Джайлз Брандрет - Оскар Уайльд и смерть при свечах

— Святой Стефан является покровителем лошадей, — объявил Оскар, когда мы приехали, — а Уилли — языческое божество, которое почитают все букмекеры. Уилли посещает скачки почти ежедневно и обладает даром выбирать аутсайдеров, что удивительно, ведь он ничего не понимает в лошадях.

В канун Нового года устроили семейный обед с тостами. Оскар настоял на том, чтобы Сирила и Вивиана разбудили и принесли в столовую на руках Энни Маршан и миссис Райян, и его сыновья услышали тосты.

— Они ни слова не поймут, Оскар, — сказала Констанция. — Оставь их в покое.

— Они услышат музыку наших голосов, — возразил Оскар. — А это уже неплохое начало. — Потом он объяснил нам: — Когда Уилли и я были мальчишками, и мы жили в Дублине, сэр Уильям Уайльд, наш отец, разрешал нам в такие вечера сидеть за большим столом в столовой на Меррион-Сквер… Именно там мы научились слушать и смотреть.

Тосты Оскара — иначе и быть не могло! — оказались многочисленными и великолепными. Он пил за будущее и за прошлое; поднимал бокал за литературу и живопись; за новых друзей (и кивал Джону Грею), за истинных друзей (кивал мне), за отсутствующих друзей (упоминал Конана Дойла и Веронику Сазерленд с улыбкой, адресованной мне). Со слезами на глазах он поднял бокал за «тех, кого мы любили и потеряли», и заговорил о своей сестре, Изоле, которая умерла, когда ей было всего десять лет:

…ведь обитаетОна под снегом там.Шепчи нежней: она внимаетЛесным цветам.[62]

Оскар попросил нас поднять бокалы в ее память и в память всех, кто «умер слишком юным, тех, кого у нас отобрали в только что прошедшем горьком году», но не назвал имени Билли Вуда.

Однако самым трогательным для меня оказался последний тост Оскара.

— Джентльмены! — провозгласил он. — Я имею в виду и вас, мои сыновья, — с улыбкой добавил он, глядя на мальчиков. — Джентльмены… давайте выпьем за дам! Давайте поблагодарим и воздадим должное женщинам в наших жизнях. Мы благословляем их за силу духа и нежность, и за их жертвы. — Оскар знаком показал своему брату, Джону Грею и мне, чтобы мы встали. — Я вверяю под вашу защиту всех женщин, и в частности — и прежде всего — четырех леди, собравшихся здесь в этот вечер. — Он поочередно поднял бокал в честь каждой, начиная со слуг, обе женщины стояли с глазами, полными слез: — Мисс Маршан… миссис Райян… — Потом он повернулся к своей матери и жене: — Леди Уайльд, столь блистающая мудростью и бесстрашием… и Констанция, моя жена… Констанция: носила ли хоть одна женщина столь подходящее ей имя?[63]

Второго января мы вновь пили в честь Констанции. Это был ее тридцать второй день рождения, и самый непринужденный вечер Рождества и Нового года у Уайльда. Уилли и леди Уайльд отсутствовали, но на празднике присутствовали другие гости: Эйдан Фрейзер и Вероника Сазерленд, которые в этот день вернулись из Шотландии, а также Артур Конан Дойл и его молодая жена Туи, приехавшие из Саутси.

За обедом меня посадили между мисс Сазерленд и миссис Дойл, надеюсь, я вел себя разумно. Это было совсем не просто: я находился в полнейшей растерянности. Стоило мне увидеть Веронику, как моя страсть разгорелась с новой силой, однако она вела себя, хотя и с прежней игривостью и очарованием, но так, что не давала мне никаких надежд на продолжение отношений. А беседовать с Туи оказалось довольно сложно из-за ее ужасной стеснительности. Я узнал, что ее настоящее имя Луиза, девичья фамилия Хоукинс, и что ей нравится быть матерью, хотя это и нелегко — вот, пожалуй, и все.

Если мне и удалось вести себя достойно, то лишь потому, что других вариантов просто не было. В течение всего обеда никому из нас не довелось перекинуться даже парой слов со своими соседями; мы слушали Оскара. Он был в ударе и поведал нам целую серию фантастических историй, заявляя при этом, что все это чистая правда. Каждой он дал название: «Как важно удивляться», «Как важно иметь характер», «Как важно сохранять присутствие духа» — и сказал, что намерен опубликовать эти рассказы, в качестве «назидательных трактатов». Насколько я помню, он надеялся, что епископ Лондонский напишет к его сборнику предисловие!

Последний рассказ оказался самым запоминающимся.

— Я забыл название пьесы, которую тогда показывали, — сказал Оскар, — но вы вспомните сюжет: красивый герой спасает добродетельную героиню от ужасной участи… Вспомнили? Несомненно. Ну, так вот, в ту самую ночь, во время потрясающей сцены, в которой прекрасная цветочница с Пикадилли-Серкус — наша героиня — с презрением отвергает гнусные предложения распущенного маркиза, главного злодея пьесы, за кулисами поднимается огромный столб дыма и огня. Зрители вскакивают со своих мест и в панике бросаются к выходу. Внезапно на сцене появляется благородный юноша, истинный возлюбленный цветочницы. Его голос звучит спокойно и ясно: «Пожар под контролем. Главная опасность — паника. Садитесь на свои места и сохраняйте спокойствие». Он произвел на аудиторию такое сильное впечатление, что зрители вернулись в зал. Молодой актер спрыгнул со сцены и выбежал из театра. Все остальные погибли в огне пожара.

Когда наш смех и аплодисменты стихли, мы услышали громкий стук во входную дверь. Минуту спустя в столовую вошла миссис Райян с посылкой — массивной коробкой, завернутой в коричневую бумагу и перевязанную бечевкой.

— Для миссис Уайльд, — сказала она. — Подарок на день рождения, так я поняла.

— Как интересно! — воскликнула Констанция.

— Возможно, это шляпка? — предположил Конан Дойл.

— Нет, праздничный торт, — возразил Джон Грей.

— Надеюсь, что не еще один футбольный мяч! — заявил Оскар.

— Вы не принесете мне нож, миссис Райян? — попросила Констанция, взяла пакет и поставила его на стол перед собой. — Он довольно тяжелый, — заметила она.

— О да, еще один футбольный мяч! — простонал Оскар.

Мисс Райян протянула Констанции маленький нож для фруктов. Констанция разрезала бечевку и сорвала оберточную бумагу. Под ней оказалась прочная на вид картонная коробка. Констанция наклонилась вперед с блестящими от предвкушения глазами и двумя руками, эффектным движением подняла крышку.

Когда она увидела ужасный предмет, лежавший внутри, кровь мгновенно отлила от ее лица, и она пронзительно закричала — ее вопль показался нам нескончаемым. Констанция закрыла глаза, с неожиданной силой отшвырнула от себя коробку, которая перевернулась, и из нее выкатилась отсеченная от тела голова Билли Вуда.

Глава 14

Билли Вуд

Первым пришел в себя Конан Дойл.

Он вскочил на ноги — Констанция все еще кричала — и накрыл своей салфеткой отсеченную голову, которая оказалась в центре стола. Жуткое зрелище, голова повернулась носом вверх и остановилась у края серебряного блюда с фруктами.

— Туи, отведи миссис Уайльд в ее спальню, — спокойно сказал Конан Дойл, посмотрев на жену. Миссис Дойл даже не пошевелилась. — Давай, Туи, сделай это немедленно. — Миссис Дойл встала, и Конан Дойл огляделся по сторонам. — Вероника, вы тоже идите с ними, пожалуйста. Миссис Райян, не могли бы вы принести бренди для леди? И для себя, естественно. Мистер Грей, вы не проводите леди? Благодарю вас.

Все зашевелились. Миссис Райян положила руку на плечи Констанции. Миссис Дойл сделала неуверенный шаг в их сторону, Джон Грей, выполняя просьбу Конана Дойла, принялся выпроваживать женщин из столовой.

— Разве нам не следует обратиться в полицию? — спросил Джон Грей, остановившись на пороге.

— В этом нет необходимости, — сказал Эйдан Фрейзер.

Все, за исключением Оскара, который продолжал сидеть во главе стола и застывшим взглядом смотреть прямо перед собой, начали двигаться. Когда дамы скрылись за дверью, Конан Дойл сказал:

— Давайте уйдем отсюда. — Он наклонился над столом и двумя руками осторожно взял голову, все еще накрытую салфеткой. — Идемте, Оскар, нам лучше перебраться в кабинет.

В тот момент не имело ни малейшего значения, что Оскар оказался прав: Билли Вуд был, несомненно, очень красив. Шокирующее, ужасающее зрелище являла собой отсеченная голова, но только не лицо юноши. Оно было безупречным.

— Он был точно бог, — пробормотал Оскар.

— Да, вне всякого сомнения, он был красивым мальчиком, — заметил Конан Дойл.

Сельский врач держал отсеченную голову в руках и внимательно ее изучал, как специалист по антиквариату из Британского музея, в руки которому после раскопок Помпеи попал ценный экспонат.

Голова выглядела так, словно ее откололи от мраморной статуи: четкие черты лица, гладкий лоб, высокие скулы, нос и подбородок, точно вылеплены гениальным скульптором, безупречная кожа, которая, приобретя серо-белый цвет, стала твердой и гладкой, как мрамор. Лишь одна деталь контрастировала со всем остальным и убеждала, что перед нами не муляж, а отсеченная человеческая голова — волосы, великолепные густые, каштановые пряди, зачесанные назад, словно Билли Вуд недавно побывал у парикмахера. У него были густые брови и длинные темные ресницы, как у девушки. Над верхней губой виднелся намек на первые усы.