоровую руку и, глядя прямо в глаза, сказал:

– Все кончено. Сдавайтесь, Густав Иванович!

– Йоханофич! – поправил его Якобсон дрожащим от злобы голосом.

Неожиданно из воды вылетела окровавленная пятерня, сжимающая сапожный нож, и полоснула сыщика по лицу. Муромцев, чудом избежав удара, упал на дно лодки, началась суета, крики… Бородатый староста вскочил с банки и с размаху опустил тяжелое весло на голову Якобсона, и тот канул обратно в воду.

– Лови его! Сейчас опять уйдет! – крикнул сыщик, вскакивая на ноги.

Под банкой нашлась драная рыболовная сеть, которую набросили на беглеца, и отчаянными совместными усилиями пятерых мужчин преступника удалось затянуть в едва не перевернувшийся ялик.

Бывший старший инженер, а ныне просто пойманный маниак-убийца – огромный, оплетенный сетью, словно исходящий паром древний левиафан, – тяжело дышал. Светлые волосы слиплись от крови, кровь струилась из раненой руки, скапливаясь в просмоленных швах лодочного днища. Всю дорогу до берега он пробыл без сознания, но, едва его выволокли на песок отмели, снова пришел в себя и попытался вырваться, рыча и бешено вращая глазами. Сотский староста успокоил его парой ударов веслом и, отжимая намокшую бороду, произнес с легким укором:

– Это сколько же жизней у тебя, душегубец? Э-эх… Может, ему еще добавить, ваше благородие?

– Не надо, – остановил его Муромцев, склоняясь над огромным телом. – Он хочет что-то сказать…

Якобсон действительно пытался произнести что-то, но зубы его стучали от холода, а разбитые губы едва шевелились.

– Ж-ж-ж-ж… Ж-ж-ж-ж… Ждал… Я ждал три года… Я ждал три года этого дня… – прошептал он, так что только Муромцев мог его расслышать.

Глава 20

В небольшом кабинете зеленодольского отделения полиции находились двое: следователь Муромцев и старший инженер путей сообщения Якобсон. Роман Мирославович расположился за старым письменным столом и внимательно смотрел на инженера. Тот с гордым и недовольным выражением лица сидел на скамье у стола, выпрямив спину и закинув ногу на ногу. На Якобсоне была темно-зеленая форма инженера-путейщика, фуражку он держал в руках.

Роман Мирославович положил перед собой лист бумаги и обратился к задержанному:

– Густав Иванович, для начала расскажите мне о своих родителях.

Якобсон удивленно поднял брови:

– О родителях? Это здесь при чем? Зачем вам?

– Отвечайте на вопрос, пожалуйста, – учтиво ответил Муромцев.

– Хорошо, как хотите. Мать моя, Анна Якобсон, в девичестве Свенссон, была женщиной тихой и робкой, из бедной семьи. Вышла замуж совсем юной девушкой за моего отца, Йоханна Якобсона.

– Йоханна? – переспросил Роман Мирославович.

– Да, Иван, по-вашему, значит. Отец служил в императорской армии в чине капрала. Он был жестким человеком, иногда даже жестоким.