Роскошная изнанка - Валерий Георгиевич Шарапов

Расчет оправдался, Надежда, поднаторевшая в совании носа в чужие дела, немедленно клюнула, чуть не всхлипнув на радостях:

– Да ты что?! Серьезно, что ли?

Но на этом самом интересном месте им пришлось прерваться, поскольку в коридор высунулась обсуждаемая особа:

– Гражданин Заверин! Товарищ лейтенант, вас по всему суду искать?

Надежда изобразила пальцами идущие ноги, Олег кивнул и пошел в зал.

Давая показания и отвечая на вопросы, он то и дело по-новому и с куда большим интересом поглядывал на секретаря.

«Так это и есть Раиса, вроде бы бывшая Демидова. Ничего себе».

В самом деле, пересидела в секретарях по возрасту. На первый взгляд похожа на молодую старуху Шапокляк – пышные волосы в строгий пучок, резкие черты лица, выдающийся нос. На второй – исключительно обаятельная особа, с чертовщинкой. Одета со вкусом, с иголочки, костюм не ширпотреб, даже, может, и пошитый то ли своими руками, то ли на заказ, очки в прибалтийской оправе. Не красавица, и давно уж, но налицо и характер, и уверенность в себе, причем не глупая, раздражающая, а спокойная, располагающая к себе. Из тех, о которых говорят: как за каменной стеной.

Судья по молодости суетится, путает порядок, неуверенно ведет процесс, а секретарь пишет себе, и можно гарантировать, что замечаний к протоколу не последует, и переделывать его точно не придется.

В завершение допроса Заверин уточнил, может ли он быть свободным, и получил разрешение идти на все четыре стороны. Все четыре ему были ни к чему, ему нужна была Надежда. И она, как оказалось, так глубоко заглотила наживку, что стучала коготками от нетерпения. На столе уже было накрыто – баранки-пряники-конфеты, чашки-ложки. Надежда объяснила, разливая по чашкам чай:

– Я нынче сама себе хозяйка. Моя бюллетенит с ребенком. Желаешь чуть для настроения?

– Не откажусь.

Секретарь извлекла из сейфа заветную бутылку, отрекомендовала ее содержимое, как доброго и старого знакомого:

– Армянский, двадцать пять лет, взяточный. Лимон нарежь.

Повесив бумажку: «Судья на больничном», Надежда заперла дверь изнутри. Пару раз кто-то непонятливый побарабанил, но, не получив ответа, отстал до лучших времен. Заверин травил какие-то байки, делал комплименты разной степени рискованности, но Надежда была не из тех, кого можно легко сбить с толку. Она жаждала подробностей.

– Зубы не заговаривай. Что с Раисой?

– Говорят, развелась.

– Как же так получилось, что никто ничего не знает! – возмущалась Надежда. – Какова лиса, а?

– Удивительно нахальная зараза, – поддакнул он.

– И ведь только переехали в новую квартиру, живи да радуйся, кажется, и года не прошло – и на́ тебе!

– Да с жиру бесятся, – предположил участковый, вспомнив, что сама Надежда проживает в двух комнатах и с тремя поколениями.

– Не то слово! Тут всю жизнь, как в лагерном бараке, глотки друг другу не рвем – и того хватит, а эта – разводиться… Так, погоди. Она муженька выставила, или он сам сбежал?

– А что, у нее такой дурной характер?

– Как тебе сказать. Я, конечно, сплетничать не стану…

– Мы не сплетничаем, мы обмениваемся информацией.

– В точности, – одобрила Надежда. – Не то что дурной, но воображает о себе много. Надутая такая, больше всех знает, типа кругом соплячки, а ей бы образования побольше – была б правой рукой Смирнова[6].

– Что, образованная? – уточнил Заверин, надо сказать, с недоверием.

Надежда хмыкнула:

– Как же. Полтора курса и два коридора. Поступила в ВЮЗИ, отчислили, уж не знаю, за что – но на этом тухлом основании чрезмерно умничает, поучает, что льзя, что нельзя. А сама порой такое залудит в протоколе – на уши не налезает.

Надежда отставила рюмочку, Олег как бы не нарочно подлил еще граммов двадцать пять, секретарь как бы невзначай пригубила и спросила:

– Так что же? Нашел муж, что получше?

– Поговаривают, что да.

– Что значит – «поговаривают»? Ты участковый или как? Ты все про всех знать должен.

– Да у меня на участке народу чертова уйма, да еще кооперативных домов понастроили – где уж мне.

Олег снова ткнул в болезненный жилищный вопрос, снова Надежда расстроилась:

– Кооперативов развелось! И откуда у людей такие деньги? Вот у Демидовой, откуда?.. Да, так ты ее вспомнил, или как?

– Надюша, в упор не узнаю.

– Ну она еще толстенной была…

– А она была толстенная?

– Еще какая, на одних макаронах сидела! И одевалась, как квашня, чуть ли не в мешки из-под картошки. Ведь еле-еле концы с концами сводили.

– Давно ли? – осторожно спросил Заверин.

Надежда призадумалась, как бы невзначай допила коньячок, зажевала подсоленным лимоном:

– А ведь странно, Олежек. Как раз взяли они кооператив – и она прямо вся выправилась, приоделась.

– Так, может, на диете из воды и хлебушка? – хохотнул он.

– Может, – согласилась Надежда и сменила тему: – А между прочим, не врешь ли, Заверин?

– Мне – врать тебе? Надюша, за что?

– Не плачь, – утешила Надежда, – просто как-то странно. Не выглядит Раиска ни брошенной, ни покинутой. Такая, напротив, спокойная, свежая, всем довольная. Выглядит – ну что твоя картинка. Костюмы – платья шьет на заказ, а туфли ее видел?

– Стану я присматриваться, зачем мне?

– Туфли на ней ценой в две ее зарплаты.

– В кредит взяла, может?

Надежда твердо сказала:

– Вот нет и нет! Кстати!.. А между прочим, о кредитах. Раньше она в кассе взаимопомощи дневала и ночевала – чуть первое сентября или Новый год, так на всю зарплату деньги брала. Теперь нет, и все долги погасила.

– А зарплата какая у нее?

– Как у всех, восемьдесят.

Участковый заметил, допивая коньяк:

– На такие деньжата не шиканешь. Небось взятки берет.

Надежда рассмеялась:

– Нахал ты, Олежка! Да и кто ж ей даст-то? Судья у нее сопливая, ничего серьезного ей не распишут.

«Ну, тут более ловить нечего», – Заверин, поблагодарив за угощение, попрощался.

Спускаясь по лестнице, он размышлял над тем, как это факт чьего-то развода прошел мимо Надьки, известной сороки? И над тем, как у Демидовых получилось так быстро развестись, с двумя детьми и имуществом?

Заверин неоднократно бывал и на бракоразводных процессах, была пара знакомых, которые прорвались через это горнило. Он прекрасно помнил: быстро развестись обычным супругам, имеющим детей, практически невозможно.

Чаще всего судья отправляет мириться до второго пришествия. И коль скоро определения об отложении разбирательства дела для примирения супругов и «оздоровления семейной обстановки» обжаловать было нельзя, судьи – в основном женщины, – по собственному почину могли свободно и неоднократно откладывать разбирательство.

А тут по каким-то причинам утрясли все вопросы ударными темпами – значит, по блату. Раз так, то надо обратиться