Кража Казанской - Евгений Евгеньевич Сухов

документик у вас имеется… господин Сорокин? – усмехнувшись, спросил барон.

– Не без того. А как же может быть иначе?

– Позвольте глянуть.

Чайкин сунул руку в сюртук и, вытащив бессрочную «паспортную книжку» с двуглавым орлом, протянул ее полицмейстеру:

– Завсегда пожалуйста.

Пролистав «паспортную книжку», барон фон Таубе глянул на печати, неодобрительно покачал головой и вынес вердикт:

– Варфоломей Сорокин значит… Добротно сделано. Не придерешься. По всему видать, больших денег стоил такой документик. Даже печати правильные имеются. О как! Значит, разночинец… И по какому праву?

– Отец у меня священник был, – без запинки отвечал Федор. – Потому и разночинец.

– Вот только когда вы паспортную книжку успели справить и где? – сунув паспорт в карман, добавил: – Разберемся еще с этим делом. Пачпорт я у вас заберу. Уверен, что он вам еще долго не понадобится. И понадобится ли вообще…

Хмыкнув, Федор Чайкин произнес:

– Значит, в купчишку переоделись? А я было поверил. Ловко! А с вами, стало быть, ваши приказчики. Ну-ну… Я вас на палубе еще заприметил, думаю, чего этот купец на меня все пялится. А оно оказывается вона что! Полицейский! Выслеживает. Где это видано, чтобы сам полицмейстер такого бедолагу, как я, арестовывал? Что за честь для меня такая?

– А потому что вы у нас птица большого полета. Обыщите его!

– Сударь, поднимите руки, если не хотите, чтобы мы вас связали, – сказал подступивший участковый пристав Михайлов.

– Извольте, – охотно поднял руки арестованный.

Быстро и очень умело Михайлов постучал широкими ладонями по сюртуку Чайкина и, натолкнувшись на что-то тяжелое, спросил:

– А в правом кармане что у вас такое?

– Так… Безделица одна. Держу для самообороны. А то знаете, как оно бывает ныне…

– Сейчас глянем, что это.

Сунув руку в карман сюртука, Михайлов вытащил наган.

– Совсем новенький… Значит, для самообороны держите? И против кого вы решили обороняться? Против японцев, что ли? Только ведь японцы далековато от нас будут.

– Вам это только кажется, – усмехнулся Чайкин.

– Снимите сюртук, – приказал Михайлов.

– Может, и порты зараз снять? Разве не видно, что при мне ничего не имеется?

– Может, мне силу применить к вам, любезнейший? – ласково проговорил участковый пристав. – А то я могу и шею сломать!

Сняв сюртук, Федор Чайкин передал его Михайлову:

– Гляньте.

Взяв его, Михайлов чуткими и быстрыми пальцами аккуратно прощупал подкладку, а потом уверенно произнес:

– Здесь что-то есть. – Вытащив из кармана нож, он уверенно распорол шелковую подкладку.

– Да, что ты делаешь, ирод! Аглицкого покроя сюртучок! Я за него сто пятьдесят рублев отдал!!!

– Уж не золотом ли? – усмехнулся участковый пристав, вытаскивая из-за подкладки двести рублей ассигнациями.

– Откуда у вас такая сумма? – строго спросил полицмейстер.

– Заработал, – зло процедил Чайкин.

– Что же это за работа такая, что за один сюртучок можно сто пятьдесят рублей выложить?

– А тут еще есть, господин полицмейстер, – обрадовано протянул Михайлов, доставая и аккуратно кладя на стол сто рублей кредитными билетами. – Где ваш багаж? – Чайкин молчал. – Ладно, посмотрим, что у нас здесь имеется. – Пристав поднял со стула саквояж из новой светло-коричневой кожи. Щелкнув замками, распахнул. Из нутра вытащил небольшой черный мешочек и спросил: – Что у вас здесь? – крамольник угрюмо молчал. Развязав мешок, пристав аккуратно высыпал на стол содержимое. Весело побрякивая о металлическую поверхность, на стол выкатились золотые монеты. – Господин полицмейстер, – посмотрел Михайлов на барона фон Таубе, – да здесь целый клад!

– Посчитай, сколько здесь денег, – велел барон.

На столе, привлекая всеобщее внимание, лежали россыпью золотые десятирублевики, полуимпериалы[52], империалы[53].

– Эко оно!

Разложив золотые монеты в аккуратные кучки по номиналу, – пятнадцать штук десятирублевиков, шесть полуимпериалов и восемь империалов, – Михайлов доложил:

– Ваше высокоблагородие, триста пятнадцать рублей золотом получается.

– Не забудь записать, – строго напомнил барон. – Нам перед государем ответ держать.

– Как же можно иначе, – едва не обидевшись, отвечал участковый пристав.

– Откуда такая сумма? – строго спросил полицмейстер, повернувшись к приунывшему Чайкину. – Ты такую сумму и за десять лет не заработаешь.

– Наследство это мое, от батюшки покойного досталось.

– Наследство, стало быть… А может, это ты бриллиантовую корону продал, что на Чудотворной иконе Богородицы находилась? – сурово поинтересовался Александр фон Таубе. – А теперь скажи мне, где лежит икона?

– Не ведаю я, о чем речь, ваше высокоблагородие, хоть на куски меня режьте!

– Мы с тобой еще поговорим об этом, – пригрозил фон Таубе. – А что у тебя каблуки такие высокие? Михайлов, проверь, что у него там в сапогах.

– А ну снимай сапоги, морда! – зло прикрикнул участковый пристав.

– Ну ежели взглянуть желаете, ваше дело, – недовольно проговорил Федор Чайкин и, присев на кровать, сначала стянул один сапог, а потом другой. – Что же вы меня перед дочкой то срамите, господа хорошие? Что же она о своем папеньке-то подумает. Держите, коли требуется, – протянул он сапоги.

Осмотрев сапоги со всех сторон, помяв мягкую кожу, пристав изрек:

– Знатная обувка. А каблуки и в самом деле странные? – вытащив из кармана складной нож, Михайлов подковырнул левый каблук, и на пол, весело звеня, посыпались империалы. – Вот оно как! На золоте значит, ходишь. Легко в таких сапогах вышагивать. – Поддев лезвием другой каблук, аккуратно взял его в ладонь. В углублении лежало шесть полуимпериалов.

– Далековато упрятал, – хмыкнул полицмейстер. – А что там у госпожи Сорокиной? Так, что ли, величать? Или все-таки мещанкой Прасковьей Кучеровой? Вас обыскать, барышня, или вы сами все выложите, что припрятали?

– Да как вы смеете! – возмутилась женщина.

– А вот смею, барышня, у меня на то полномочия имеются! И очень даже пребольшие!

– В чем таком вы меня обвиняете?

– В краже чудотворных икон. А еще в святотатстве.

– Отвернитесь!

– Вы уж как-нибудь без всех этих сложностей. Зайдите в гальюн и достаньте все то, что у вас в платьях припрятано.

Вскинув голову, женщина прошла в небольшое помещение уборной и громко хлопнула дверью. Пропадала она не менее десяти минут, после чего вышла еще более раскрасневшаяся и, бросив на стол пачку ассигнаций, произнесла:

– Возьмите! Если вам не стыдно.

– Не стыдно, милочка, – с усмешкой заметил полицмейстер. – Нам государь за это жалование платит! Икон, стало быть, не обнаружено? – посуровев, спросил барон у Михайлова.

– Никак нет, ваше высокоблагородие. Все вверх дном перерыли. Да и каюту небольшая, особенно и спрятать некуда.

– Тогда на выход, мы и так уже задержали пароход.

– Куда их, господин полицмейстер? В Нижнем оставим? – спросил Михайлов.

– Мне они без надобности, отправляем их обратно в Казань двумя ближайшими судами, чтобы не сговорились меж собой. Какие там у нас идут по расписанию?

– Пароходы «Иван Любимов» и «Витязь», – мгновенно отвечал участковый пристав. – Часа через два подойдут.

– Женщину с ребенком посадим в «Ивана