Один шанс из ста. Хроника десантной группы - Эдуард Анатольевич Хруцкий

– Товарищ полковник!

– А, Дима! Привез своего друга?

– Так точно.

– Давай его сюда.

Красноватый огонек папиросы освещает твердые губы, подбородок Медведева. Старый чекист знает, как говорить с людьми. Из нескольких фраз Медведев составил представление о своем собеседнике. Грозный боксер, чье имя гремело на рингах страны, просит принять его в отряд голосом, срывающимся от волнения.

– Ну, а если не приму? – усмехнулся в темноте полковник.

– Примете!

– Вот как? Комиссар, слышал?

– Слышал.

– Как считаешь, возьмем чемпиона?

– Возьмем, товарищ Королев, – голос Медведева стал твердым, – зачисляю вас в разведку отряда.

– Есть, товарищ полковник!

Осенью дни короткие. Это особенно заметно в лесу. Темнота наступает сразу, без перехода, плотная – хоть пробуй рукой.

Где-то в нескольких километрах фронт. Его ощущаешь каждой клеткой, каждым нервом. Фронт не спит, вздыхает тяжело орудийными залпами, взрывается всполохами за горизонтом. Приказ: не курить, не разводить костров.

Не курят, не разводят. Мерзнут, молчат, стиснул зубы.

Через час-полтора армейские разведчики поведут отряд сквозь «окно». Поведут во вражеский тыл.

Николай сидел, прислонившись к дереву. Вот он – главный экзамен в его жизни. Ошибиться нельзя, оценки ставят пулями. Вспомнился вокзал в Берлине, где несколько часов стоял поезд с нашей сборной, следовавшей на олимпиаду в Антверпен. Хищный орел на фронтоне, лающий репродуктор, люди в черных фуражках с черепом на околыше…

– Творогов, ко мне!

Это Медведев. Творогов – начальник разведки.

Пора.

Николай поднялся, удобнее приладил автомат, подтянул пояс с пистолетом.

Вытягиваются в цепочку, выходят из леса. Впереди командир, с ним пара армейских разведчиков. Идут аккуратно, стараясь не шуршать листьями. Уже близко ухают разрывы, лопаются ракеты, захлебываются яростью пулеметы. Но это – в стороне. Там, отвлекая внимание врага, начал ночной бой стрелковый батальон. Там молодые ребята, кинув на руку тяжелые винтовки, бегут к вражеским окопам. Значит, нужно пройти во что бы то ни стало…

Первое партизанское утро. Солнце мячиком выпрыгнуло из-за верхушек елей, обломало лучи в тумане. Туман оседал медленно, неохотно. Цепляясь за кусты, уползал на дно оврага. Отряд выстроился на поляне.

– Товарищи! – голос Медведева ломок от сырости. – Мы в тылу фашистов. Но помните, мы на своей земле! Советская власть на Брянщине – это мы. Каждый из нас! Я думаю, не требуется учить вас, как нужно вести себя…

Командир тронул кобуру маузера.

– Думаю, все ясно. В путь, товарищи!

Двигались осторожно. Впереди и по бокам – разведка. Двигались дальше во вражеский тыл.

На следующий день отряд подошел к проселочной дороге. Только собрались переходить, как вдалеке запели моторы.

– К бою!

Рассыпались в кустах. Голоса машин все ближе, басовитее.

Николай лежал на прелой листве, прижавшись щекой к прикладу автомата.

– Сейчас, сейчас… Вот-вот покажутся из-за поворота. В лесной тишине особенно мощно гудят двигатели.

Первым вырывается сверкающий лаком «оппель-капитан». На крыле флажок с двумя молниями – СС. Следом мотоцикл.

Медведев поднимается, бросает гранату.

– Огонь!

«Оппель» в кювете, посредине дороги опрокинутый мотоцикл.

Из-за поворота выскочила крытая машина. Затормозила, из кузова высыпались солдаты. Вот один поравнялся с Николаем.

Та-та-та….

Немец дернулся на бегу, словно получил удар в подбородок, выронил автомат, рухнул ничком на дорогу. И снова силуэт в прорези прицела. Бьется в руках автомат, отсчитывает вражеские жизни.

Потом все затихает. Горят на дороге останки машин, остывают на земле трупы в серо-зеленых шинелях.

К Королеву подошел Староверов, протянул пачку фотографий.

– Гляди, Коля.

Всегда веселые, добрые глаза Димы были неузнаваемо холодными.

Николай взял карточки. Виселицы, виселицы, люди у рва, люди у стены… А рядом бравые, улыбающиеся эсэсовцы.

Нет, страшна не война. Страшен фашизм, породивший ее. Ведь если уничтожаешь змею, это не убийство. Это акт милосердия по отношению к тем, кому она угрожает своим ядовитым жалом…

Через четверть часа партизаны ушли. Отряд открыл свой боевой счет.

Слух о том, что в Брянских лесах появились партизаны, облетел окружные села. В деревнях приветливо встречали разведчиков, по мере сил снабжали продуктами, теплой одеждой, выкладывали все, что накопилось на душе против носителей «нового порядка».

Однажды в полночь Николая вызвал Медведев.

– Королев, возьмешь двух разведчиков, пойдешь в деревню. Туда приехал пьянствовать к куму начальник полиции из Людинова. Помни – это не человек, это предатель, зверь, садист. Вот приговор, вынесенный нашим трибуналом.

О начальнике людиновской полиции в отряде достаточно наслышались, о его зверствах знала вся Брянщина. С начала войны этот дюжий мужик отсиживался в лесу, скрываясь от мобилизации, объявив себя сектантом. Но как только в Людиново пришли фашисты, сразу предложил им свои услуги.

До деревни километров пять, расстояние пустяковое, если идти днем и по сухой дороге. Но сейчас все наоборот. Кромешная тьма, под ногами чавкает грязь. На сапоги налипают пуды глины.

Часа в два ночи добрались до околицы. В крайней избе, у самого леса, жил партизанский связной пожилой, степенный лесник Иван Егорович. Трижды стукнули в окно. Дом ожил, скользнул в щели ставни желтый лучик, со звоном покатилось ведро в сенях.

– Кого носит?

– Свои, дядя Иван.

– Много своих, покажись поближе.

Николай шагнул на свет.

– А, это ты, кудрявый! Ну что стоишь, избу выстудишь.

Поднялись на крыльцо, вошли в душноватую темноту дома.

Просторная горница, печь в полкомнаты, иконы в переднем углу, голый стол, лавки. Хозяин десятый год живет бобылем.

– Надо подождать, ребята. Пока упьются. С часок назад мимо шел, видел – гуляют, песни орут.

Иван Егорович гасит лампу. Темнота, только вспыхивают цигарки. Кажется, что за бревенчатыми стенами время остановилось.

Но вот пора. Старик встает, что-то нашаривает на печке. При свете спички видно – топор.

В деревне тишина. Даже собак дождь загнал в конуры. Разведчики без шума пробираются вдоль плетней.

– Здесь, – шепчет связной.

– Собаки есть?

– Есть кобель, злющий, но меня знает…

Скрипнула калитка, Иван Егорович растаял во тьме.

Зарычала собака, завизжала, узнав.

– Все, пошли, – вернулся старик. Я его в конуре бочкой прикрыл. Пожалел, кобель-то не виноват, что хозяин сука…

Николай поднялся на завалинку, потянул на себя ставень. Заставленный бутылками стол, широкая спина, головы не видно…

– Давай, Иван Егорыч!

Старик поднялся на крыльцо, постучал – не слышат. Изо всей силы задергал дверь.

В сенях завозились.

– Кого там, так вашу…

– Я, Семеныч, Иван-лесник, отвори, дело есть.

– Что за дела по ночам?

– Спешное! Солдат красный ко мне зашел, говорит, из плена бежал…

Загремела щеколда.

Один из разведчиков прижался к косяку, в руке финка. Дверь распахнулась. Взмах – хозяин мягко осел на порог.

В избе за столом – трое.