Иоанна Хмелевская - Жизнь (не) вполне спокойная

Долгие годы Алиция запрещала упоминать об этом шедевре, потому что написал ее дедушка, а из-за дерева выглядывала не какая-нибудь обычная нимфа, а бабушка, но теперь столько времени прошло…

Только на военные преступления не распространяется срок давности, а таким страшным преступлением это полотно не было, хотя могу признаться, что при его виде мысли рождались у меня совершенно не гуманные.

В прежние времена я спала в комнате с картиной и каждое утро, проснувшись, первым делом видела это полотно. Я в отчаянии думала, что бы такое с ним сделать? Перевесить в другое место? Так ведь некуда. Повернуть мордой к стене — это же какая адская работа! Картина была гигантская и в массивной раме. Разве что чем-нибудь прикрыть? Так только чем? У нас не было такой гигантской простыни.

Не знаю, что Алиция с ней сделала, но вот уже пару лет это чудовище исчезло и прекратило пугать людей.

Элементарной справедливости ради я должна признать, что остальные картины дедушки просто замечательные. И папочки — тоже. Торкиль был родом из семьи художников.

Марта, приехавшая только на неделю, спала в гостиной на кушетке. Комната с телевизором, когда-то гостевая, стала совершенно недоступной, потому что Алиция использовала ее в качестве склада бесполезных вещей — цветочной рассады, луковиц, пустых пакетиков и всякой всячины, которые перестали уже помещаться у нее в ателье.

Если учесть кратковременное пребывание Мартуси в Дании, мило проведенных за беседой вечеров у нас было кот наплакал. Один, например, полностью пропал, потому что я показывала ей Тиволи, и мы вернулись глубокой ночью.

Игорные автоматы Марте не понравились, к рулетке у нее никогда сердце не лежало, азарт ей был чужд, однако в Тиволи она попалась на подробно описанную мной «флотацию меди», и вот тут она просто помешалась. Проиграв на этом устройстве все собственные деньги, она, при моем полном попустительстве, принялась проигрывать мои. Просто чудо господне, что я окончательно не обанкротилась.

Через неделю Мартуся уехала, рыдая от огорчении, что отпуск закончился, зато Эльжбета осталась еще на несколько дней.

На следующий день после отъезда Эльжбеты мы с Алицией устроили себе девичник. Я, по-моему, упоминала испанские народные танцы, которые много лет назад исполняла на пороге прачечной семьи фон Розенов, только там было больше места. Тут, увы, оказалось, что под ногами у меня какая-то фигня, мне не хватило полшага назад, и я со всей дури рухнула на медный таз с цветочками. Ну, и сломала себе ребро.

Три дня я не могла ни умыться, ни снять ночную рубашку. Главная беда оказалась в том, что мне надо было срочно в Париж, где у меня была забронирована гостиница, а через пару дней прилетали дети из Канады.

— Ты же не справишься с автомобилем, — беспокоилась Алиция. — Не делай глупостей. Пусть за тобой приедет сын. Сама ты не доедешь.

Она была права. Сначала я перенесла бронь в гостинице, а потом позвонила Роберту.

— Слушай, дитятко, — мрачно начала я. — Небольшая неприятность. Я тут ребро сломала, и тебе придется за мной приехать.

— Кому сломала? — спросил Роберт.

— Я тебе человеческим языком говорю, у меня ребро сломано, я просто никакая. Забронируй себе билет Париж — Копенгаген. Приедешь за мной, переночуешь, и мы вместе поедем во Францию.

— На машине?

— Ну не на велосипеде же!

Роберту эти сложности необыкновенно понравились. Он доехал до нас среди ночи, потому что решил упрямо проверить, как функционирует в Дании муниципальный транспорт, и такси взял только на последнем отрезке пути. Я боялась, что за годы езды на машине с автоматической коробкой передач он уже отвык переключать скорости. Оказалось, что старый навык не потерялся, и Роберт сел за руль моей машины, словно вылез из нее вчера. Я похвалила свое дитятко, и мы тронулись.

Ну, тут и началось! Унаследованная от мамули черта проявилась во всей красе. Холера! У обоих моих сыновей одна и та же беда. Старший упрямо сворачивает туда, куда не следует, а младший…

— Мать, я не хочу ехать в объезд, — заявил Роберт, едва мы выехали на шоссе. — Давай двинем через Копенгаген? Я обещал девчонкам привезти фото, чтобы они хотя бы увидели, что здесь и как.

В результате по дороге пришлось заночевать. Мы нашли гостиницу «Под лебедем» в Вермельскирхен в Германии. Первое, что мы с сыном сделали, каждый в своем номере и не сговариваясь, — украли спички с адресом и номером телефона отеля. Замечательная гостиница, настоящее чудо! Единственным недостатком оказалось отсутствие ночного ресторана, но дело поправил итальянский кабачок по соседству.

Голодные мы были, как черти, помчались в этот кабачок, если только про мое шкандыбание можно сказать «помчалась». В кабачке мне пришло в голову, что ситуация сложилась замечательная. Я — гражданка Польши, мой сын — канадец, мы сидим в Германии и разговариваем по-итальянски. С первых слов «buona sera, signora» между нами и официанткой возникла грандиозная дружба, и мы с сыном решили, что всегда будем тут обедать.

Девочки Роберта приехали ненадолго, на неделю или на восемь дней: Монике надо было возвращаться в школу, а Зосе — на работу. Мое ребро всё еще о себе напоминало, и наше общение промелькнуло в страшной спешке, как в том анекдоте: «Спи быстрее, а то скоро вставать».

Кроме того, пришлось наносить и светские визиты, потому что у Зоси в Париже была подружка, а у нас у всех — Михал.

Михал — наш «церковный» племянник, сын Марыси, сестры моего первого мужа, отца моих детей. Он живет в Париже с женой Йолей.

Была осень, и я предложила всем поесть устриц. В Париже устрицы можно есть лишь в те месяцы, в названии которых есть буква «р». Этой буквы нет только в летних месяцах.

Я знала, что лучшие устрицы в огромном разнообразии можно достать в любое время суток на Монпарнасе, на бульваре Распай, туда мы и решили зайти сразу после бегов в Лоншане.

Единственным человеком, который с тех бегов вынес хоть какой-то выигрыш, оказалась Зося, которая зареклась играть вообще. Однако она все-таки не выдержала и время от времени просила поставить ей по пять франков на каких-нибудь лошадок, что в результате принесло ей чистую прибыль в размере сорока восьми. Разнообразные эмоции вызвали волчий голод, и для нас в мире не осталось ничего, кроме мечты об устрицах.

Мы направились на Монпарнас. Не исключаю, что я даже пыталась показать сыну, куда ехать. Карта Парижа напечатана микроскопическими буквами. Город вроде бы и освещен, но далеко не всегда подсвечены названия улиц. Примерно через час, где-то в половине второго ночи, увидев полицейскую патрульную машину, я сдалась.

— Что делать, дитятко, давай спрашивать путь у полицейских. Одному богу ведомо, где мы находимся.

Полицейский отреагировал на наш вопрос в высшей степени странно.

— О, но ведь это же очень далеко! — ответил страж порядка, подозрительно глядя на нас.

— Ну и что теперь? — спросил Роберт, обращаясь ко мне. — Мы не попробуем устриц, потому что до них далеко ехать? Он что, считает, что нам не хватит бензина, или как?

— Пусть пальцем покажет хотя бы направление, — потребовала я.

К счастью, Роберт, со времен Алжира, французским языком владел. Он что-то сказал полицейскому, и тот ткнул пальцем в нужную сторону. Мы тронулись и, к собственному изумлению, уже через четверть часа оказались среди забегаловок с устрицами.

После дегустации выяснилось, что Зосе и Монике устрицы не понравились. Мы на пару с дитятком слопали сорок три штуки, и я заподозрила, что в английских романах девятнадцатого века концы с концами не сходятся, потому что в них герои могли сожрать по четыре дюжины каждый.

Две дюжины — это потолок, пусть даже я их очень люблю. Может, нам не хватало шампанского, чтобы их запивать? Мне это просто в голову не пришло.

Мы тронулись в обратный путь. Дорога с Монпарнаса до площади Этуаль, в принципе, прямая. Как Роберту удалось заблудиться, не имею понятия. Зося и Моника на заднем сиденье хохотали, как сумасшедшие. Роберт вяло требовал от меня инструкций.

— Ну, вот тебе речка, как ты просила. Теперь вправо или влево? Прямо ехать не могу, там глухая стена.

— Понимаешь, — огорченно лепетала я, — ты проехал столько мостов, что я уже и не понимаю, на каком берегу Сены мы находимся. Если бы знала, мы были бы уже дома.

Тут поступило предложение выйти на набережную, бросить в воду веточку и посмотреть, куда она поплывет. Увы, веточки поблизости не оказалось. Я еще вспомнила, что на набережных Сены одностороннее движение, но это мне ничего не дало. Я велела дитятку ехать по набережной реки и посмотреть, что из этого выйдет.

В итоге спасло нас зрелище собора Парижской Богоматери, освещенного всеми огнями Нотр-Дам-де-Пари. До гостиницы нам удалось добраться только в четвертом часу утра.