Жан-Франсуа Паро - Дело Николя Ле Флока

Зайдя на кухню, Николя увидел Ноблекура; закутавшись в большой яркий платок, бывший прокурор сидел возле камина и маленькими глотками пил успокоительную настойку, приготовленную для него Катриной.

Старый магистрат потребовал подробнейшего отчета обо всех событиях, случившихся за день. Внимательно выслушав рассказ Николя, он пришел к выводу, что защитить его сейчас может только король. Опираясь на руку своего молодого друга, Ноблекур поднялся к себе в апартаменты. Сирюс встретил их обиженным тявканьем; он не понимал, зачем надо было нарушать привычный распорядок дня его хозяина.

— Помните, — произнес Ноблекур, — на меня иногда находили прозрения, с помощью которых мне удавалось помочь вам распутать интригу, хотя я и не мог объяснить ее причину. А с возрастом предчувствия одолевают меня все больше. Так вот, ваше дело меня пугает, ибо за ним скрывается нечто совершенно иное, и это иное напоминает мне многоголовую гидру.

На лице собеседника отразилось непонимание.

— Мои слова кажутся вам бессвязными? — продолжил он. — Попробую объяснить. Подобно реке, вбирающей в себя воды впадающих в нее ручейков, в этом преступлении сходятся концы многих запутанных интриг. В этом я совершенно уверен. Поразмыслите над моими словами, а потом спокойно засыпайте.

Пытаясь разобраться в пророческих речах почтенного магистрата, Николя приготовил придворный костюм и лег спать, наслаждаясь умиротворенностью, всегда снисходившей на него в стенах дома его старшего друга.

V

ФОКУСЫ

Ты испытал сердце мое, искусил меня и ничего не нашел; от мыслей моих не отступают уста мои.

Воскресенье, 9 января 1774 года

Кардинал де Ларош Эмон, главный сборщик милостыни, только что затянул псалом Domine salvum fac regem[21], каноном подхваченный хористами. Облаченные в белое, они стояли по обе стороны высящегося над хорами органа, с трудом различимые в клубах благовонного тумана, окружавшего главный алтарь и двух позолоченных ангелов из бронзы, склонившихся к скинии. Тоненькие струйки воскуряемых благовоний спиралями возносились к полукуполу апсиды, сливаясь с небесами фрески Шарля де Ла Фосса, изобразившего Воскресение Христа. Священный трепет и возвышенное чувство преданности охватили Николя, когда взор его упал на серую коленопреклоненную фигуру короля Людовика XV, его повелителя.

Он знал, как одинок этот человек. Стоявшие возле короля дофин и дофина, а также его внуки, герцоги Артуа и Прованский, олицетворяли собой надежды на будущее. Со времени его прибытия в Париж курносая с присущей ей мрачностью несколькими взмахами своей косы расчистила пространство возле трона: две дочери Франции, Анна-Анриетта и Мадам Инфанта, а также их мать, скоропостижно скончавшаяся королева Мария Лещинская, сыновья короля, его супруга принцесса Саксонская, прекрасная дама из Шуази[22] и многие другие, чьи лица всплывали в его памяти. Подобные мысли усугубляли печальное настроение Николя. Плавное течение литургии напомнило ему советы каноника Ле Флока, его опекуна и приемного отца: «Не стоит смотреть по сторонам, ведь все, что мы видим, ниспослано нам в испытание, ибо видим мы кругом страдания и смерть. Скорбь и терпеливость должны порождать надежду и безмятежность, ибо с этими чувствами должно нам покидать наш мир». Увы, он еще не постиг сей мудрости.

Они с Сартином прибыли к самому началу службы. Стоя позади начальника полиции в боковой галерее, он мог в свое удовольствие наблюдать за придворными. Рядом с его бесстрастным начальником виднелась маленькая плотная фигурка Сен-Флорантена, министра Королевского дома. Монарх пожаловал ему титул герцога де ла Врийер, и теперь его владения в Шатонеф-сюр-Луар именовались герцогством, однако Николя никак не мог привыкнуть называть его герцогом. Самый осведомленный человек во Франции, Сен-Флорантен всегда был в милости у короля, и знаки этой милости постоянно множились; так, когда во время несчастного случая на охоте он потерял кисть руки, потерю немедленно компенсировал монарший подарок: серебряный протез, который Сен-Флорантен обычно скрывал под шелковой перчаткой.

Чуть поодаль стоял герцог д'Эгийон, министр иностранных дел; он с любопытством лорнировал присутствующих женщин, убежденный, что его собственная жена, с чувствами которой он давно прекратил считаться, не станет упрекать красавца-супруга за неверность. Его жена, племянница Сен-Флорантена, решила перевоспитать Двор и подавала пример набожности и смирения. Рассмотрев ее, Николя признал, что молва не ошибается на ее счет. Запавший рот, кривоватый нос и бегающий взгляд прилагались к гренадерскому росту, могучим рукам и объемистой груди. Тем не менее облик ее не производил отталкивающего впечатления, и, видимо, поэтому говорили, что «женщина эта похожа на бродячий театр, обремененный декорациями; в нем царит беспорядок, который привлекает партер, но освистывают ложи».

Служба завершилась торжественной фугой в органном исполнении. Мерный шепот прихожан сделался громче; все стояли, вслушиваясь в слова благословения. Торжественная процессия служителей культа, отдав должное королю, покинула часовню. Неф опустел. Раздатчик милостыни подал королю перчатки и шляпу. Врата, ведущие в часовню, открылись, и швейцарская гвардия, выстроившись по обе стороны прохода, под барабанную дробь взяла на караул.

Сартин что-то прошептал на ухо министру. Тот скорчил гримасу, и Николя увидел, как министр, в свою очередь, что-то сказал королю. Ждать пришлось довольно долго. Генерал-лейтенант мрачно созерцал статую, изображавшую «Славу, держащую в руках портрет Людовика XV». Вошел лакей в голубой ливрее и пригласил их пройти в зал совета, где король, сообразуясь с чрезвычайными обстоятельствами, согласился принять магистрата. Лакей поклонился комиссару, и тот узнал Гаспара. Этот малый, в прошлом состоявший на службе у Лаборда[23], получил повышение и теперь находился в штате личной королевской прислуги в Версале. Продвижением своим Гаспар был обязан доверию, питаемому королем к первому служителю своей опочивальни. Николя, которому Гаспар в свое время оказал немало важных услуг, подумал, что решение Его Величества, возможно, оказалось не самым лучшим, ибо малый обладал чрезмерной любовью к золоту. А в дворцовых коридорах и в закулисье искушение часто слишком велико, чтобы противостоять ему. Они быстро прошли Зеркальную галерею, заполненную по-воскресному разодетыми придворными. Николя, отвечавший за обеспечение безопасности королевской семьи, всегда боялся воскресений, когда каждый, кто подобающим образом одет, держит в руке шляпу, а на боку шпагу, которую можно взять напрокат у входа во дворец, имеет право подойти к королю и его близким. Сартин сделал знак Николя подождать на скамеечке и прошел в зал совета.

Комиссар еще помнил, когда в галерее стояла другая мебель; стремление к переменам заставило убрать ее отсюда в 1769 году. Теперь он с восхищением созерцал столешницы из позолоченного дерева, поддерживаемые скульптурными группами женщин и детей с рогами изобилия в руках. Ленточка над висевшей в центре картиной гласила: «Король правит по собственной воле». Меркурий, спускавшийся с небес с кадуцеем в руке, парил над Людовиком XIV, облаченным в римскую тогу.

— Хи-хи! — раздался саркастический смешок. — Наш дорогой Ранрей считает ворон!

Николя встал и почтительно склонился перед низеньким старцем, одетым в белый атласный костюм, с лицом, в избытке покрытым пудрой и гримом; старец насмешливо взирал на него.

— Сударь, я вас приветствую, — произнес Николя. — Пока я блуждал среди звезд на потолке, мимо меня проходила сама слава. Вы правы, что посмеялись надо мной, сударь, мне нет прощения, господин маршал, и если вам угодно поколотить меня вашим маршальским жезлом, я смиренно приму эту кару, ибо заслужил ее.

— О! Маршальский жезл я предпочитаю хранить дома, у себя во дворце, дабы он не обременял меня, — с улыбкой ответил Ришелье. — Ваше благородство ни с чем не сравнимо: породистого пса не надо учить. Ваш отец-маркиз ценил удачные ответы… Скажите, это маркиз или комиссар ждет сейчас на скамеечке возле двери зала совета?

Ришелье тяжко вздохнул. В этом вздохе прозвучала горечь и отчаяние придворного, так никогда и не сумевшего стать членом королевских советов.

— Честно говоря, сударь, я и сам не знаю. Его Величество принимает господина де Сартина, и, как вы верно подметили, я его жду.

— Однако сейчас не время для его еженедельной аудиенции. Чрезвычайное происшествие или скабрезненький скандальчик, способный развеять меланхолию нашего короля? Впрочем, какая разница, в любом случае, сударь, я вам желаю успешного ожидания. А я пойду строить глазки божественной графине.