Юрий Бурносов - Числа и знаки. Трилогия

– Вы искали убить меня, - сказал субкомиссар, с превеликим трудом проталкивая вперед жирное тело Баффельта по узкому и низкому лазу. - Что же теперь просите помощи?

– Я обманулся в вас, хире Бофранк! Я составлю вам невиданную протекцию! Осталось ждать совсем недолго!

– Но не вы ли не столь давно наставляли меня на борьбу с Люциусом?

– Я снова обманулся, ибо кто мы против него?! Я покаюсь, когда придет мое время.

– Покаетесь, грейсфрате, как не покаяться, - сказал Бофранк с небывалой для него злорадностью и еще более неожиданно наподдал толстяку хорошего пинка.

Как и было уговорено, связанного Баффельта погрузили в крытый экипаж, который все тот же Франци потаенно укрывал до поры в ближних зарослях.

– Завтра утром я навещу вас в гостинице, - сказал лютнист на прощание, - и передам все, что выведает полезного грейсфрате Шмиц.

С тем они разъехались. В монастыре ярко горели огни, однако ж никто не выходил наружу, за стены. Одно было плохо - фрате Хауке остался в живых и мог устроить бог весть какие козни… Но сейчас субкомиссар думать об этом не мог, ибо несказанно устал и всех сил его доставало только на то, чтобы не сверзиться с лошади.

Тут к нему подъехал Мальтус Фолькон, возбужденный и взволнованный.

– Как вы думаете, что конфиденты намереваются сделать с Баффельтом? - спросил с интересом юноша.

– Полагаю, умертвят, - пожав плечами, отвечал Бофранк. - При мне они обсуждали возможность рассказать обо всем королю и решили, что король потребует весомых доказательств, коих вроде бы и нет… Посему проще будет удавить грейсфрате или же дать ему яд - тут все зависит от вкуса.

– Но так ли страшны прегрешения его?!

– А чем страшнее были прегрешения многих, сожженных, утопленных и заживо лишенных кожи во славу миссерихордии и господа? Даже если кто-то из них и был виновен, мера справедливости не равна: я видывал отвратительных убийц, наказываемых одним токмо отрезанием носа, или же кастрацией, или же усекновением вороватых членов, и видывал несчастных женщин, всего-навсего обвиненных злыми соседями в колдовстве, коих безжалостно жгли на костре. Так что судить о прегрешениях давайте оставим другим, хире Фолькон, - тем, кто считает, что имеет на это право. Я же хочу спать, теплого вина и… и более ровным счетом ничего.

Камни и деревья научат вас большему, нежели любой учитель в школе.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ,

уводящая в долгое путешествие и раскрывающая великое правило о четырех всадниках, в которой Бофранк к тому же получает безнадежно запоздавшее письмо

Утро началось с того, что в двери гостиницы вошли несколько гардов под командованием секунда-конестабля - с лицом такого выражения, как если бы он только что выпил стакан уксусу.

– Здесь ли проживает субкомиссар Хаиме Бофранк? - громко спросил он тоном, ничего хорошего не предвещавшим.

– Хире Бофранк бывал тут, но сегодня он, надо думать, ночевал у себя дома, - отвечал хозяин, опасаясь заразы и оттого стараясь держаться подальше от вошедших.

– Его хозяйка сказала, что не видала означенного Бофранка уже достаточно давно, - возразил секунда-конестабль. - Мы поднимемся в комнаты, где проживают пресловутые друзья, и посмотрим сами.

– Идите, коли хотите, - сказал хозяин, - но если он там есть, я вовсе ни при чем, ибо не слежу, кто и с какими целями ходит к постояльцам.

– С тобою мы разберемся, коли потребуется, - угрозил секунда-конестабль. Грохоча сапогами по деревянным ступеням, гарды поднялись наверх, и первым, кого обнаружили в комнате, был как раз Бофранк. Он сидел у очага и пил вино с медом и сахаром, ибо почувствовал с утра все признаки верной простуды и обеспокоился укреплением своего здоровья.

По счастью, здесь находился еще только Мальтус Фолькон; Гаусберта в соседней комнате лечила рану своего супруга, а намаявшиеся старики попросту спали, оставив даже свои обычные язвительные перебранки, за коими субкомиссар прозревал не особенно тщательно скрываемую взаимную ненависть, порожденную неясными для него причинами - и, видимо, во времена весьма далекие.

– Субкомиссар Хаиме Бофранк? - осведомился секунда-конестабль.

– С кем имею честь? - сухо спросил Бофранк.

– Секунда-конестабль Секуративной Его Величества палаты Целестрин Мерль. Послан арестовать вас и препроводить в Фиолетовый Дом для допроса, равно как и всех людей, что споспешествовали вам.

– И на каком же основании, желал бы я знать?

– На основании того, что вчера поздно вечером вы и с вами еще шестеро ворвались тайным путем в монастырь Святой Фелиции, учинили там погром, убили четырех смиренных монахинь и еще с десяток тяжко ранили, а в довершение всего похитили грейсфрате Баффельта, который теперь обретается неизвестно где.

– Что за чушь? - спросил Бофранк, прихлебывая вино. - Вы уже в годах, вам велено бы знать, что с такими дурацкими обвинениями приходить к достойным людям никому не позволено… Убирайтесь вон!

– Однако ж я не уйду, - осторожно продолжал Мерль, - ибо у нас есть показания фрате Хауке, секретаря грейсфрате, а также настоятельницы монастыря и многих послушниц…

– …Которые, конечно же, близко со мною знакомы и знают меня в лицо? - с насмешкою перебил субкомиссар. - Подите вон, говорю вам; не вынуждайте меня вышвырнуть вас. Я выше чином и, уверяю, могу устроить вам неприятности куда хуже чумы, что царит в городе.

– И все же я продолжаю настаивать, - покачал головою Мерль. - Вы сами чиновник Палаты и, без сомнения, понимаете, что я не сам все это выдумал и облыжным обычаем меня сюда не послали бы. Верно, вы можете вышвырнуть меня; но вот стоят гарды, у каждого из которых есть оружие, - прольется кровь, хире субкомиссар, а надобно ли доводить до этого?

– Вижу, вы не уйметесь, - подытожил Бофранк, вставая. - Что ж, я поеду с вами, но при одном условии: все эти люди останутся здесь, а ваши гарды, ежели им так угодно, пускай стоят подле гостиницы - даю слово, что никто не попытается сбежать отсюда.

– Полагаю, я могу вам доверять, - согласился Мерль. - Идемте же, нас ждет коляска.

– Позвольте мне ехать с вами, - попросил вдруг Мальтус Фолькон.

– Кто вы, могу ли я узнать? - поинтересовался секунда-конестабль.

– Младший архивариус Палаты Мальтус Фолькон.

Секунда-конестабль насторожился, но ничего не сказал, лишь кивнул.

Тихие и малолюдные улицы выглядели печально; кое-где попадались открытые двери лавок, одинокие лоточники, у которых никто ничего не покупал, да пьяницы, единственные бесстрашно бродившие по мостовым.

Навстречу проехала телега, собиравшая трупы. Если бы Бофранк присмотрелся внимательнее, то узрел бы среди прочих мертвых тел толстяка в грязных и изодранных одеждах священника, чье лицо, изуродованное язвами, почернело, а на губах засохла коркою кровь…

Бофранк не удивился, когда их провели прямиком к грейскомиссару: чиновника его уровня если и мог кто допрашивать, то лишь один Фолькон. Юноша остался в приемной, а субкомиссар в сопровождении Мерля проследовал в кабинет.

– Мне странно слышать о ваших деяниях, Бофранк! - жестко заявил грейскомиссар, как только они вошли. - Понимаете ли вы, что совершили?

– Я ничего не совершал, - возмутился Бофранк, - и не хочу слышать гнусных наветов.

– Сие не наветы, а подлинные свидетельства, и вы знаете это лучше меня!

– Свидетельствующий против меня фрате Хауке суть мой давний и последовательный недоброжелатель. Что мешало ему попросту очернить мое имя?

– Вас видели десятки людей!

– Из которых, прошу заметить и как я понимаю, никто не знал меня ранее. Согласитесь, хире грейскомиссар, ведь я провел юные годы отнюдь не в монастыре фелицианок. А тут - какой-то погром, исчезновение грейсфрате Баффельта… Кстати, насколько мне известно, грейсфрате не должен был бы находиться в женском монастыре, как по-вашему?

– Не нам судить о вопросах и делах церкви, - сказал Фолькон, с некоторой, впрочем, неуверенностью.

– Однако ж я ничего не совершал из того, что мне приписано. Да, я провел время в компании друзей, каждый из которых подтвердит это.

– А подтвердит ли сие хозяин гостиницы?

– Ввечеру я его не видел, как и он меня; всякое может быть. Но покамест получается слово Хауке против моего, и оба подкреплены словами свидетелей.

– Даже если так, вы сами знаете, что я вынужден взять вас под стражу.

Сказав так, грейскомиссар позвонил в колокольчик, и в кабинет вошли трое гардов, среди которых Бофранк увидал и Акселя. Бывший фамилияр сконфуженно уставился в пол, и Фолькон хотел было уже отдать указание проводить Бофранка в камеры, когда в кабинет вошел его сын.

– Дверь была худо притворена, и я невольно слышал разговор, - сказал он, с чрезвычайной смелостию глядя прямо в глаза отцу. - Я редко просил вас о чем-то, отец, но сейчас хочу поговорить с вами наедине. Пусть хире субкомиссар побудет это время в приемной - возможно, после нашей беседы вы измените свое решение.