Марш-бросок к алтарю - Логунова Елена Ивановна

— Ты еще в сплав на плоту по горной речке попросись! — оборвала я тоскливые вокализы.

С учетом прогрессирующей беременности потенциальной странницы тихое-милое место для нее имело смысл подбирать в краях, охваченных современными программами поддержки материнства и детства.

— Тогда остается шестой роддом, там принимают на сохранение не только по показаниям, но и просто по желанию — за деньги, — вздохнула Катька.

Мы подбили баланс и решили, что на трехнедельное пребывание в роддоме денег наскребем, а за это время уж как-нибудь «отмажем» Катьку от весьма вероятных подозрений и обвинений. Оставалось решить вопрос конспирации.

— Ляжешь на сохранение под другим именем! — твердо сказала я.

— Ах, как бы мне хотелось сделать это под именем Ратиборской! — погрустнела подруга.

— С ума сошла?! — в голос возмутились мы с Трошкиной.

— А под чьим же? — спросила Катька.

Мы задумались.

— Трошкина! — наконец сказала я. — У тебя нет ни родственников, которые стали бы задавать неудобные вопросы, ни близкого мужчины, который был бы в претензии. Одолжи Кате свой паспорт!

Алка нахмурилась, явно подбирая аргументы против, но Катерина льстиво молвила:

— А я тебя, Аллочка, крестной матерью к своему малышу позову! — и Трошкина оттаяла.

Она уже давно мечтает стать чьей-нибудь матерью, но никак не найдет себе достойного соратника в борьбе за счастье материнства.

Чтобы сделать рыжую Катьку более похожей на Алкино фото в паспорте, мы наскоро выкрасили ей волосы коричневой тонирующей пеной и безжалостно стянули пышные локоны в сиротскую косичку. Отчетливую разницу в форме лица, которое у тощенькой Трошкиной похоже на восковый болгарский перчик, можно было списать на отечность, свойственную беременным.

Не подвергая Катерину риску нарваться на засаду у ее квартиры, все барахло, необходимое для больничного лежания, мы оптом закупили в торговом центре по дороге в роддом. Там дежурная докторша в приемном отделении вполне охотно приняла новую пациентку в комплекте с денежными знаками, и к ужину «Алла Трошкина» уже водворилась в больничную палату.

— Фу-у-у! — откидываясь на подушки в такси, выдохнула настоящая Алка так утомленно, словно она уже кого-нибудь родила. — Самое главное дело сделали! Теперь надо молиться, чтобы наши местные Жегловы и Шараповы не сбились с курса в поисках настоящего убийцы.

— Это маловероятно, — вздохнула я. — В связи с особой важностью дела, да еще и взятого на контроль лично губернатором, всех ментов сейчас накрутят до упора. Я боюсь, они так будут землю копытом рыть, что докопаются даже до антиподов в Австралии! Сама посуди, ведь убийство депутата — это суперновость дня!

— Значит, надо молиться, чтобы случилось что-нибудь еще более сенсационное! — логично рассудила Трошкина и сразу же просительно подняла глаза к мягкому потолку машины.

— Но не обязательно трагическое! — поспешно уточнила я специально для высших сил. — Просто нечто экстраординарное, способное по части общественного резонанса затмить ЧП у ЗСК!

— Аминь, — поддержала меня подружка и деликатно зевнула.

Все, что мы могли сделать на данном этапе, было сделано.

«Отдохнем — и продолжим», — устало пообещал мой внутренний голос.

— Аминь, — согласилась я и прикрыла глаза.

4

— Гад! Вот же гад! — тоскливо выругался Никита Ратиборский, с отвращением глядя на вполне приятное лицо телевизионного диктора новостей.

— А по-моему, он очень симпатичный! — кокетливо сказала Даша.

Никита незряче взглянул на дурочку и закрыл лицо рукой. При этом он даже не заметил, что поставил локоть в пивную лужицу:

— А ну, куколки, пойдите-ка, потанцуйте! — распорядился Джон, свойскими шлепками по мягким местам ссадив красоток с высоких барных табуретов.

Одергивая короткие трикотажные юбочки, барышни нога за ногу поплелись на дансинг.

— Ну? Тебя можно поздравить? — одной рукой ободряюще помахав ленивым танцовщицам, а другой подняв повыше кружку, спросил Джон Никиту. — Кокнули твоего фазера, как ты хотел, так что ты теперь богатый мачо!

— Совсем не вовремя его кокнули! — огрызнулся Ратиборский. — Эх, как неудачно! Ну почему так? Сразу же после вчерашнего!

— А что у нас было вчера? — спросил Джон, заглянув в пивную кружку, словно там мог прятаться ответ на его вопрос.

Вчерашний день прошел мимо его сознания нечувствительно. Вот позавчера, это Джон помнил, они с Никитой, другими приятелями и девочками обмывали купленную кем-то новую тачку. Начали в модном французском ресторане «У Пьера», продолжили в демократичной атмосфере гриль-бара, потом в еще более теплой обстановке «Максимовских бань», затем шумным пьяным табором перекочевали в ночной клуб «Кружавчики»… Дальнейший маршрут потерялся в глубокой мгле похмельной амнезии. Сегодня Джон обнаружил себя в холостяцкой берлоге Никиты, в неудобной впадине между половинками двуспального матраса, облепленным, точно грелками, горячими телами куколок, которые представились ему как Даша и Маша. Ни самих куколок, ни ситуативно предполагаемого ночного общения с ними Джон не помнил. Он и друга Никиту признал с трудом!

— Вчера, после боулинга…

— Что, вчера и боулинг был? — перебив Ратиборского, машинально удивился Джон.

— Был, бля, боулинг, был! — скороговоркой выругался Никита. — Не помнишь, что ли? Я с Ванькой Белым на деньги играл и просадил все, что было!

— Как всегда! — кивнул Джон.

— Как всегда, — уныло согласился Никита. — А потом, пока ты с девками валялся, я к папахену сгонял, инвестиций попросить.

— То есть это не вчера, это уже сегодня утром было, — зачем-то уточнил Джон.

— Да какая, на фиг, разница! Вчера, сегодня — неважно! — вспылил Никита. — Важно, что папахен мне ни тугрика не дал.

— Мировой финансовый кризис, — с пониманием молвил Джон и допил свое пиво.

— Это похуже, чем кризис!

Никита поелозил влажной рукой по помятому лицу и с искренним сожалением вспомнил утренний скандал.

Папа Ратиборский, уклонившийся от воспитания сына еще несколько лет назад, сразу после развода с первой супругой, в последнее время все менее охотно принимал и финансовое участие в судьбе единственного отпрыска. Он уже заговаривал с вечным студентом о необходимости учиться так, чтобы получать стипендию, а свободное от занятий время проводить не в бессмысленных тратах, а в созидательных трудах. Никиту папочкины нотации нисколько не трогали, но категорический отказ выдать очередную субсидию сильно задел. Даже больше того — возмутил. Зорким глазом молодого бездельника юный Ратиборский успел заметить в чемоданчике, который папочка поспешно захлопнул при появлении отпрыска, ровные ряды денежных пачек аппетитнейшего бледно-зеленого цвета! Непосредственно располагая таким количеством долларовой наличности, жалеть толику денег для единственного родного сына — это было чистейшее свинство! К сожалению, у Ратиборского-старшего по этому поводу было свое собственное мнение.

Уяснив, что на сей раз родитель уперся крепко и растрясти его не удастся, очень нетрезвый и столь же злой Ратиборский-младший в энергичной речи познакомил предка со своим богатым запасом нецензурных слов, за что был бесцеремонно спущен с лестницы. Свой ругательный монолог на повышенных тонах Никита, на радость ранним пташкам-соседям, закончил уже в подъезде. Причем в финальной фразе он весьма откровенно высказал свои надежды разбогатеть после папашиной смерти, которую даже поторопил недвусмысленным призывом: «Чтоб ты сдох, козел, поскорее!» И еще добавил в запале: «Не дашь денег — сам убью!»

В тот же день папы Ратиборского не стало.

Известие об этом повергло Никиту в глубокий шок. Погибшего родителя он не оплакивал, но запоздало сожалел о своей несвоевременной откровенности. Все жильцы подъезда, считай — два десятка человек, слышали, как младший Ратиборский грозил отцу скорой насильственной смертью!

— Да, Никитос, вот это ты исполнил номер! — с неярко выраженным сочувствием прокомментировал ситуацию Джон.