Губернское зарево - Евгений Евгеньевич Сухов

ведь в его кабинете в ящике письменного стола лежал заряженный револьвер. Вполне мог пустить себе пулю в висок. Или в рот. А то и в сердце. Без всяческих мучений…

До конца дня тетушка ходила под впечатлением услышанного от племянника и жалела его. «Это ж надо, какие дела Ване приходится расследовать, – рассуждала она сама про себя. – И как только у него нервы выдерживают с таким горем несусветным и напастями сталкиваться…»

Вечером, за ужином, Иван Федорович задал тетушке вопрос, который вдруг пришел ему в голову. Они уже пили чай после жаренной в масле картошки с мясом, когда он спросил:

– У покойной Кокошиной ведь сын есть, верно?

– Верно, – ответила Феодора Силантьевна. – В Петербурге служит.

– А он ей деньгами помогал, не знаешь?

– Не знаю, Ваня, – ответила тетушка. – Покойница-то, Марья Степановна, скрытная была женчина.

– И ты, конечно, не знаешь, были ли у нее какие сбережения или драгоценности?

– Нет, Вань, не ведаю того, – виновато посмотрела на племянника Феодора Силантьевна. – Да и не заводили мы с ней разговору о деньгах да драгоценностях, – добавила она. – Мы все больше о жизни рассуждали. Или кому-нибудь косточки перемалывали…

Уже укладываясь спать, тетушка вдруг заметила:

– А, видать, трудненько тебе придется это дело раскрывать.

– А откуда ты знаешь, что его буду я «раскрывать»? – удивленно спросил племянник.

– Так по тебе все видно, – улыбнулась Феодора Силантьевна. – Ходишь, как телок: во все углы тычешься, будто не ведаешь дороги. Только телок от глупости, а ты от дум. А какие у тебя думы, можно по дню прошедшему судить…

– Ты прямо как следователь: все примечаешь, потом быстро анализируешь и мгновенно делаешь выводы, – усмехнулся Воловцов.

– Тут большого ума, чтобы нализировать, не надо, – правильно поняла незнакомое слово «анализировать», да неправильно произнесла его Феодора Силантьевна. – Тут каждый, кто жизненного опыта набрался да в людях мало-мало разбирается, сможет нализировать.

– Это плохо, тетушка, коли по мне все видно, – покачал головой Воловцов. – Следователь должен быть для посторонних глаз закрыт, как карманные часы. И открываться он должен для других только тогда, когда у него самого такая надобность случится…

– Часы… – тихо промолвила Феодора Силантьевна.

– Ну, да, часы, – удивленно посмотрел на нее Иван Федорович. – Работа внутри них идет, но, когда крышка закрыта, по ним этого не видно…

– Часы, – снова повторила тетушка.

– Ну, часы, и что? – уже ничего не понимал Воловцов.

– В последний свой приезд сынок Марьюшки-покойницы Володька часы ей привез в серебряном корпусе. Один разок только она об этом обмолвилась, вот я и запамятовала. А как ты сейчас сказал про часы, поди ж ты, вспомнила!

– Значит, из ценных вещей у нее имелись серебряные часы, – задумчиво проговорил Иван Федорович. – Надо будет попробовать их отыскать. И ежели часиков этих мы не отыщем, то что выходит? – пытливо посмотрел он на умную тетку.

– А что выходит-то? – сморгнула она. – Одно только и выходит, что украли часики-то.

– Вот именно! – просиял лицом судебный следователь по наиважнейшим делам, напрочь забывший, что он находится в отпуске. – Если в комнате Кокошиной часов нет, стало быть, их украли! Возможно, кроме часов у нее еще что-нибудь имелось. Деньжата точно водились, с жильцов собранные. А тратиться старушке особо не на что… Складывала небось в какую кубышку… На черный день. А кто украл? – снова посмотрел на тетку Воловцов.

– Тот, кто в комнату ейную проник, – ответила Феодора Силантьевна.

– То есть? Ну, тетушка, нализируй, – поторопил тетку Воловцов.

– То есть часы украл убивец ейный? – нерешительно произнесла Феодора Силантьевна и вопросительно посмотрела на него.

– Точно! Именно так! – похвалил тетушку племянник. – А ты, и правда, настоящий следователь…

– Ну, ты уж скажешь…

– И скажу…

Половину ночи Воловцов проворочался с боку на бок, пытаясь найти удобное положение, чтобы очутиться в объятиях морфея. Но сон не шел. Уснул Иван Федорович только под утро. Ему снился сундук, полный сокровищ, на котором сидела баба-яга, похожая на его тетушку, и болтала худыми ногами в деревянных башмаках. На ее плече сидел попугай, то и дело оборачивающийся черным котом с человеческими глазами. Попугай-кот молча смотрел прямо в глаза Воловцова, а потом слетел с плеча бабы-яги и громко произнес:

– Вставай, Ваня…

– Вставай, Иван, пришли к тебе… – Феодора Силантьевна уже вовсю трясла племянника за плечо. – Одиннадцатый час уже! Ну, и здоров же ты, Ваня, дрыхнуть…

– Что? – ничего не понимал спросонок Воловцов. – На службу пора?

– Человек к тебе пришел. С четверть часа, поди, как тебя дожидается.

Иван Федорович сел и с трудом разлепил глаза.

– Кто?

– Человек, кто… – ответила тетка, как отвечают малому дитю. – Верно, по вчерашнему смертоубийству Марьи Степановны.

Похоже, тетушка уже ничуть не сомневалась, что ее соседку и приятельницу Кокошину убили…

Иван Федорович поднялся с постели, накинул на себя халат и вышел в «залу». Здесь, на стуле, сидел щегольски одетый господин в модном английском костюме: коротком, едва прикрывающем ягодицы, сюртуке с отложным воротником и пуговицами, который звался на английский манер «пиджак», и брюках без штрипок. Розовый, с золотой искрой, жилет выглядывал из-под пиджака эдакой яркой полоской, привлекающей внимание, а из нагрудного кармана уголком кверху торчал такого же розового цвета платок (шляпу и плащ этот господин, очевидно, оставил в сенях). Пахло от визитера о-де-колоном «Цветочный» коммерческого товарищества «Брокар и К°» шести гривен за полусклянку. На вид было сему господину лет двадцать шесть – двадцать восемь…

– Добрый день, – поднялся со своего места визитер. – Разрешите представиться: судебный следователь Виталий Викторович Песков, титулярный советник. В настоящее время назначен окружным прокурором его высокородием статским советником Петром Петровичем Ляпуновым расследовать дело гибели домовладелицы мещанки Кокошиной Марьи Степановны.

– Ах, назначены-таки, – усмехнулся Иван Федорович.

– Да, господин прокурор полагает, что в деле Кокошиной не все ясно, – ответил Песков.

– Вы уже опоздали, – придав голосу нотки участия и сожаления, произнес Иван Федорович. – Труп увезли и, возможно, уже вскрыли для выяснения обстоятельств смерти.

– Ну, лучше поздно, чем никогда, не так ли? – улыбнулся Виталий Викторович.

Воловцов слегка наклонил голову и представился:

– Судебный следователь по наиважнейшим делам Департамента уголовных дел Московской Судебной палаты Воловцов Иван Федорович, коллежский советник. В настоящее время нахожусь в трехнедельном отпуске и проживаю у родной тетки по отцу, то бишь в этом доме, – а подумал про себя: «Эва, какие модные судебные следователи ныне в Рязани».

Он попросил извинения, что его придется еще немного подождать, умылся, снова облачился в плисовые штаны, опойковые сапоги и рубаху навыпуск. И вернулся в «залу», где его терпеливо дожидался Песков.

– Слышал о вашем последнем деле, господин Воловцов, – уважительно произнес тот.

– О каком? – поднял брови