Зверь в Ниене - Юрий Фёдорович Гаврюченков

Малисон подумал, что не столько времени уходит на езду, сколько отнимает переправа.

В Конду-бю, он спешился у ворот, привязал поводья к забору и зашёл на двор к паромщику.

— Хозяин! Стешка, — зычно предупредил он о своём появлении. — Дома?

Стучать не пришлось. На крыльцо вышел босоногий мужик, поправляющий на встрёпанной голове шапку.

— Здрав будь, Егор Васильев, — он угодливо улыбнулся.

— Перевезёшь? Я сегодня на коне.

— Лошадку можешь здесь оставить, мы приглядим, — нынче Стешке лениво было грести на плоту, а хотелось управиться с челном, пусть и денег меньше.

— Эх, сегодня вот как раз не могу, — с сочувствием вздохнул Малисон. — По важному делу надо быть мне верхами, не обессудь.

Паромщик тоже вздохнул и направился к калитке, ведущей на реку.

— Слышал про девку-то? — когда отчалили, обронил купец.

— А то! Все говорят, — пропыхтел Стешка, ворочая веслом.

— Видел её?

— Не-а…

— Говорят, её перевозили на тот берег, а кто, не говорят, — закинул удочку Малисон.

— Не я. Я бы запомнил.

Стешка не врал. Это было заметно по его простоватому лицу, раскрасневшемуся от натуги. Паром пересекал стремнину, в такой момент не до извивов души.

Плот мягко ткнулся в дно. Зашипели брёвна, налезая на песок.

— Вон как обмелело, — пробормотал, словно извиняясь, Стешка. — Дожди вроде шли.

Малисон вскарабкался в седло. Лихо вздымая брызги, Муха с удовольствием прочапала до берега, потянулся к воде, хлебнула, зафыркала.

— Я покричу, когда назад поеду, — обернулся купец.

— Счастливого пути, — паромщик легко оттолкнулся от дна — разгруженный плот всплыл. — Буду ждать, Егор Васильев.

Поддавая крупом и оскальзываясь, Муха влезла по склону и бодро пошла по дороге.

Усадьба Бъеркенхольм стояла не на мысу, открытая всем ветрам, но чуть ниже по течению и поодаль от берега, в том месте, которое не затоплялось водой.

Миновав покосные луга, Малисон проехал через берёзовую аллею к воротам усадьбы, спешился и тут, на удачу, вышел на крыльцо сам управляющий, длинный как оглобля и такой же худой.

Хильдегард Тронстейн был человек суровый и немногословный. Подойдя к воротам, он сказал:

— Вот и ты.

После чего стал ждать, что скажет непрошенный гость.

Купец достал из сумки бутыль, повертел на солнце, помахал этикеткой и молвил:

— Ты только посмотри, что я привёз. Пойдём, разговор есть.

Тронстейн отодвинул воротину, впустил купца, кивнул на лошадь:

— Оставь Ингмару, — и требовательно гаркнул в сторону конюшни: — Эй!

У него этих «Эй!» на разные лады был целый мешок, и каждое кому-то предназначалось. Все слуги в поместье знали своё «Эй!». Тронстейн быстро вколачивал понимание.

На зов тут же явился сын управляющего, приставленный к лошадям. Его можно было видеть на облучке, когда супруга Стена фон Стенхаузена Анна Елизавета с дочерью Рёмундой Клодиной приезжали в город.

Выглядел он лет на шестнадцать-семнадцать, а сколько было на самом деле, купец не знал и никогда не спрашивал. Не по годам рослый, он уже сейчас был шире отца в плечах, и обещал вымахать дальше. В отличие от Хильдегарда, Ингмар выдался черноволосым и скуластым. Длинный нос и подбородок, на котором пробивался юношеский мох, указывал на сродство с Тронстейном, но глаза были совершенно звериные, с диким блеском. Ингмар отличался буйным нравом, который смирял кулаками и кнутом отец, но этой весной сумел отделать крепкого моряка, с которым что-то не поделил в «Медном эре». Двигался он с ловкостью и стремительностью горностая. Подростковая неуклюжесть миновала его. Сладит ли с ним дальше Тронстейн, было вопросом спорным. Если нет, то из Ингмара мог выйти отличный солдат, а пока управляющий неотлучно держал сына в хофе, сам обучая счёту, грамоте и ведению усадебного хозяйства.

— Здравствуйте, герр Малисон, — вежливо приветствовал Ингмар, забирая поводья.

— Бог в помощь, парень, — холодно ответствовал купец, чтобы подчеркнуть границу между старшими и младшими.

В усадьбе Бъёркенхольм надо было держать себя по-особенному. Короткая лестница от ижорки-скотницы до генерал-риксшульца была здесь представлена во всей полноте и с далеко разведёнными ступенями.

— Благодарю, герр Малисон, — склонил голову Ингмар и повёл Муху на конюшню.

Он был в изношенных, изнавоженных, но некогда весьма приличных сапогах. Возможно, генеральских. Всё в его одежде говорило о господской милости, призрении к нижним и ближним от щедрот и избытка. На поясе Ингмара висел короткий нож в богато обложенных серебром ножнах. Не иначе, помещица одарила. Сам Хильдегард Тронстейн своего сына не баловал.

Не говоря ни слова и не оглядываясь, управляющий двинулся к правому крылу мызы, в котором обитал с сыном. Сам господский дом был каменным, в два этажа, с башенкой и медным флюгером на высоком шпиле, который было издалека видно с любого корабля при входе в Неву. Для этого флюгер в виде кораблика со стрелой под ним надраивали песочком, чтобы горел на солнце и радовал глаз.

Тронстейн шёл деревянной походкой. Он был прямой как палка и негнущийся. Все знали, что управляющий носит корсет из китового уса для поддержания спины, который сын затягивает каждое утро. Это вскрылось, когда его пытался зарезать пьяный, а управляющий принял удар и оказался как бы в броне. Случай вышел прилюдный. Пришлось давать объяснения. Мужики почесали в затылке и только больше зауважали странного управляющего, но стали понимать, почему он при могучем ударе своём никогда не таскает ничего тяжёлого.

Жил управляющий с сыном при господском доме, но не в нём самом, а в пристройке — флигеле. Всё у них было наособицу, как у благородных, но в то же время скромно. Печь в углу только для тепла, голландская, на такой не приготовишь. Возле печки на гвоздях одёжа, а под нею — дрова. Коровьи шкуры на полу. Два слюдяных окошка пропускали много света. Ещё в комнате помещалась кровать с подстилками из дерюги, на которых спал Тронстейн, тощей подушкой, да периной, чтобы укрываться, стол, длинный ларь вместо скамьи, жёсткий стул с высокой спинкой и подлокотниками, над ним — полки с посудой. Деревянные кружки с тонкой резьбой. Лестница у двери вела наверх, где жил Ингмар. А ведь Тронстейн был богат.

— Я привёз из города новости, — объявил купец.

В каменном взоре Тронстейна загорелся огонёк. Управляющий был падок до всякого рода известий, о которых мог первым рассказать своей хозяйке. Страсть к сбору сплетен у него была чисто женской, мало подходящей для столь сурового человека. Сам, однако же, с чужими он говорил мало, а подбирал слова долго. На щеке с левой стороны рта белел рубец, как утверждал Тронстейн, полученный на войне от сабли. На правой скуле красовалась вмятина и багровый шрам — здесь, в поместье, копыто