Кэрол Дуглас - Кот в малиновом тумане

Я нырнул за ящик с сардельками и свернулся в клубок, так плотно, как только мог. И дело не только в том, что меня могли обнаружить и обвинить в осквернении говядины, но еще и в том, что, если мои расчеты окажутся неверны, и грузовик не помчится в Лас-Вегас на самой высокой скорости, Полуночник Луи закончит свои дни, навеки вмерзнув в лед.

Я содрогнулся, представив себе подобную участь. Ладно, если я умру, по крайней мере, это случится в мясном фургоне.

Глава 34

Жертва «Гридирона»

Мэтт одернул рукава черного смокинга в третий раз. Он никак не мог привыкнуть к торчащим наружу белым манжетам.

Он поморщился, заметив свое отражение в темном зеркале французской двери. Сумерки прильнули к стеклам снаружи, так что арендованный смокинг был совсем не заметен на темном фоне подступающей ночи. Мэтт выглядел как фокусник в черном плаще, стоящий перед черным же занавесом: видны были только его светловолосая голова, белая грудь сорочки и кисти рук, лишенные тела.

Черный шелковый галстук-бабочка, торчащий на шее, казался ему то излишне фривольным, то каким-то странно зловещим. Это был символ совсем иной жизни, совершенно не похожий на привычную белую метку на горле пастырской сутаны. И все же черный галстук — последний рудимент павлиньего оперения в современной мужской одежде, по иронии судьбы, был наиболее близок к гардеробу священника по сравнению со всем прочим.

Мэтт слышал, как Темпл передвигается в соседней комнате; цокот ее каблучков то по кафелю ванной, то по паркету спальни телеграфировал лучше всяких слов о спешке и сборах.

Она опаздывала, она была не совсем готова, она нервничала, как кошка на горячей плите.

Через два часа занавес театра в «Хрустальном фениксе» раздвинется, и все увидят знаменитое шоу «Гридирона», финал которого написала Темпл!.. Не говоря уже о многочисленных переделках, которые она внесла в большинство номеров шоу по настоянию Дэнни Голубка.

Мэтт никогда раньше не замечал за Темпл такой нервозности. Предпремьерный мандраж, по-видимому, уходил корнями во времена ее юношеского увлечения любительским театром. А может, в дни работы перед камерой, в бытность телерепортером.

Сегодня вечером от нее просто било током — так она была наэлектризована, и ее с трудом сдерживаемое возбуждение заставляло Мэтта дергаться. Он думал, что Макс Кинселла, должно быть, вполне разделял эту лихорадку премьеры, что они отлично понимали друг друга и подходили друг другу… тогда как сам он чужой на этом празднике жизни, неловкий самозванец на сцене, с которой совсем незнаком.

— Ну, где, скажите на милость, этот Луи?

Темпл выбежала из спальни, безуспешно пытаясь вдеть сверкающую длинную сережку в мочку левого уха.

— Тут его нет. Икорка тоже где-то гуляет. У тебя что-то не получается?

— Ай!.. Ох, я… вообще какая-то растяпа… сегодня! Я редко надеваю эти дурацкие бирюльки. И теперь не могу найти дырочку.

— Я даже не знал, в смысле, не замечал, что у тебя проколоты уши.

— Это потому, что на голове у меня ржавая мочалка. Она всех отвлекает.

— Я бы попробовал помочь, если бы сумел, — отражение Мэтта во французской двери неуверенно протянуло руки.

— Просто посмотри и скажи мне, куда совать.

Темпл подошла к нему и предъявила покрасневшую мочку, не переставая тыкать в нее сережкой, точно отбойным молотком.

Мэтт сморщился от вида этой операции и быстро протянул руку:

— Давай! Вот, похоже, гвоздь вошел в стенку.

— Отлично, — Темпл застегнула миниатюрный замочек и улыбнулась, вытянув из-под локтя маленькую серебристую сумочку, усыпанную стразами: — Надеюсь, я ничего не забыла. Совершенно не привыкла к этим лилипутским вечерним ридикюльчикам… кстати! Ты потрясающе выглядишь!

— Ты так думаешь? — Мэтт снова одернул рукава смокинга. Торчащие рубашечные манжеты ему по-прежнему не нравились.

— Идеально, — Темпл поддернула его рукава на два сантиметра вверх. — А как я? Ничего лишнего?

Ему вдруг представилась супружеская чета, привычно оглядывающая друг друга перед выходом в свет, и эта мысль заставила его нервничать еще больше.

— Идеально, — повторил он, как попугай, не придумав ничего лучшего, но его тон был не слишком уверенным. Платье Темпл было очень тонким и коротким, усыпанным стеклярусом, с бусинками по подолу… Вроде бы, бесформенное, но одновременно облегающее, оно струилось и серебрилось, точно поток ртути.

— Как тебе последняя модель Стюарта Вейзмана? — она повертелась перед ним, демонстрируя икры в светлых прозрачных колготках. — Мои первые вечерние туфли на шпильках после знаменитого двойного сальто с лестницы в «Хрустальном фениксе».

Мэтт честно изучил черные замшевые туфельки с ремешком на щиколотке. Их изогнутые линии напоминали скульптуру Бранкуши[98], а стальной каблук был усыпан стразами.

— Произведение искусства, — заключил он с видом знатока.

Темпл вздохнула с плохо скрытым волнением:

— Ну, что, пошли?

Мэтт посмотрел на часы — дешевенький «таймекс», который смотрелся убого на фоне арендованного смокинга, который его вынудили надеть.

— У нас осталось всего двадцать минут.

— Я знаю! — Темпл бросилась в прихожую и тут же остановилась, но вовсе не затем, чтобы он открыл перед ней дверь. Ее лицо с умело наложенным незаметным макияжем омрачилось: — Луи неизвестно где шляется все последнее время. Где он может быть? Это не похоже на него — покинуть меня в трудную минуту.

— Ты думаешь, что шоу будет настолько ужасным?

— Я не знаю! Я же автор — автор не в состоянии смотреть со стороны. Ты посмотришь и потом мне скажешь. Я вряд ли осмелюсь даже взглянуть на сцену.

Мэтт рассмеялся и все-таки открыл перед ней дверь.

Темпл уж точно умела себя накрутить как следует.

Несмотря на задержку, они прибыли в «Хрустальный феникс» достаточно рано, чтобы у нее еще оставалось время на лазанье по подвальным помещениям. Она привела Мэтта к лифту, который опустил их вниз бесшумно и плавно, как по волшебству. Мэтт не мог не подумать о шкафчике фокусника, войдя в который, люди исчезают и появляются вновь по мановению его руки. Несмотря на то, что лифт, казалось, вообще не двигался, стальные двери раздвинулись перед ними этажом ниже, в просторном пустынном помещении, похожем на ангар — антитеза классическим декорациям наверху.

Мэтту пришлось выдержать новый шквал цокота шпилек по твердой поверхности — на этот раз, по цементу, новый приступ премьерной лихорадки, а также вид множества хористок и самодеятельных актрис разной степени раздетости, отчего уши у него запылали. Он всего восемь месяцев был обычным гражданином, когда бы он успел пресытиться простыми проявлениями этого мира, подчеркивающего, а не отвергающего контакты мужского и женского начал?

Разумеется, Темпл гордо знакомила его со всеми вокруг: он же был ее официальным спутником, и это была ее Великая Ночь! Гораздо более «взрослый» выход, чем их импровизированная вечеринка, и Мэтт это очень быстро почувствовал, изнывая от вынужденного пребывания в центре внимания публики. Участницы шоу, сестры Темпл по профессии, вздымали сценически накрашенные брови и всячески ворковали. Участники-мужчины изучали его с некоторым налетом скрытого соперничества во взглядах, что было ему совершенно в новинку, а Дэнни Голубок носился вокруг, точно Мэтт был Иисусом Второго пришествия.

— Ну, разве она не лапочка, наша мисс Темпл? Ее ничем не прошибешь! И, между прочим, пишет со скоростью света. Где вы играете? — взгляд Дэнни был оценивающе-острым, но, судя по его блеску, оценка была явно очень высокой. — Ну, вы же играете?.. Разве вы не актер?

— Нет, — отказался Мэтт. — Я… что-то вроде психотерапевта.

— О-о-о!.. Берегитесь, мисс Темпл! Он вас разберет по кусочкам с помощью психоанализа и уложит на кушетку, не успеете глазом моргнуть!

И, под фанфары собственного заливистого смеха, Дэнни упорхнул прочь, инспектировать дальше свое пестрое хозяйство.

— Ты явно понравился Дэнни, — заметила Темпл, очень довольная. — Он так трясется надо мной, что обычно смотрит на моих сопровождающих, как викторианский папочка на дочкиных ухажеров. Братья Фонтана для него — вечный источник раздражения.

— Он… какой-то странный.

— Ну, он гей. И, если бы ты был не со мной…

— О, Господи!.. — Мэтт содрогнулся, осознав еще один аспект театральной жизни.

— Успокойся. Он никогда не станет приставать к натуралу. Но смотреть — смотреть будет. Он, кстати, очень хорошо ко мне относится, не говоря уже о том, что он — лучший режиссер, которого я встречала.

— Лучше режиссеров в «Гатри»? — недоверчиво спросил Мэтт.

Темпл вздохнула:

— Не хуже, но в другом роде.

— В очень-очень другом, — пробурчал Мэтт, стараясь не смотреть на сильфид, облаченных только в блеск и прозрачные шифоновые шарфы, то и дело снующих из одной гримерки в другую.