Спиритический сеанс графини Ельской - Елизавета Вейс

же – остановка сердца, несчастный случай. Однако другие артисты и сам руководитель театра публично заявляли, что проблем со здоровьем у Женевьевы не было.

Приподняв юбку выше, графиня Ельская преодолела последнюю ступень и выдохнула: путь в подвал был нелёгким. «Актёры и в самом деле необычайно выносливые люди», – мелькнуло в сознании, когда она стала присматриваться к пыльному и грязному коридору. Его освещал тот же газ, что и театральную сцену.

Внизу было холодно, пахло влажной землёй, возможно, потому что по весне погреба и подвалы домов нередко подтапливало. «Удивительно, что при такой сырости Женевьева не жаловалась на самочувствие». – Мария не пробыла в помещении и десяти минут, но уже успела порядком озябнуть. Учитывая, что спектаклей в день проводилось немало, порой и до самой глубокой ночи, надобно действительно гореть своей работой, дабы не замечать стольких неудобств.

– Какой же там был номер? – спросила она у самой себя, остановившись у одной из комнат, на двери которой чем-то острым была выцарапана цифра 9. Образ мальчишки-разносчика всплыл в памяти, будто она вновь стояла перед ним.

Она заметила его недалеко от кассирской будки. Мальчик размахивал газетой и во всё горло кричал: «Последние известия! Закроется ли театр навсегда? Слушайте все! Трагическая смерть актрисы в театре!»

Иногда кассир показывался из своего небольшого деревянного домика и, грозя кулаками, велел разносчику не распугивать людей и уходить. Но тот продолжал исполнять свои обязанности. Мальчонка в рваном сюртучишке, со следами свежей типографской краски на лице, зазывал прохожих купить не просто бумажный лист, а самый настоящий кладезь с происшествиями и будоражащими событиями.

Подозвав его, графиня вручила ему две копейки и притворилась, что читает, потом снова бросила взгляд на мальчишку-разносчика.

– Слышал о медиумах?

– А как же ж, – важно подтвердил он. – Столы ворочают, с тенями болтают. И всё такое…

– Ого, ты много знаешь! – Она постаралась как можно естественнее выразить восхищение и удивление.

Мальчишка зарделся, но небрежно пожал плечами, словно для него это сущий пустяк.

– Работа такая – всё слышать, обо всём знать-с.

– А хочешь себе вещицу настоящего медиума?

– Не обманываете? – Он нахмурился и недоверчиво осмотрел барышню с головы до пят.

Она выудила маленький предмет из ридикюля и дразняще покачала им перед его лицом.

– Расскажешь что-то полезное, и он твой.

Так Ельская и выяснила, что этот мальчик не только торговал газетами, но и приносил Женевьеве молоко по пятницам. В обмен на «призрачный» маятник он рассказал графине о каморке актрисы. Мария не удержалась от доброй усмешки, вспомнив, с каким воодушевлением он принимал из её рук заострённый камень на верёвке. Он всерьёз поверил, что самодельный маятник начинает качаться, когда поблизости есть духи.

Минув ещё несколько комнат, Мария наконец остановилась у правильной, дёрнула ручку на пробу, и та легко подалась: похоже, после гибели хозяйки никто и не подумал запереть помещение.

Графиня не торопилась распахивать дверь нараспашку. Она услышала сердитый бубнёж и, прежде чем войти, решила послушать, кто же посетил каморку почившей актрисы.

– Тряпьё… Безвкусица… Как моя бедная барыня отправится на бал? Нет-нет, нельзя. Не то, всё не то.

«Неужто чья-то служанка выбирает наряд хозяйке?» – Мария сильнее напрягла слух.

– Дура! Бестолковая! Хочешь выставить меня посмешищем? – Некто отчитывал женщину.

– Помилуйте, барыня. Я ведь всё для вас!

– Пропащая девка! – вторил рыданиям всё тот же холодный тон.

Наконец зайдя внутрь, графиня Ельская убедилась в безошибочности своих ощущений: несмотря на разные интонации, строгий и робкий голоса принадлежали одному и тому же человеку. Или, точнее, одному призраку.

Пред взором Марии предстал дух, которого она уже видела в салоне. Женщина возвышалась над горой одежды словно башня – высокая и худощавая, статная, с объёмной сложной причёской из чёрных волос и двумя родинками по обе стороны от широкого рта. На её лице читалось недовольство. Однако, заприметив стороннее присутствие, женщина разгладила все неровные линии на лице и расплылась в сладкой, несколько детской улыбке:

– Ах, мамуся! Мамуся, ты ли это?

Мария не нашлась, что сказать, вероятно тем самым сильно сглупив. Улыбка обратилась оскалом. Призрак широко распахнула очи, их бледно-голубой цвет стал ещё бледнее, ещё безумнее.

– Ты! – Она выставила палец и гневно им замахала.

Не успела Мария моргнуть, как дух актрисы возник прямо перед ней. Ледяными пальцами женщина стиснула её плечи, затрясла с нечеловеческой силой. Предметы в комнате закачались перед глазами, а потолок поменялся местами с полом.

– Ты погубила мою дочь. Мерзавка! Сволочь!

Оскорбления сыпались безустанно. В конце концов графиня не выдержала: накрыв чужие ладони своими, она попыталась отцепить духа от себя. Сжав губы в тонкую полоску, Мария изо всей мочи оттолкнула призрака.

Пошатнувшись, актриса принялась рыдать, на её лице отразился полнейший шок.

– Offense la pauvre malheureuse vieille…[11] – прошелестела она старческим голосом.

Из пышущей ненавистью и страстностью женщины призрак вдруг будто преобразился в старушку, сгорбленную, беззащитную и с десятками лет за спиной.

– Geneviève, je suis là pour t'aider[12]. – Графиня попробовала перейти на французский в надежде, что это поможет достучаться до воспоминаний Женевьевы.

– Какое вычурное имя для собаки. У вас, кстати, спаниель или, быть может, борзая? Мой муж, князь Ивовский, разводит борзых. Лучших собак в империи.

Кажется, утратив память о себе, дух стала примерять роли, которые когда-то играла, или выдумывать новые. Мария не знала, что делать дальше. Однако для начала можно постараться удержать хотя бы одно из проявлений Женевьевы. Именно поэтому графиня решила прибегнуть к лести.

– Мне по душе борзые. Я нахожу их милыми.

– Я тоже их люблю! – Женщина живо поддержала разговор.

«По-видимому, работает», – порадовалась про себя Мария.

– Борзые так славно лают. Тяф-тяв! Тяф-тяв! – Подхватив лоскуты ткани, Женевьева вприпрыжку стала кружить вокруг графини и раскидывать их в разные стороны. Причёска её растрепалась, платье спустилось с плеч, оголив слишком много, но актриса ничего не замечала.

«И что теперь? Из княгини в ребёнка?» – Мария наблюдала за безобразничавшей женщиной, её настрой медленно скатывался в удручённое состояние. Однако унывать не время.

Она оторвалась от призрака, проигнорировала усилившуюся в висках боль и стала ощупывать взглядом каждый вершок[13] каморки. То тут, то там лежали колёса, башмаки, стояли табуреты, нашлось место и для прялки, и даже для деревянной створки. Три трельяжа по центру были завалены самыми разнообразными предметами: париками, шляпами, тростями, веерами и прочим реквизитом. На ясеневых вешалках, коих, как успела бегло посчитать Мария, было по две в каждом углу, висели платья, панталоны, тулупы и всевозможные фраки.

«Полнейший хаос», – пришла к заключению графиня. Если здесь