Выстрел из темноты - Евгений Евгеньевич Сухов

Сложность раскрытия преступления состояла в том, что потерпевшие редко могли сказать, где именно и в какое время они лишились карточек, и не могли припомнить людей, стоявших с ними рядом. Очень часто называли тех, кто к кражам не имел никакого отношения. Раскрывать такие дела всегда было очень непросто, в них была своя специфика. Чаще всего подобное преступление оставалось незамеченным, свидетелей не имелось и к тому же преступник вел себя очень осторожно, понимая, что идет на смертельный риск. Над уличенным в краже карточек очередь могла устроить самосуд, затоптать его насмерть, что не однажды уже случалось в оголодавшей Москве.

В последнее время потерпевшие и свидетели все чаще стали говорить о коренастой женщине с высокой грудью. Там, где она появлялась – в Елисеевском магазине, в Глинищевском переулке, на Мещанской, – непременно случались кражи продовольственных карточек. Со слов потерпевших был составлен ее портрет. Это была женщина с тяжеловатом лицом, лет за сорок, с крупным носом, высоким лбом; особые приметы – слева на нижней челюсти у нее было два золотых зуба. Постовым и оперативникам был роздан ее портрет, установили наблюдение за местами, где она появляется чаще всего, однако усиленные поиски воровки результатов не приносили. И вместе с тем пострадавшие нередко указывали, что рядом видели женщину с двумя золотыми зубами. Оперативники дали ей кличку Ворона.

– Можете сказать, во сколько примерно часов произошла кража?

– Около семи часов вечера. Я работаю на заводе, пришла немного раньше, меня отпустили. Сынишка приболел, присмотреть за ним некому, а муж сейчас воюет на Юго-Восточном фронте. Пошла в магазин… И тут такое! Вы можете восстановить карточки?

– Каточки восстановить я не смогу, – огорчил женщину капитан Иван Максимов. – Но вот преступников постараюсь поймать. – Выдвинув ящик стола, он положил перед ней нарисованный портрет Вороны. – Посмотрите повнимательнее, а в этом магазине была вот эта женщина?

Потерпевшая бережно вытянула из пальцев Максимова рисунок. Некоторое время она внимательно рассматривала его, а потом уверенно ответила:

– Да, она была там и стояла за мной. Неужели вы думаете, что это она? – с тихим ужасом произнесла женщина.

– Скорее всего, именно она. – Иван Максимов забрал у нее рисунок и положил его в верхний ящик стола.

– Боже мой, – произнесла потерпевшая, вцепившись узкой ладонью в подбородок. – Никогда бы не подумала. Ведь она была такой приветливой. Расспрашивала обо всем, сказала, что у нее сына на Волховском фронте убили, что она едва сводит концы с концами, что ей трудно живется. Сообщила, что у нее еще двое детей… Не знает, как жить дальше.

– Верить ей не следует, это очень опытная и жестокая воровка. К нам поступило уже немало заявлений, где фигурирует именно эта женщина. Вы даже представить не можете, сколько горя она принесла людям. У меня к вам одна просьба: если вы увидите ее, немедленно сообщите в милицию. Пусть ее задержат! Вы можете идти, к сожалению, пока я ничем не могу вам больше помочь.

Женщина поднялась и, попрощавшись, вышла. Еще только середина дня, а столько всего произошло! Что там вечер еще приготовит?

* * *

Переговорив с Максимовым, Рашпиль вернулся на Тишинский рынок. Прошел в павильон, сколоченный из сосновых досок, и подсел к столу, за которым играли в карты четверо мужчин; спросил у одного из них, короткостриженого крепыша с глубоким шрамом на подбородке:

– Что там с Корнеем, он собирается отдавать должок? Или он решил, что просто так мясом на рынке можно торговать?

– Сказал, что большую часть долга принесет сегодня вечером, а остальное занесет завтра.

– Хорошо… Мне тут синичка на хвостике новость принесла – Рябой за неделю десять квартир обнес. Пусть принесет положенное. На моей земле работает.

– Он уже спрашивал тебя. Хотел передать положенное.

– Добро… Там в слесарке чиграши в картишки балуются, возьмешь долю и у них.

– Рашпиль, да ведь там же копейки, – заулыбался стриженый.

– Сызмальства должны понимать, что просто так ничего не дается. Сел за стол – значит, плати!

– Сделаю. Федор, а как там с Семой быть? Может, сразу его грохнем и дело с концом? Чужой кусок хочет откусить. Сказано ему было: не лезь на Тишинку.

– Не откусит, зубы сломает, – глухо произнес Рашпиль. – Уберем по-тихому где-нибудь подальше отсюда. Пусть менты им занимаются. Нам лишний шорох ни к чему.

Глава 6

Я тебя разлюбила

Капитан Максимов вернулся домой во втором часу ночи, когда город всецело погрузился во мрак. В коридоре, освещая дорогу на кухню, полыхал свет. На раскладушке лежал тонкий матрас, покрытый байковым одеялом, и подушка. Жена и сынишка спали в другой комнате. Иван приоткрыл дверь и увидел Варлену, лежавшую на правом боку; рядом небольшая кроватка, где сопел маленький сын. Стараясь не разбудить их, Иван снял с натруженных ног сапоги и прошлепал к своему месту. Хотелось просто плюхнуться поверх покрывала и забыться до самого утра. Усилием воли заставил себя раздеться; аккуратно сложил одежду на табурет и лег на прогнувшуюся раскладушку. Некоторое время Иван смотрел в потолок, переосмысливая прошедший день, а потом сомкнул глаза и уснул.

Проснулся Максимов рано – за окном непроглядная темень, что совсем немудрено для стылого октября. Поспать бы еще часок-другой, но не получится, нужно торопиться на службу.

Быстро одевшись, поставил на газовую плиту чайник, который по-деловому зашумел, а когда из чайного носика ударила тугая струя пара, капитан залил кипящей водой брошенную в глубокую чашку щепотку чая.

Удобно устроился за столом и взял фарфоровую чашку в обе ладони. Утреннее чаепитие – всего-то небольшой передых перед долгим напряженным рабочим днем. Следовало по максимуму получить удовольствия от десятиминутного перерыва. Бросил в горячую воду слегка желтоватый, со стеклянным блеском осколок сахара. Некоторое время сахар просто лежал на дне чашки, без всяких изменений, но потом на его поверхности образовались небольшие щербины, а затем оскольчатая твердыня разрушилась, оставив на толстом керамическом дне лишь небольшую зернистую горку; через минуту сахар растворился совсем.

Варлена появилась на пороге кухни в тот самый момент, когда Иван помешивал сахар чайной ложечкой, слегка постукивая ею о круглые бока чашки. Обычно она никогда не вставала так рано. Он рано уходил, поздно возвращался и видел жену чаще всего спящую, а потому, чтобы ее не будить, перенес раскладушку на кухню.

Редко когда Варлена могла подняться, чтобы приготовить ему чай, нарезать хлеба,