Завещание свергнутой королевы - Ольга Геннадьевна Володарская

крохи были папины губы, смуглый цвет кожи, насупленный лобик.

В кувезе дочка лежала не на казенной простынке. Я нашила ей столько вещиц, что привезла с собой огромную сумку. А какой конверт ее ждал! Медсестры взяли у меня еще и одеяло. В роддоме было прохладно, сыро, потому что за окном дожди, а отопление еще не включили. На нем я вышила бабочек и соорудила кармашек для соски. Когда я просунула руку в окошко, то опустила в него фигурку советника из чатуранги. Пусть она принесет удачу моей девочке.

Меня выписали, а ее нет, но разрешили навестить через четыре дня. Позвонили на третий, чтобы сообщить страшную новость — малышка умерла.

За телом мы отправились вместе с Катюхой. Она разрыдалась, когда нам выдали завернутую в конверт малышку. В смерти она перестала быть похожей на папу, больше на меня: ее нос заострился, кожа побледнела.

— Где ее одеялко? — спросила я.

— Выбросили, как и простынь. А остальное цело. Заберете?

Я отмахнулась. Зачем мне детские вещи? Да и фигурка из чатуранги, пожалуй, ни к чему. Нет от нее никакого толка.

Мы похоронили дочку, выпили прямо на кладбище. Я сама попросила у Катюхи стопку.

— Как ты назвала дочь?

— Лизой. — Не хотела давать имя, пока ее не выпишут, но оно потребовалось для регистрации. — Как раз были именины у Елизавет, когда она умерла.

Катюха напилась тогда, в истерику впала. Я ее сначала успокаивала, потом домой тащила. Уложив, собрала свои вещи и пошла на вокзал, чтобы успеть на последний поезд. Больше я во Владимир не приезжала, и могила моей дочери наверняка сровнялась с землей.

* * *

Я никому не говорила, что вернулась. Но Мазур как-то узнал об этом.

— Пошел прочь! — сказала ему я, когда увидела на пороге своего дома.

— Нужно поговорить.

— Не о чем.

— А если я хочу попросить прощения?

Я в голос рассмеялась.

— Не веришь? И правильно. Но поговорить есть о чем. Это касается твоей сестры.

Пришлось впустить.

— А я ведь ни разу у тебя не был, — заметил Эдик, с интересом осмотревшись. — Уютно. Я думал, будет спартанская обстановка. А этому не удивлен, — он указал на стену, увешанную рамками с фотографиями. — Чаю не предложишь?

— Нет. Говори что хотел и уходи.

— Кире плохо без тебя. Вы были так близки, и вдруг ты исчезаешь.

— У нее есть ты и Лола. Моя сестра не одна. Когда я буду готова общаться с людьми, то с ней увижусь в первую очередь.

— А похоже, что ты наказываешь ее молчанием, потому что меня не можешь.

Он подошел к шахматной доске, на которой среди деревянных фигур стояла одна из слоновой кости. Та, что он купил для меня на блошином рынке Сухума.

— Ты мог бы высказать мне все по телефону.

— Узнав мой голос, ты бы бросила трубку.

— А ты бы перезвонил. От тебя не так легко отделаться.

— Ты права. Я хотел посмотреть на тебя. Спешу заметить, ты выглядишь ужасно.

Как будто я не знала. Седая, худая, неприбранная, я ходила по дому в старом свитере и стоптанных тапках. Мои всегда ухоженные ногти были обкусаны. На коже диатез, потому что я не ела ничего, кроме шоколада.

— Ты не просто проиграла. Я тебя уничтожил. Шах тебе, Королева!

С этими словами он опустил фигурку ферзя на бок.

Ради этого эффектного жеста и приходил. А до этого несколько раз прокручивал картинку в своем воображении. Мазуру было небезразлично, как он выглядит со стороны, а особенно как запоминается. Для меня он выбрал роль палача. Отыграв ее, ушел. На меня не взглянул, давая понять, что я больше для него не существую. Жаль, я не упала, чтобы он перешагнул через меня. Это ему бы больше понравилось!

Когда за Мазуром захлопнулась дверь, я убрала ферзя с доски. Нечего ему на ней делать. Королева больше не воюет.

Я поставила фигурку на самую верхнюю полку, а доску убрала. Позже я достану другую, с полным комплектом, и снова начну играть. Но сначала залижу раны в башне из одиночества.

На это ушло меньше времени, чем я думала. Спустя месяц я уже нормально выглядела, общалась с людьми. Я позвала в гости сестру с дочуркой, тех немногих друзей, что у меня остались, соседку Софочку. Именно она спросила у меня, когда я вернусь в большие шахматы. И я ответила:

— Никогда!

Мне никто не поверил, но окружающие не подозревали, как я тверда в своем решении. Когда Советский Союз рухнул и передо мной открылся целый мир, я отказалась от него. Мой сузился до размеров Москвы. В своем городе я принимала участие в турнирах, посещала шахматные клубы, набирала учеников, но, как считали многие, все это была мышиная возня. От меня ждали триумфа. Представители федерации зазывали меня к себе. Чтобы выманить из норы, заказывали статьи, то хвалебные, то разгромные. Я должны была либо возгордиться, либо разгневаться и всем доказать, что я все еще королева. Но я не реагировала, и от меня отстали.

С Кирой мы почти перестали общаться. То ли она обиделась на меня за то, что я когда-то отдалилась, то ли Эдик ей на меня наговорил, то ли ей не нравилось то, что я перестала к ним заходить, тогда и она решила меня не баловать визитами. Зато для Лолочки я стала не только любимой тетушкой, но лучшим другом. Может, еще и из-за этого Кира на меня сердилась?

Я напряглась, когда Лола вышла замуж за моего ученика Яшу. Знала, что она влюблена в другого, и не видела в Аскерове того, кто станет вышибающим клином. Так и получилось. В итоге моя племянница плохо кончила. Села за руль пьяной, попала в аварию…

Но об этом не хочу. Ни о чем уже не хочу… Устала от воспоминаний. Трагедия семьи Мазуров — не тайна. Лолочка впала в кому, Яша отключил ее от аппарата, Эдик его за это решил покарать и выпустил в него две пули, одна из которых убила Киру.

Моя сестра и племянница лежат сейчас в соседних могилах, на которых я была только в день похорон. Эдик — бог весть где. Он умер в тюрьме, а где его закопали, мне неинтересно.

Я пережила не только родных и близких, но и своего врага.

Одна на выжженном поле!

Жду смерти.

* * *

На этом мемуары заканчивались. Варя прочла последнюю строку и собралась закрыть тетрадь, когда заметила, что в конце вырвано несколько листов. Грубо и торопливо. Белла