Имеющий уши, да услышит - Татьяна Юрьевна Степанова

это место, и так далеко от дома любила приходить Аглая – дочка стряпчего. Что она все же тут делала?

– Сидела вон там. – Клер указала на примятую траву у самого входа. – Сидела на солнцепеке и смотрела туда – внутрь, в склеп. На него.

Клер приподняла немного юбки и сама опустилась в траву. В этот миг словно по волшебству серые дождевые облака, что сгустились на небе, пронзили яркие солнечные лучи. И свет их проник в сумрак часовни, так, что только статуя оказалась освещена, а все остальное погрузилось в еще больший мрак. И Клер поняла: сейчас она видит то, что порой видела и Аглая. В солнечном свете алебастровый человек казался как живой – сейчас спрыгнет со своего низкого пьедестала – нагой, прекрасный, выйдет из склепа и…

Лучи солнца угасли. А вместе с ним исчезла и магия света, оживившая статую.

– По-прежнему считаете, что юная девица предавалась здесь, у часовни, к которой никто не ходит и все пути заросли травой, романтическим грезам? – поинтересовался Комаровский.

– Уже не знаю. – Клер встала с травы, отряхнула юбку. – Здесь удивительное освещение, когда солнце под определенным углом – может быть, на восходе или закате еще лучше картина…

Она не договорила.

Солнечный блик все еще мерцал во мраке, и Клер ясно увидела на левой руке алебастровой статуи что-то блестящее. Она вошла в часовню, приблизилась и…

– Евграф Федоттчч, вы только взгляните на это!

На алебастровом безымянном пальце статуи было кольцо!

Евграф Комаровский, подойдя, осторожно снял его – дешевенькое серебряное колечко, тоненькое, как раз для девичьих пальчиков. На алебастровом пальце статуи оно было надето только на первую фалангу, дальше не шло.

– Совсем уже интересно. Что еще за фокусы? – Комаровский разглядывал кольцо. – Инициалов, гравировки нет.

– Кольцо не обручальное, – заметила Клер. – У нас бы в Англии сочли его помолвочным.

– В России не особо приняты помолвочные кольца, скорее в романтических книжках об этом пишут. – Комаровский убрал кольцо в карман жилета. – Ну, что вы обо всем этом скажете, наблюдательная мадемуазель Клер?

– Я, как и вы, идя через кладбище, ожидала каких-то ужасов в стиле моей Мэри и ее романа «Франкенштейн». Но здесь красивая статуя и латинские изречения на могильной плите. Не очень ясен их смысл. Но страшного ничего нет. И я все думаю сейчас…

– О чем?

– Та женщина из трактира, которую вы назвали визгопряха… – Клер с особым удовольствие повторила это новое русское слово, которое сразу мысленно положила в свою копилку знаний русского языка. – Когда она нам в трактире про кладбище и часовню рассказывала, то очень нервничала и была чем-то встревожена, хотя по виду она весьма бойкая и наглая особа. Но это место ее почему-то пугало. И она говорила о насильнике, который напал на нее в окрестностях часовни, какие-то непонятные, совсем уж странные вещи. Но мы не видим в часовне ничего пугающего или жуткого.

– Да. Этакая дворянская фантазия прошлого века в смысле интерпретации загробной жизни в некую аллегорию. – Евграф Комаровский кивнул. – Только вот на часовне нет креста. И никогда его не было.

– Часовня – аллегория античного храма.

– Нет. – Комаровский покачал головой. – Это склеп. Но не наш православный, не христианский по виду. Одно лишь бесспорно – налицо сходство между статуями: этой и той, что у пруда. Статуя с рогами оленя отчего-то напугала и разъярила несчастную немую, она прямо в буйный припадок впала на наших глазах. И я подумал… насильник ведь ей повредил гортань, душил… И она его, возможно, видела… Но вот вопрос – что и кого она видела? Павильон я у Черветинских нанимал. Возможно, они в курсе и насчет его постройки, и назначения прежнего, и статуи той, да и часовни. Навестим помещиков Черветинских сейчас, а? Самое время – полдень.

– Я вспомнила, Юлия Борисовна обмолвилась, что павильон достался им от прежнего владельца вроде в наследство, – сообщила Клер деловито. – Вы с братьями познакомились, значит.

– Да, договаривался с ними обоими в тот поздний вечер…

– Когда вы меня спасли, а Юлия Борисовна не позволила вам остаться в поместье?

Евграф Комаровский не ответил.

– Будьте к ней снисходительны в ее горе, – тихо попросила Клер. – Пожалуйста.

– Братья были со мной гораздо более любезны, – хмыкнул Евграф Комаровский. – Все спрашивали, что случилось – почему с меня вода ручьем течет. С их отцом я не увиделся тогда – он уже спал. Он же болен, как они мне сказали. Ну а сейчас у нас есть возможность переговорить с ними со всеми и узнать то, что нас интересует. И не только насчет Охотничьего павильона.

– А что еще вы хотите узнать?

– Почему старший брат Павел Черветинский в тот июльский вечер выкинул из своего тарантаса визгопряху, которую вез к себе в имение поразвлечься. Чем она его так допекла?

Клер покачала головой:

– Ну, это уж вы сами приватно, без меня у него узнайте.

– Конечно. – Комаровский улыбался ей. – А пока мы толкуем тет-а-тет о сем мужском безобразии, я попрошу у братьев для вас малинового оршада, мадемуазель Клер, или клубники. Мне, жандарму, в моих маленьких причудах они не откажут.

Когда они садились в экипаж, Клер снова оглянулась на часовню, дверь которой так и осталась распахнутой настежь.

Статуя неизвестного в образе Актеона смотрела на них из сумрака.

Делаюсь темен…

Клер вдруг поймала себя на мысли, что ей отчего-то хочется закрыть ржавую дверь, за которой они не нашли ничего страшного и ужасного, и запереть ее на крепкий замок.

Глава 12

Лолита

До усадьбы Черветинских Успенское они не доехали – произошло событие, заставившее их сменить направление. По пути Евграф Комаровский вежливо указывал Клер на угодья, мимо которых они проезжали – поля, леса, холмы, рощи, заливные луга. Он просил обратить внимание на одну странную особенность, которая бросилась ему в глаза, когда он изучал планы местного землеустройства и размежевания – в угодья одного владельца постоянно вклинивались земли другого, третьего – и так на всей территории от Иславского до Жуковки, Барвихи, Раздоров, Успенского. Исключения составляли лишь земли Ново-Огарева и Кольчугина. Комаровский недоумевал по этому поводу – откуда такой земельный хаос в сих местах? А Клер молча дивилась его способности узнавать на местности то, что он видел только на картах и планах. Комаровский объяснил ей это своей военной привычкой.

Внезапно на развилке дороги они увидели вдалеке вихрем несущуюся через поля легкую пролетку – в ней сидели двое мужчин. Клер, обладавшая превосходным зрением, узнала братьев Черветинских, Павла и Гедимина.