Одна тайная ставка - Татьяна Викторовна Полякова

Ефременко, которая висела в прихожей. Улов мой был не слишком интересным: помады, фантики от конфет, зажигалки, пустая пачка из-под сигарет, чек на туалетную бумагу и жидкое мыло, влажные салфетки и даже крышка от пивной бутылки.

Наконец на телефоне заиграла знакомая мелодия.

– Я тут кое-что обнаружила, – начала я без предисловий. – Наличность. Много.

– Ого, – присвистнул Виктор. – А наши, выходит, пропустили!

– Что делать-то?

– На путевку к морю хватит? – хохотнул Субботкин и тут же добавил: – Сейчас пришлю ребят. Дождешься?

– Конечно, вряд ли у вас много комплектов ключей от этой квартиры.

– Как и нормальных сотрудников, – невесело вздохнул он.

Ждать пришлось около полутора часов. Я уже начала скучать, когда наконец в домофон позвонили. Передав ключи и указав на место находки, квартиру Анны Петровны я покинула. На улице было темно и промозгло. Я огляделась, прикидывая, в какую сторону следует идти, меня интересовала автобусная остановка.

Район мне был незнаком, но общественный транспорт я нашла без особого труда. Впрочем, ни одного подходящего мне маршрута не было. Вскоре на перекрестке возник десятый автобус, и я вспомнила, что видела его возле дома Лазаря. Как ни странно, желания принять это за знак судьбы у меня не возникло. Я спокойно проводила громадину с грязными желтыми боками взглядом и обратилась к стоящей рядом женщине с просьбой подсказать, как добраться до нужного мне адреса.

Ехать пришлось с пересадкой в центре города. Проезжая мимо гостиницы, в которой совсем недавно ночевала, я вдруг подумала, что в квартире Глафиры Дмитриевны мне гораздо уютнее. Все-таки хозяин наполняет свое жилище особым образом. Вероятно, женщина была приятным человеком, как и ее внук.

Спустя час, сидя на диване в гостиной и глядя на черно-белое фото бабушки Субботкина на противоположной стене, я поймала себя на мысли, что хочу узнать о ней больше.

Прикинув, что подойдет для знакомства лучше: дегустация разрекламированных Виктором маринованных помидоров или поиск какого-нибудь старого фотоальбома, я остановилась на втором варианте. В конце концов, соленое на ночь вредно, а полистать карточки из прошлого если не полезно, то по крайней мере увлекательно.

На нижних полках серванта в гостиной я отыскала сразу три фотоальбома: самый яркий из них – с зелеными пальмами посреди тропического острова на обложке – лежал сверху. Я устроилась на полу и принялась перелистывать снимки. Тут были цветные карточки формата десять на пятнадцать, снятые на пленочный фотоаппарат. Я без труда узнала на них Глафиру Дмитриевну. Здесь она была значительно старше и крупнее, чем на старом портрете со стены, но все-таки вполне узнаваема.

Вот она в Сочи рядом с Зимним театром, тут же карточки с галечного пляжа. Наконец, Глафира Дмитриевна запечатлена в знакомом мне интерьере. На диване, где я только что сидела, женщина устроилась в обнимку с розовощеким парнем лет восьми. Я без труда узнала в нем Виктора. Субботкин попался мне еще на нескольких снимках: неизменно довольный и с аккуратно причесанными русыми волосами.

Мне всегда доставляло какое-то особое удовольствие смотреть на семейные снимки. Должно быть, оттого, что у меня самой никогда не было фотоальбома. Отец не фотографировался сам и никогда не снимал меня. Первая фотосъемка, и то групповая, случилась у меня уже в детском доме. Разумеется, получившиеся кадры сложно было отнести к семейным портретам. Поэтому сейчас, окунаясь в детство Субботкина, я будто восполняла внутри утраченную часть своего.

Следующий альбом в светло-серой обложке, стилизованной под кожу, содержал как цветные, так и черно-белые снимки. Здесь было много фотографий из поездок: похоже, Глафира Дмитриевна часто путешествовала. Впрочем, скорее это были командировки. Она, конечно, позировала возле достопримечательностей в модном когда-то пальто и высоких сапогах, но тут же попадались групповые фото из кабинетов в компании коллег и огромные снимки из аудиторий, а также на фоне фасадов учебных заведений с десятками студентов. Скорее всего, женщину приглашали провести лекции в разных учебных заведениях по всей России.

Бабушка Субботкина вела насыщенную жизнь, но вот мужчины рядом с ней я не видела. Фото ее мужа встретилось мне лишь в последнем альбоме. Пыльная коричневая обложка под бархат хранила в себе самое большое количество карточек и воспоминаний.

Тут я и наткнулась на выцветший свадебный снимок. Глафира Дмитриевна в скромном белом платье, с букетом то ли хризантем, то ли маргариток, под руку с усатым красавцем. На дедушку Виктор, как мне показалось, был совсем не похож. Мужчина попался мне лишь еще на одной малюсенькой фотокарточке, сделанной, вероятно, для паспорта.

В самом конце альбома стопкой были сложены несколько огромных снимков, их края выходили за пределы обложки, а потому изрядно потрепались. Все они представляли собой групповые фотографии со студентами. Глафира Дмитриевна была запечатлена на них в разные промежутки своей жизни: лет от тридцати до шестидесяти. Неизменно с красивой прической, идеальной осанкой и одетая с иголочки, будто сошла со страниц журнала прошлого века.

Бабушка Субботкина нравилась мне все больше, я даже поймала себя на том, что блаженно улыбаюсь, сидя на полу возле серванта и перебирая снимки. Ноги между тем стали затекать. Я принялась собирать фотокарточки, чтобы вернуть их в альбом. Очень хотелось принять более удобное положение где-нибудь в кухне за чашкой чая. В серванте я еще вчера заприметила шикарную чайную пару с розовыми пионами в зелени.

Взяв в руки последний оставшийся на полу снимок, я замерла. Лицо одного из студентов, стоящего в самом дальнем ряду, показалось мне смутно знакомым. Я поднесла фотографию к самому носу, но, поскольку качеством в те годы карточки не отличались, толку от этого было мало.

Высокий темноволосый парень со вздернутым подбородком на фотографа не смотрел. Взгляд его бездонных глаз был направлен куда-то в сторону. То ли он просто не успел взглянуть туда, куда следовало, то ли намеренно решил отличиться. Надо признать, ему удалось бы это без особого труда в любом случае.

Я поняла, кого напоминает мне красавец с фото: моего старого знакомого по детскому дому Ланселота Трегубова. Разумеется, это не мог быть он сам, но кто-то из его родственников – вполне. Сам он складывал легенды о своем происхождении. Вырос он в цыганском таборе, к которому прибился после побега из семьи. Родители его работали в цирке. Более того, отец по неосторожности убил мать Ланса во время представления чуть ли не на его глазах.

Я снова внимательно посмотрела на фото. Сходство с Трегубовым темноволосого юноши было очевидным. Судя по тому, что на снимке Глафира Дмитриевна была уже ближе к пенсионному возрасту, сделан он был лет