Катерина Врублевская - Дело о пропавшем талисмане

— Откройте немедленно!

— Сейчас, только комод отодвину!

Едва я открыла дверь, как в комнату вошли двое полицейских, одетые во влажные шинели, пахнувшие лошадьми и прелым сеном. Один из них цепким взглядом окинул комнату и подошел к окну, другой встал на страже около двери и вытянулся во фрунт.

За полицейскими показался невысокий господин средних лет в потертом коричневом долгополом пальто, застегнутом только на среднюю пуговицу. На голове неказистая шляпа, пышные усы на широком лице переходили в бакенбарды, бороды не было.

Он кивнул и сухо представился:

— Федор Богданович Кулагин, агент сыскной полиции.

— Очень рада! Аполлинария Лазаревна Авилова, вдова колежского асессора, из N-ска.

— Почему вы так долго не открывали, г-жа Авилова? — спросил он строго. — Чем вы были так заняты?

— Дверь баррикадировала, — ответила я, ничуть не смутившись от его подозрительности. — Потом разбирала, чтобы вам открыть.

— Значит, дверь, — задумчиво протянул он, подошел к балкону и отодвинул занавеси. — А эту сторону чего ж не баррикадировали?

— Не успела, — ответила я, удивленная его вопросом.

— А зря, зря… — покачал он головой. — Пока вы, Аполлинария Лазаревна, эту сторону защищали, убийце ничего не стоило, если бы он захотел, пройти по карнизу вон с той стороны прямо до вашего балкона. И что тогда?

Кулагин открыл занавеси и отпер балконную дверь. От холодного ветра, рванувшегося навстречу, у меня тут же заныли зубы.

— Вот, кстати, тут уже кто-то ходил. И босиком. Не подскажете, кто именно, г-жа Авилова?

— Это я ходила… Мне жарко было, я горела вся, вот и пошла снегом обтереться.

— Весьма неосмотрительно, — осуждающе покачал он головой. — Когда это было? Вчера вечером?

— Нет, первый раз утром, когда я увидела тело несчастной подруги, распростертое на земле, а второй раз около двух часов назад.

— Понятно, — кивнул агент. — Славная у вас привычка, г-жа Авилова, по морозу босиком бегать. Здоровье не бережете, зато покойников находите, — и тут же поменял тему разговора: — Через четверть часа жду вас внизу в гостиной.

Он вышел из комнаты, а за ним гуськом потянулись двое полицейских, унося с собой запах лошадей и прелой соломы.

Глава шестая

…Письмо это тебе вручит очень милая и добрая девушка, которую один из твоих друзей неосторожно обрюхатил. ‹› При сем с отеческою нежностью прошу тебя позаботиться о будущем малютке, если то будет мальчик. Отсылать его в Воспитательный дом мне не хочется, а нельзя ли его покамест отдать в какую-нибудь деревню — хоть в Остафьево. Милый мой, мне совестно ей-богу… но тут уж не до совести.

(Из письма А.С. Пушкина П.А. Вяземскому. Конец апреля — начало мая 1826 г. Из Михайловского в Москву)

В гостиной нависло тягостное молчание. Войдя, я заметила, что каждый из присутствующих сидит в некотором отдалении друг от друга, насколько это позволяют размеры комнаты. Увидев несколько свободных стульев, я подошла и присела рядом с Пурикордовым. Он слегка пошевелился, изображая нечто среднее между полупоклоном и стремлением отодвинуться, и не сказал ни слова.

В глубине гостиной, около двери в столовую, рядком сидели Тимофей с Анфисой, тоже приглашенные на встречу с сыскным агентом. Лица у них были серьезные, брови нахмуренные; они сидели, сложа руки на коленях, и явно ощущали себя не в своей тарелке, находясь среди господ.

Встретившись глазами с Карпухиным, сидевшим напротив, я попыталась было улыбнуться ему, но он отвел глаза и стал усиленно разглядывать носки своих туфель. Подивившись такому поведению, я в уме пересчитала присутствующих в гостиной, и оказалось, что не хватает мага и спирита Гиперборейского.

Появился сыскной агент, и все невольно подтянулись.

— Господа, — хмуро сказал он, — я надеюсь все в сборе?

Пурикордов ответил первым:

— Нет Фердинанта Ампелоговича Гиперборейского.

— Кто это? — удивленно поднял брови Кулагин. — Странное имя. Из иноверцев?

— Неизвестно, — отвесил едва заметный поклон скрипач. — Он приглашенный гость покойного, занимается спиритизмом и вызовом духов.

— И где он сейчас? Духи его утащили с собой в преисподнюю? Приведите! — кивнул он полицейскому у двери. Тот бросился исполнять приказ.

Еще несколько минут протекли в тягостном ожидании. Наконец, появились двое дюжих молодцов, тащивших на себе Гиперборейского, представлявшего собой совершенно омерзительное и непристойное зрелище.

От заклинателя духов разило сивухой так, что, Косарева схватила платок и уткнула в него нос. Мокрые волосы прилипли ко лбу, на рубашке и брюках виднелись подозрительные пятна, пахнущие кислятиной. В руке у Гиперборейского была зажата пустая бутылка из-под водки.

— Я не причем, — объяснял он полицейскому, поддерживающему его за локти, — это все они… Духи… А мне отвечать?! Ну уж нет! Пусть сами и материализуются… Я так сказал и баста!.. Фердинант — это магия! Это квафили… кфалификация!.. Вот что! Фердинант Наполеона вызвал, и тот явился. Правда, ненадолго… Но я старался.

— Конечно, само собой, — кивали ему полицейские, водружая пьяного до беспамятства Гиперборейского на стул, с которого тот оседал то в одну, то в другую сторону. Наконец, один из провожатых додумался поставить локти спирита на стол, и Фердинант Ампелогович застыл, обхватив слипшиеся волосы руками.

— Привели, — констатировал Кулагин, ничуть не изменившись в лице при виде невменяемого свидетеля. — Тогда начнем. Я хочу знать, господа, обо всем, что произошло в этом доме с самого начала. Нет, не надо мне рассказывать все сейчас. Вы будете находиться здесь, на глазах у моих помощников, чтобы, не дай Господь, с вами ничего не произошло наедине в ваших комнатах. Я буду вызывать всех вас по одному в малую гостиную и там беседовать. Большая просьба: не переговариваться, не сочинять общих версий — за этим будут следить полицейские. Вам все понятно?

Я не выдержала:

— Г-н Кулагин, насколько мне известно, допросы даже одного человека могут продолжаться неограниченно долгое время. Можно хотя бы книжку почитать или рукодельем заняться? А то ведь скучно без занятия сидеть.

— Нет, — коротко ответил он. — Не имею понятия, откуда вам известно все о допросах, г-жа Авилова, но вы изволите ошибаться: это не допрос, а беседа. Она не займет много времени. Разрешите откланяться.

Только он вышел, Пурикордов поднялся со своего места:

— Черт знает что такое! — воскликнул он. — Сидеть здесь и ожидать своей участи только потому, что в некий несчастный миг оказался рядом с преступником в одном месте и в одно время! Я всегда знал, что надо мной тяготеет рок!

— Беседовать не положено, — прогудел басом один из полицейских.

— Но я же не уславливаюсь о том, что говорить на допросе! — возразил возбужденный Пурикордов. — Я выражаю свое мнение.

— Все равно не положено!

— Sacr? nom…[34] — в сердцах ругнулся Александр Григорьевич и сел на свое место.

Постепенно сидящие в комнате один за другим исчезали за дверью и не возвращались обратно. Их словно пожирал молох под названием «Закон и Правосудие».

Уже ушла чета Вороновых, Ольга, Косарева, Пурикордов с Перловой, Анфиса с мужем, но меня все не звали. Даже Гиперборейского уволокли, и я убеждена, что не на беседу, а в постель, так как он был в совершенно бессознательном состоянии. Приглашенный предпоследним Карпухин подмигнул мне и скрылся с глаз, а я встала и подошла к окну. Я раздумывала: рассказать следователю о своей находке или нет. И решила не рассказывать. Все равно дело давнее и к убийству не имеет никакого отношения. Сама разберусь, тем более что обожаю тайны подобного рода.

Дождалась. Войдя в малую гостиную, я увидела, что Кулагин что-то быстро пишет. Он отложил перо в сторону и пригласил меня присесть.

— Г-жа Авилова, меня интересует пока один вопрос: кто дал указание убрать тела с места преступления?

— Не помню… Думаю все же, что хозяйка дома, Марина Викторовна Иловайская.

— Думаете или слышали собственными ушами?

— Нет, поручиться не могу, но именно Марина послала за Анфисой, чтобы та замыла кровь после убийства Иловайского. А уж к Мамонову кто звал Анфису, я не помню.

— Расскажите мне о покойнице, — попросил следователь.

— Мы не были с ней особенно близки. Учились вместе в женском институте. Она всегда была взбалмошной, несколько истеричной девушкой. Не обладая особенной красотой: глаза с косинкой, небольшой рост, смугловатая кожа — она, тем не менее, привлекала живостью воображения и своенравным характером. Даже когда Марина вдруг пожелала стать артисткой, я ничуть этому не удивилась: она редко обращала внимание на правила, «что должна уяснить и чего следует опасаться девушке из приличной семьи».