Одна тайная ставка - Татьяна Викторовна Полякова

Я попыталась вспомнить, как пахла Ефременко, сидевшая на соседнем кресле, но в памяти остался лишь едкий запах табака.

Виктору кто-то позвонил, и он вышел на лестничную клетку. Я сняла пальто, определив его на крючок поверх куртки цвета фуксии, и прошла в единственную комнату. Она была небольшой и плотно заставленной мебелью. Двуспальная кровать не застелена. На прикроватной тумбочке стоял крем для рук и круглый ночник, рядом с ним лежала вскрытая плитка шоколада.

Почти всю дальнюю стену занимал шкаф с зеркальными дверцами. Я открыла одну из них и принялась перебирать одежду Ефременко. Тщательно обследовав все содержимое, я убедилась, что наряда, в котором она возвращалась на экспрессе в пятницу, здесь не было. Я хорошо запомнила серую атласную юбку, которая обтягивала плотные бедра попутчицы. Выходит, домой Анна после поезда вряд ли возвращалась.

Я внимательно обследовала ящики комода, навесные полки и даже заглянула под ковер. Там, кроме пыли и крошек, ничего интересного не обнаружилось. А вот на подоконнике среди фантиков и старых журналов я нашла вырванный из блокнота листок. На нем был синими чернилами выведен номер телефона. На всякий случай я не только занесла его в свою записную книжку, но и сфотографировала на смартфон. Оглядевшись, я заключила, что самого блокнота, из которого позаимствовали бумагу для записи, рядом не наблюдалось.

Решив, что осмотр комнаты на этом можно закончить, я направилась в кухню. В этот момент на пороге появился Субботкин и виновато произнес:

– Свалился очередной труп на нашу голову. Надо ехать. Сама отсюда доберешься?

Я молча кивнула, а он протянул мне ключи от квартиры Ефременко.

– В отдел можешь не заезжать, отправляйся отдыхать. Завтра увидимся.

Виктор вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Только тогда я заметила на ней календарь на текущий год. Передвижное окошечко замерло на пятнице. Уже три дня его никто не перемещал.

– Где же ты, Аннушка? – обратилась я к коричневой поверхности двери и, не дождавшись ответа, отправилась в кухню.

Я поморщилась, как только открыла дверь, стеклянную вставку на которой пересекала огромная трещина. Пахло тут отвратительно. Источников смрада было сразу несколько: переполненная пепельница на подоконнике, гора немытой посуды в раковине и приоткрытая дверца под ней, где обычно находится мусорное ведро.

Я открыла холодильник. На меня сиротливо смотрели картонная упаковка с яйцами, заветренный кусок сыра и длинный огурец, покрытый пятнами плесени. На дверце стояли упаковка майонеза, пакет питьевого йогурта, начатый виски и бутылка лимонада. Либо Анна не увлекалась готовкой, либо возвращаться сюда в ближайшее время не собиралась.

На всякий случай я заглянула и в морозилку. Я ожидала увидеть там лишь слои льда и какую-нибудь залежавшуюся пачку пельменей, но, к моему удивлению, она была переполнена. С любопытством я стала одну за одной доставать из нее упаковки с замороженной цветной капустой, гавайской смесью и стручковой фасолью. Все они были невскрытыми. Это насторожило. Девушка жила одна и вряд ли была способна съесть содержимое целиком за один прием пищи. Впрочем, аппетиты у всех разные.

Я выкладывала замороженные продукты на обеденный стол и начала было подозревать Анну в приверженности вегетарианству, когда в недрах камеры показались плотные свертки неправильной формы. Так обычно хранят увесистые куски мяса или печени. И снова у меня возник вопрос: зачем хозяйке такой большой объем? Хотя не исключено, что девушка знала толк в романтических ужинах и с удовольствием готовила их тут для Крюкова. Представить в этой тесной кухне с двумя засаленными табуретками лощеного Даниила Альбертовича мне было весьма затруднительно.

Однако, если верить словам заместителя, в пятницу нежные сообщения она отправляла вовсе не ему. Значит, как минимум еще один мужчина имелся в жизни Анны Петровны. Вероятно, он-то и был мясоедом.

Я хотела было поместить все извлеченные овощи обратно в морозилку, но в последний момент решила все-таки полностью ее опустошить. Отчего-то фантазии на тему питания Ефременко и ее возлюбленных не на шутку меня увлекли. Я взяла в руки один из свертков и сразу заподозрила неладное: он был слишком легким для мяса. Как, впрочем, и для печени или рыбы. Зацепив краешек пленки, я начала ее разматывать. Добравшись до бумаги, я развернула и ее. Внутри лежали деньги, и их было много. Купюры будто специально не были сложены аккуратными стопками, а сформированы в нечто вроде фигуры затейливой формы.

Стоило признать, Ефременко знала толк в маскировке, хоть морозильное отделение холодильника – тайник достаточно очевидный. Даже я приняла свертки за мясо. Не приди мне в голову идея опустошить морозилку, я бы покидала туда пакеты с овощами, как, вероятно, уже сделали коллеги, побывавшие тут до меня, и закрыла дверцу.

Повторять манипуляции с остальными свертками я не стала, опасаясь за сохранность улик, если вдруг следствие сочтет находку важной. Я посмотрела на те купюры, что уже лежали на столе, и прикинула, что если девушка откладывала деньги с зарплаты, хотя бы третью ее часть, работать она должна была бы уже лет десять, что не очень-то вязалось с возрастом Ефременко.

Я вернула овощи в морозилку и опустилась на табурет. Субботкин уехал на труп, отвлекать его не хотелось, но сообщить о находке я была обязана. Решив немного с этим повременить, я отправилась в единственное помещение в квартире, которое не успела исследовать, – санузел. В крохотной квартирке он был совмещенным. Свет тут противно мигал, лампочку давно следовало заменить. Мужчины Анны Петровны вполне могли бы об этом позаботиться.

На стеклянной полочке над раковиной стояли несколько тюбиков с кремами, стаканчик с пастой и зубными щетками. Их было две. На коврике с длинным розовым ворсом лежала тонкая серебристая цепочка. Видимо, Анна не заметила, как обронила ее. Хотя не исключено, что это всего лишь неосторожность моих предшественников, побывавших сегодня в квартире. Я наклонилась, чтобы поднять украшение, а разогнувшись, задела висящие на двери брюки. Они упали на пол, и что-то тихо ударилось о кафельный пол.

Подняв штаны из черной синтетической ткани, я увидела под ними оранжевую фишку с белыми полосами на ребре. По центру значилось число пятьсот. Такие обычно используются для покера. Возможно, Ефременко играла у кого-то из друзей и случайно унесла вещицу в кармане брюк. По крайней мере, других подобных фишек или игральных карт я в квартире не обнаружила.

Вернув брюки на место, я вышла из ванной комнаты. Взгляд мой невольно упал на стопку банкнот, оставленных на столе. Я достала телефон и набрала номер Субботкина. Он не ответил. Уверенная, что вскоре Виктор перезвонит, я начала обследовать карманы верхней одежды