Цветок мертвецов - Ольга Михайлова

изощрённо, язвительно и дерзко — преломлялся мир императорского двора через принца Наримаро.

Однако Тодо не стал делиться своими наблюдениями и выводами, а просто продолжал расспросы.

— И как же это произошло?

Принц печально вздохнул, но Тодо, уже разобравшийся в его мимике, понял, вздох этот деланный, а печаль — напускная. Лиса глумилась, издевалась и потешалась от души.

— Банальней некуда, Тодо-сама, — горестно посетовал Лис-Наримаро. — Несколько лет назад весь двор во главе с микадо направился в буддийский монастырь Акисино в Наре. И по пути было решено остановиться на привал в храме Мампуку-дзи. Это, как вы, конечно, знаете, в Удзи. А как раз за месяц до того Удзи сильно тряхнуло, и дороги были неотличимы от непролазных дебрей: всё завалено буреломом, кое-где императорскому кортежу удавалось проехать, но половину дороги пришлось просто пробираться пешком. Для женщин, ехавших в обозе на быках, слугам то и дело приходилось расчищать дорогу.

— И что же там случилось?

— С нами был и Минамото Удзиёси. Брать его поначалу не хотели, микадо, человек тонкий, даже намекал, что Госё не обойдётся без Удзиёси, но Минамото заявил, что он всегда должен быть при делах, и не может покинуть в такой час своего повелителя. Микадо вздохнул и согласился, ведь человек он мягкий, терпимый, и понимает, что спорить с дураком — себе дороже.

Тодо молча слушал. Наримаро оживлённо продолжал.

— Ну что ж, идём. И должен заметить, что в местах завалов даже высшие сановники спокойно шли, держа под уздцы лошадей. Но Удзиёси не вылезал из паланкина, четверо слуг, выбиваясь из сил, волокли его в гору. И тут вдруг там, где дорога шла по узкой горной тропке над потоком, у одного из его слуг под ногой обвалилась земля. Тяжёлый паланкин рухнул в воду, увлекая за собой и Удзиёси, и носильщиков. Всё произошло мгновенно и, прежде чем кто-то успел опомниться, остатки разбитого экипажа уже уносило течением, а пятеро человек барахтались в воде.

— Какое несчастье… Но вы спасли его?

— Я вынужден был спасти его, — с нескрываемой досадой подчеркнул принц Наримаро, — потому что, к несчастью, микадо заметил падение секретаря и закричал. Но дело было в начале седьмой луны, ещё таяли снега вершин, а вода горных потоков, сами знаете, тёплой не бывает вообще никогда, и желающих рисковать собой ради спасения упрямого глупца, разумеется, не находилось.

— Но как же…

— Состоявшие в свите микадо торопливо отговаривались, что не обучены плавать. Но я-то, несчастный, отговориться не мог, — скорбно посетовал Наримаро, уныло сощурившись, — ведь неделю назад, во время катания на лодках на Лотосовом пруду принцесса Митихидэ уронила в воду золотую шпильку. Я нырнул за ней и вытащил. И это на глазах всего двора. Не мог же я теперь сказать, что за неделю вдруг разучился плавать? Пришлось, поминая всех демонов ада, раздеваться и лезть в ледяную воду.

— Вам удалось вытащить всех?

— Нет, увы. Пока я вытаскивал господина, двое его слуг кое-как сами добрались до отмели, ещё один был полумёртвый — на него пришлась вся тяжесть падающего паланкина. Он не выжил. Последнего унесло течением, но потом его нашли ниже по реке. Я же на глазах микадо и толпы придворных доплыл до середины потока, где барахтался, крича и захлёбываясь, абсолютно голый Минамото: потоком с него сорвало всю одежду. Он уцепился за обломок оглоблей экипажа и, вместо того, чтобы спасаться и пытаться выплыть с глубины, орал на своих людей, требуя плыть против бушующего потока и вытаскивать его самого. Я схватил его за плечи, пытаясь подтянуть к берегу, но он орал и не давался. Тогда я, уже основательно продрогший, уцепился за оглоблю паланкина и потащил её к берегу, невзирая на его крики. Ну и вытащил на отмель.

— Голышом?

— А что было делать? — развёл руками принц. — Я вытащил его на отмель, и не на шутку разозлясь, резко поставил на ноги. При этом честно скажу, я такого не ожидал. Голый Удзиёси оказался заросшим волосами, как павиан. Волосы покрывали кривые ноги, отвисший живот и даже задницу. Я был настолько потрясён, что просто замер с отвисшей челюстью. Разве такое бывает у людей, боги?

Тодо рассмеялся. Кицунэ… Тодо, впрочем, не брался судить, насколько наглый принц Наримаро правдив в своём удивлении, ибо сам часто замечал, что красивых и здоровых людей чужое уродство или хвори искренне удивляют. Они кажутся им чем-то диким, даже невозможным. Его бедный сынишка тоже когда-то испуганно спросил, отчего это их вассал Кито-сан наклеил себе такие ужасные брови, точно актёр кабуки? Кито-сан, конечно, ничего не наклеивал, но малышу казалось, что брови у человека могут быть только такие, как у отца, матушки Акико или тётушки Ивако….

— Это и привело к неприязни с его стороны?

— Кто его знает? Я вообще-то всего лишь исполнил просьбу императора вытащить его сановника из воды. Скажу прямо, если бы не просьба микадо, я бы и щиколоток в воде не замочил, чтобы спасти этого жирного ублюдка. Правда… случилось так, что я вытаскивал его почти четверть часа… За это время подъехали женские обозы, и из-за ширм, прикрывавших окна, слышался такой визг и хохот, что стало понятно, что фрейлины тоже все видели. После нашего возвращения двор был переполнен анонимными эпиграммами и песенками насчёт толстого вельможи, в святых водах реки Удзи обретшего свой подлинный облик демона Кацураги.

Тодо снова рассмеялся. Согласно старой легенде, демон Кацураги был так безобразен, что днём не показывался на глаза людям, и потому не докончил строительство каменного моста, который буддийский святитель Энногёдзя повелел ему выстроить между горами Кацураги и Кимбусэн.

— Не вашего ли эти песенки были авторства?

— Говорю же — анонимные, — улыбнулся нахальный принц, и Тодо понял, что угадал.

— Тогда, как я полагаю, Минамото Удзиёси и вправду не за что благодарить вас, Фудзивара-сама.

— Так ведь это ещё не всё, — поспешил успокоить его Наримаро.

— Как — не всё?

— Да так, — вздохнул принц. — Под вечер, на закате, мы наконец-то прибыли в Удзи, остановились в храме Мампуку, чтобы провести ночь в молениях. В храме по всем галереям застучали шаги, толпа монастырских служек суетилась, проворно устанавливая ширмы, такие громоздкие, что, казалось, их и с места не сдвинешь, расстилали на полу соломенные циновки. Царственного посетителя, нашего микадо, немедля проводили в приготовленную для него келью. Моя келья была рядом. Слышно было, как с шелестом вешали тростниковые занавеси, чтобы отгородить покои для гостей от главного святилища.

Наримаро перевёл дыхание и продолжил:

— А как вы знаете, Тодо-сама, храм Мампуку-дзи основан китайским монахом