Детектив к Новому году - Надежда Салтанова

вот брошка с бабочкой, дешевая финтифлюшка, свидетельство испорченного вкуса. Но парни, эти неразборчивые похотливые создания, бегали за ней как привязанные. И поклонников у нее было побольше, чем у Юлечки, и на танцах ее приглашали чаще остальных девушек. Почему? Скорее всего, из-за необычной внешности, нерусской, загадочно-восточной. Болтали, что у нее ассирийские корни и она приходится дальней родственницей какому-то шейху или султану. Выдумка, конечно, но эти слухи тоже играли в пользу Весты-Ванды, придавали ей еще большую таинственность, а значит, привлекательность.

Юлечка была в числе тех, кто настаивал — и в результате настоял — на ее исключении из университета. Для столь радикального решения имелись веские причины, и общественная аморфность была лишь довеском. Веста-Ванда, как уже говорилось, пропускала занятия, за ней тянулся шлейф неудов. Кто бы стал терпеть такую лентяйку? Да, кое-кто из преподавательского состава слабо возражал, что надо-де иметь снисхождение, девочка целыми днями крутится, подрабатывает, чтобы помочь матери-одиночке и многочисленным братьям — сестрам. Но разве это оправдание? Юлечка, к чьему мнению всегда прислушивались, выступила с обличительной филиппикой, а потом принесла резолюцию комсомольского собрания в ректорат. Возможно, это и стало последней каплей. Весту-Ванду исключили, и больше Юлечка ничего о ней не слышала.

Был еще, скажем так, постскриптум ко всей этой истории. Один из обожателей изгнанной ассирийки сгоряча обвинил Юлечку в предвзятости. Дескать, она взъелась на бедняжку потому, что та посягнула на ее неофициальный титул первой красавицы вуза. А зависть — штука опаснейшая, от нее у многих ум за разум заходит.

Само собой, это была натуральнейшая клевета. Юлечка, опираясь на свой авторитет, приструнила наглеца. Ему поставили на вид за распространение огульных наветов и пригрозили: если он продолжит в том же духе, то вылетит из универа вслед за своей пассией.

Случилось это года два назад. Инцидент практически стерся из Юлечкиной памяти. Кабы не брошка, то и не всплыл бы.

Что там говорилось в записке? «Вспомните, кого обидели». Если речь идет о том давнем случае, то претензии воистину возмутительны. Какие обиды? Юлечка отстаивала принципы молодого строителя коммунизма и репутацию родного учебного заведения, из стен которого полагалось изгонять лодырей и халтурщиков вроде этой самой Весты. Так что честь не запятнана, совесть чиста…

Днем обитателей коттеджа настиг новый удар — кончилось топливо для генератора, и отключилось электричество. Перестало работать радио, пусть и в одностороннем порядке связывавшее их с внешним миром, сделался бесполезным самовар и, что хуже всего, погасли лампы. Жить в темноте никому не улыбалось. Легко было и шишку себе набить, и с лестницы грохнуться, не говоря уже о том, что непроглядный сумрак тяжко давил на психику.

У запасливого товарища Калинникова нашелся карманный фонарик. Его включили и положили на стол. И весь вечер, пока не сели батарейки, мужская часть коллектива расщепляла обломки мебели на тонкие палочки.

— Будем жить, как при крепостном праве, — невесело пошутил товарищ Калинников. — Без водопровода, с печным отоплением и лучинами вместо лампочек.

Свет лучины давали слабенький, он едва рассеивал мглу. Чтобы немного компенсировать неудобства, нараставшие не по дням, а по часам, решили натопить печку пожарче. На это ушло три стула и тумбочка Эммы Анатольевны. Зато согрелись. Голодный человек, как известно, мерзнет особенно, поэтому никто не возражал против расточительного отношения к деревянным изделиям.

— Если понадобится, стены между комнатами будем ломать! — храбрился товарищ Калинников. — Это как на воздушном шаре. Читали в романах? Сперва балласт выбрасывают, потом багаж, а потом и гондолу долой.

Его показной оптимизм ничуть не развеял атмосферу безнадеги, наполнившую дом. Когда все угрюмо грызли за столом леденцы, запивая их нагретой на печке водой, у всегда уравновешенного Славика произошла истерика. Он расколотил чашку об пол, вцепился в свою жидкую шевелюру и завыл, как подстреленный волк в лесной чаще:

— У-у-у-у!

Все повскакивали, обступили его, принялись утешать. Эмма Анатольевна пожертвовала валокордин из привезенной с собой аптечки. Но прошло не меньше четверти часа, прежде чем Славик более-менее утихомирился и смог изъясняться связно.

— Я расскажу… — всхлипывал он. — Эти кроссовки… я их помню! Я был дружинником, ходил в рейды от нашего отдела…

— При чем тут рейды? — не понял товарищ Калинников. — Я тоже ходил. И что?

— Сейчас объясню… Это позапрошлой осенью случилось. Отправили меня в Девяткино. Знаете же, там еще недалеко Мурино. Фарцовщики так и кишат.

Юлечка никогда услугами фарцы не пользовалась, ей, хвала небесам, иностранные вещи доставались законно, причем не подержанные, а самые что ни на есть новые. К сожалению, возможность пополнять и обновлять коллекцию была утрачена с папиной смертью, но все же до сделок с перекупщиками Юлечка пока еще не опускалась. Тем не менее как многие жители Ленинграда она была осведомлена, где находятся наиболее популярные точки купли-продажи зарубежных товаров. Помимо Девяткино фарцовщики облюбовали также набережную Обводного канала за Варшавским вокзалом и «Галеру» — галерею Гостиного двора. Во всех трех местах милиция время от времени проводила облавы, привлекая к ним и дружинников.

Славик вел рассказ дальше:

— В Девяткино в основном народ опытный. Увидели красные повязки — и кто куда. А один шкет замешкался, я его за руку схватил. Он стал отбиваться, швырнул в меня сумку, но тут милиционеры подоспели, скрутили… В общем, в сумке у него нашли американские кроссовки. Он на допросе говорил, что это его собственные, друг из поездки привез. Но я-то видел, как он продать их пытался, к прохожим приставал. А потом оказалось, что он на барыгу работал, перепродавал дефицит втридорога.

— И что ему было? — спросил товарищ Калинников.

— Известно, что. Статья сто пятьдесят четвертая УК РСФСР. Дали год за спекуляцию. Хорошо еще, что не два, и без конфискации имущества. Хотя у него и конфисковывать было нечего. Пацану только-только восемнадцать исполнилось, за полгода до того школу окончил, уже и повестка в армию пришла. Но вместо казармы на нары отправился.

— Так, может, надо было его пожалеть? — робко ввернула Юлечка. — Молодой, глупый, в первый раз, наверное, попался…

— Его и так пожалели, — железным тоном молвила Эмма Анатольевна. — Могли дать в два раза больше, еще и штраф выписать. Знаю я этих спекулянтов, у нас среди студентов тоже попадаются. Вычищать их надо безжалостно из рядов общества!

Услышав про чистку, Юлечка вздрогнула. На ум опять пришла Веста-Ванда со своими раскосыми восточными глазами, полными слез. Ее тогда не пожалели, не сделали скидку на молодость и глупость.

— А ведь без твоих показаний его б не посадили, верно? — поддел товарищ Калинников. — Глядишь, если б не ты, то и