Полезный третий лишний - Галина Владимировна Романова

Соня начала ворочаться и стучать обо что-то ногами. Тапочки с нее соскочили, и по ощущениям она поняла, что бьется пятками о деревянную лестницу. Она в подвале? Ее бросили умирать тут? Или просто изрядно поморозить и тем самым напугать?

Наверху что-то загромыхало, и даже сквозь повязку на глазах Соня увидела, что стало светлее. И тут же деревянная лестница заскрипела под тяжелыми шагами.

— Очнулась, Сонечка? — услышала она неприятный голос Ольховой. — Вот и славно. Сейчас будем обедать, а то уже давно полдень миновал и завтрак ты благополучно проспала. Но это при условии, что ты не станешь орать и звать на помощь.

Ольхова сдернула с ее глаз повязку. Соня несколько минут щурилась, чтобы привыкнуть к яркому свету лампочки под потолком. Она не ошиблась: Ольхова ее спрятала в каком-то подвале. Соня сидела сейчас на угольной куче. Подол ночнушки и халата перепачкались. И коленки тоже. Рук она видеть не могла: они были связаны за спиной.

— Орать не будешь? — спросила Ольхова, наклоняясь над ней очень близко.

Соня отрицательно мотнула головой.

— Вот и славно. — Резким движением противная женщина сорвала с ее губ скотч, сделав ей очень больно. — Потерпи, сейчас пройдет. Я тут тебе покушать принесла и кофе. Кофе будешь? Правда, у бабки только растворимый.

— Буду. Развяжите меня. Я не стану драться, орать и пытаться убежать, — с мольбой в глазах пообещала Соня. — Руки онемели.

— Хорошо.

Ольхова наклонила Соню так, что она уткнулась лбом в свои пыльные коленки. Развязала ей руки и проговорила с неприятной ухмылкой:

— У тебя и не получится со мной подраться. Слишком мы в разном весе. Когда-то и я была такой же вот стройной, почти прозрачной. А потом эта сволочь… Ладно, об этом позже. Ешь…

Ольхова пристроила перед ней старый облезлый табурет. На него поставила сковороду с яичницей, чашку с растворимым кофе, горячим-прегорячим и сладким. И кажется, ничего вкуснее Соня не пила. Даже когда была на родине кофе и варили ей его на горячем песке в медной турке.

— Вкусно очень. Спасибо, — поблагодарила Соня похитительницу. — Зачем я здесь?

— Ты здесь в назидание твоему умнику-муженьку Санечке Новикову. Чтобы он понял и до конца прочувствовал, что это такое…

— Что именно?

Соня смотрела на Ольхову, которая уселась на тот самый колченогий старый табурет. Большая и сильная, как медведица. Соне ее не одолеть в рукопашной сватке.

На Ольховой были широкие штаны и теплый джемпер, растянутый на пару размеров. А на Соне — тонкая ночнушка и халатик, в которых она продрогла до костей. Пальцы, руки, ноги не слушаются. Как она станет с ней бороться?

— Твой Санечка должен до конца понять, что это такое, когда теряешь самого близкого и горячо любимого человека. Он должен каждой клеточкой своего красивого тренированного тела прочувствовать, как это больно.

— Он знает, — перебила ее Соня.

И ей вдруг стало так стыдно. Физически болезненно стыдно за то, что она сотворила с Саней, с их отношениями. Вот никогда так остро не ощущала всю остроту своей подлости. А тут вдруг накатило. И она заплакала.

— Я предала его. Бросила в самый страшный период его жизни.

— Врешь, — недоверчиво покосилась Ольхова. — Пытаешься меня разжалобить?

— Нет. Он попал в госпиталь после ранения и сложной операции. И пока проходил реабилитацию, я спуталась с его другом. С Виталиком Худоноговым.

— Это который сейчас в гостинице живет? Весь этаж снимает?

— Он.

— Надо же… А мне таких подробностей о вашем треугольнике и не рассказали. Наводила справки, да. А об этом ни слова почти. Так, отголоски сплетен. И как тебе? Как живется после предательства?

Соня вытерла мокрые щеки.

— Плохо, — честно призналась она. — Иногда чувствую себя такой грязной, такой мерзкой рядом с ним, что хочется в ногах его валяться и прощения вымаливать. Не просто бормотать банальное: «Прости». А именно вымаливать! Чтобы он забыл и не вспоминал никогда, на что я способна. Чтобы не вздрагивал от звонков, поступающих на мой телефон. Я же знаю, о чем он в такие моменты думает!

— О чем? — вяло поинтересовалась Ольхова, сложив большие ладони на коленях.

— Что мне снова кто-то звонит. Что я его опять обманываю. Что наше счастье не продлится долго.

— Вот тут он прав, — оборвала ее Ольхова, шевельнулась, скрипнув табуреткой. — Не бывает вечного счастья. Что-то обязательно случится. Или кто-то вмешается. Или здоровье подкачает. Или обстоятельства, мать их, выйдут из-под контроля. Ты знаешь, где ты, Соня?

— Нет.

Подвал был просторным. В дальнем углу — полки с множеством пыльных банок. Под лестницей — куча старого угля, на котором она сейчас сидела.

— Ты в подвале бабки Наташи Ягушевой. Бабка после похорон в больницу попала с инсультом. До сих пор там. А ты сейчас сидишь на том самом месте, где был обнаружен труп Наташки. Бабка хотела уголь вытащить из погреба, а нашла тело внучки, которое тут три месяца с лишним пролежало. И знаешь, кто его здесь спрятал?

В свете яркой лампочки, свисающей на гнутом проводе с потолка, глаза Ольховой блестели совершенно как у сумасшедшей.

— Нет, не знаю.

— Я! Я сюда оттащила эту дрянную девку. После того, как она погибла в машине Яковлева. А где ее еще прятать? В багажнике везти в лес? А в марте земля мерзлая, попробуй ее расковыряй! И я сразу решила, что это место будет самым надежным схроном. Часа два уголь раскидывала, чтобы понадежнее закопать эту дрянь. Выпачкалась как черт. Яковлев даже меня в машину не хотел пускать, сволочь такая.

Кто такой Яковлев, Соня знала. Говорова Мария Сергеевна любила поболтать о криминальных новостях районного городка. Соня, правда, ее слушала всегда вполуха. Но сейчас вот вспомнила: что-то такое Говорова ей рассказывала. И о Яковлеве, потерявшем жену столь трагично. И о найденной в подвале родной бабки мертвой девушке. И о самоубийстве Яковлева, не сумевшего пережить смерть жены.

— Яковлев был все время рядом?! — вытаращилась на Ольхову Соня. — Когда вы прятали криминальный труп?!

— Конечно.

— Но как так?! Он же был начальником районного отдела полиции…

— …который по неосторожности сломал шею своей любовнице. На моих, между прочим, глазах. Они спереди в машине сидели и отношения выясняли. А я сзади сидела, слушала их, офигевала и… — Тут Ольхова ухмыльнулась самодовольно. — И снимала все на телефон. Чтобы потом мне всю эту гадость не приписали.

— Но вы уже замазаны. Вы спрятали тело убитой девушки, значит, стали…

— …соучастницей? — подсказала ей Ольхова, когда Соня запнулась. — А я давно соучастница. Очень давно. С тех самых пор, как