Майкл Кокс - Смысл ночи

Письмо от моей милой девочки пришло в первую неделю августа, а через несколько недель я получил еще одно, из Линкольншира, куда Тансоры перебрались по приглашению графа Ньюаркского. Сама любовь и нежность, она горько сетовала на обстоятельства, разлучившие ее с самым дорогим на свете человеком, и сердце мое исполнялось ликования при мысли, что она принадлежит мне. «Будь у меня крылья, — писала Эмили во втором письме, — я бы полетела со скоростью ангелов, чтобы оказаться рядом со своим возлюбленным, пусть всего лишь на краткий миг».

Наконец Эвенвудская усадьба была готова вновь принять своего знатного владельца, и во вторую неделю сентября я получил записку с сообщением, что мисс Картерет будет рада видеть меня в Нортгемптоншире в любой удобный мне день и час.

По моем прибытии меня проводили на второй этаж, в длинную комнату с низким потолком, расположенную над библиотекой; в первую очередь внимание здесь привлекали четыре старинных арочных окна, выходящих на террасу внизу. Несколько мгновений я стоял неподвижно, взволнованный мыслью, что некогда в этих вот покоях обитала моя мать, леди Тансор. За приотворенной дверью в дальнем конце комнаты я увидел резную кровать — ту самую кровать, на которую много лет назад отец Джона Брайна положил мою несчастную преступную родительницу, обезумевшую от горя и угрызений совести, и с которой она уже никогда не встала. В следующий миг из этой двери выбежала моя милая девочка, бросилась ко мне и заключила в страстные объятия. После горячечно-нежных словоизлияний мы сели на диванчик у арочного окна, откуда открывался вид на парк, простирающийся за английскими садами до Храма Ветров, озеро и далекие леса.

— Три долгих месяца! Как же я тосковал по тебе! — вскричал я, пылко целуя руку Эмили.

— Разлука с любимым — мучительнейшая пытка, — отвечала она. — Никогда не думала, что буду так страдать. Но все страдания рано или поздно кончаются. Мой возлюбленный снова со мной, и я самая счастливая женщина на свете. С твоего позволения, дорогой, я отлучусь ненадолго? — С этими словами она убежала обратно в спальню и закрыла за собой дверь.

Несколько минут я ждал, чувствуя себя немного глупо и неловко. Наконец Эмили вернулась, слегка раскрасневшаяся и с книгой в руке.

— Я принесла тебе подарок. — Она протянула мне книгу.

Это оказался сборник шекспировских поэм под редакцией Гилдона.[283]

— В ссылке все мои мысли занимала любовь, — сказала Эмили, — и этот томик служил мне постоянным утешением. Отныне в пору разлуки ты сможешь читать его и находить облегчение в сознании, что здесь на каждой странице мои слезы. Я подчеркнула строки, особенно меня утешавшие. А теперь расскажи, чем ты занимался со времени нашей последней встречи.

Мы продолжали разговаривать, покуда не начал меркнуть свет дня, — тогда моя милая девочка сказала, что должна вызвать служанку и переодеться к ужину.

— К сожалению, я не могу пригласить тебя присоединиться к нам, — со вздохом промолвила она, когда мы направились к двери. — Но ты же понимаешь: теперь я гостья лорда Тансора.

— Разумеется, — ответил я. — Когда мне можно прийти снова?

— Завтра. Приходи завтра.

Спускаясь по лестнице, я столкнулся с Лиззи. Она была с другой служанкой, а потому не попыталась заговорить со мной, лишь слегка присела и прошла мимо. Уже в вестибюле я обернулся и увидел, что она стоит на лестничной площадке и смотрит мне вслед странным встревоженным взглядом, глубоко меня озадачившим.

Я возвратился в гостиницу «Дюпор-армз» в Истоне, хотя совершенно не помню ни как шел обратно, ни что ел на ужин, ни чем занимался вечером.

На следующий день я опять явился в Эвенвуд, согласно договоренности, только на сей раз, следуя указанию моей милой девочки, поднялся к ней сам — по узкой винтовой лестнице, что находилась сразу за дверью, мимо которой пролегала мощеная дорожка, отходящая от Библиотечной террасы и огибающая башню Хэмнита. И снова мы сидели на диванчике у окна, болтая и смеясь, покуда служанка не принесла свечи.

— Сегодня с нами ужинают сэр Хайд Тисдейл и его жеманная дочь, — вздохнула Эмили. — Она глупа как пробка, и ее новоиспеченный муженек ничем не лучше. Право слово, я понятия не имею, о чем с ними разговаривать. Но поскольку леди Тансор совершенно не справляется с ролью хозяйки дома, мне предоставлена высокая честь развлекать гостей ее супруга, и сейчас я должна поспешить прочь, дабы исполнить волю милорда. О Эдвард, если бы только я не была так обязана лорду Тансору! Я чуть не плачу, как подумаю, что мне приходится быть у него на побегушках. А что станется со мной, когда он умрет? Не для такой жизни я родилась, но что я могу поделать? После смерти отца я осталась одна-одинешенька.

Она печально опустила голову, и сердце мое забилось учащенно. Время настало. Сейчас. Откройся ей сейчас.

— Милая моя… — Я нежно погладил Эмили по волосам. — Забудь все свои тревоги. У тебя другое будущее.

— Как тебя понимать?

— Я твое будущее, а ты — мое.

— Эдвард, дорогой, ты говоришь загадками. Объяснись проще, любимый.

— Проще? Хорошо. Вот, пожалуйста, проще некуда. Меня зовут не Эдвард Глэпторн. Мое имя Эдвард Дюпор, и я сын лорда Тансора.

41 Resurgam[284]

Эмили слушала меня не перебивая. Я не упустил ни единой подробности и рассказал все без изъятия: как леди Тансор вступила в сговор с моей приемной матерью; как я вырос в Сэндчерче под именем Эдварда Глайвера; как познакомился с Даунтом в Итоне и как он впоследствии предал меня; как я узнал правду о своем рождении из дневников приемной матери и как по сей день продолжаю искать неоспоримое доказательство, которое позволит мне заявить о своих законных правах урожденного Дюпора. Еще я поведал, как впервые приехал в Лондон под именем Эдварда Глэпторна, чтобы получить у мистера Тредголда сведения касательно соглашения, заключенного между леди Тансор и моей приемной матерью, и как сохранил вымышленное имя, когда старший компаньон предложил мне работу. Напоследок я рассказал о низменных наклонностях Даунта и его преступной деятельности в сообщничестве с Плакроузом и Петтингейлом. С каждым следующим словом правды я становился чище душою и испытывал блаженное облегчение, избавляясь наконец от тяжкого бремени лжи.

Когда я закончил, Эмили подошла к окну и устремила взор вдаль, за сумеречный парк. Я взволнованно ждал.

— Все это просто в голове не укладывается, — после долгой паузы проговорила она. — Хотя теперь я, по крайней мере, понимаю твой повышенный интерес к мистеру Фебу Даунту. Сын лорда Тансора — возможно ли такое? О!.. — Она тихо вскрикнула и поднесла руку к губам. — Кузены! Мы с тобой кузены! — Она повернулась ко мне. — Почему ты не рассказал мне раньше?

— Эмили, дорогая, не сердись. Я хотел, безумно хотел довериться тебе — но, когда на карту поставлено столь многое, разве мог я открыть свою тайну, не зная наверное, что ты отвечаешь мне взаимностью? Сейчас же, когда твои письма, все твои нежные слова, обращенные ко мне, все счастливые минуты, проведенные с тобой вместе, окончательно и бесповоротно убедили меня, что твоя любовь ко мне столь же сильна и нерушима, как моя любовь к тебе, — сейчас, разумеется, все стало совсем иначе. Истинная любовь необходимо предполагает полное доверие и искренность. Теперь между нами не может быть никаких секретов. Когда мы поженимся…

— Поженимся? — Она чуть пошатнулась, и я поспешно заключил ее в объятия.

— Ты ведь хочешь этого, душа моя?

Эмили медленно кивнула. В глазах у нее стояли слезы.

— Конечно, — тихо вымолвила она. — Я хочу этого больше всего на свете. Просто я не позволяла себе надеяться, что ты сделаешь мне предложение. — Она подняла на меня прекрасные глаза, полные слез. — Но ведь мы с тобой не можем пожениться, покуда ты не докажешь, что являешься сыном лорда Тансора?

— Да, ты права, — признал я. — Но когда этот день придет — а он непременно придет, — ты обретешь полную независимость от его светлости, ибо станешь супругой будущего двадцать шестого барона Тансора.

— О Эдвард, скорее бы! — воскликнула она и расплакалась — от радости, вызванной последними моими словами, пусть к ней и примешивались вполне естественные опасения.

— Безусловно, ты понимаешь, любимая, — сказал я, прижимая Эмили к своей груди, — насколько необходимо нам хранить в строжайшей тайне все мои признания — никому о них ни слова, ни полсловечка. И нам нужно до поры до времени держать в секрете наши встречи. Ибо если Даунт узнает, что под именем Эдварда Глэпторна скрывается Эдвард Дюпор, моя жизнь — а возможно, и твоя — окажется под угрозой.

— Угроза? Со стороны мистера Даунта?

— Да, любимая, со стороны Даунта. Он много гнуснейший злодей, чем ты думаешь.