Полуночное венчание - Лисовская Виктория

— Я-то расскажу, но можно один нескромный вопрос? А почему это Ольгой Большаковой заинтересовалось Следственное управление? Да еще не наше московское, а химкинское? — спросила Овсянникова.

Слово «химкинское» было произнесено ею с пренебрежением, знакомым всем провинциалам при встрече с «настоящими» «коренными» москвичами и их коронной фишкой «ПАНАЕХАЛИ!!!»

Я от души удивился. Я-то наивный чукотский юноша до сих пор считал, что Химки — практически Москва. На автомобиле до центра, до Красной площади можно добраться из Химок (конечно, без пробок) минут за пятнадцать-двадцать. А судя по развитости района и удобству инфраструктуры, я никогда бы не поменял свою квартиру на «московскую» хрущевку на Новороссийской.

Но видно по всему, для Овсянниковой московский вопрос был принципиален.

Тут я вспомнил гениальную фразу своей родной бабушки Нины. Она говорила, что «сейчас в Москве» (а это «сейчас» приходилось на послевоенные пятидесятые годы прошлого века), «что сейчас в Москве из коренных остались только зубы. И все москвичи — год-два как из-под Воронежа или Ростова».

Сейчас, судя по всему, москвичи из Махачкалы и Душанбе, но размышлять на эти темы Еремин не стал, а сухо ответил Овсянниковой:

— Смерть Ольги Большаковой связана напрямую с гибелью девушки из города Химки, поэтому обстоятельствами этого дела занимаюсь я.

Елизавета Федоровна кивнула, видимо, приняв эти объяснения, выключила газ под чайником, налила в чашки ароматный напиток и начала свой рассказ:

— Эту квартиру получили еще мои родители. Я почти все детство прожила в коммуналке, а потом нас перевезли из бараков сюда, в этот новый район. Я помню, как мои родители, особенно мама, радовались. Еще бы, после общей кухни, коридора и общего санузла — получить такие царские условия. Это сейчас хочется, чтобы кухня была побольше, комнаты попросторнее, а тогда искренне радовались, что можно жить в квартире одним. Совсем одним, понимаете? Ваше поколение никогда не видело настоящих коммуналок с вечными боями на кухне, с очередью в туалет, с пьяными воплями соседей по ночам, а я выросла в таких условиях и знаю, о чем говорю. Мой отец после войны работал слесарем на заводе плюс еще имел льготы за инвалидность. На войне ему осколком снаряда оторвало ступню, поэтому ему выделили эту квартиру. Я прекрасно помню, как в первый раз вошла сюда.

Глаза старушки покрылись налетом мечтательности.

— Была ранняя весна. Лучи солнца пробивались сквозь оконные рамы. Я была такой молодой, такой юной, — мечтательная улыбка полностью преобразила лицо Елизаветы, и я явственно увидел перед собой симпатичную девочку Лизочку с двумя смешными косичками забегающей в просторные комнаты новой квартиры. — Мы радовались нашему новому дому. Казалось, что вся жизнь впереди. Прошла война, впереди долгое беззаботное будущее. Я сразу познакомилась с Надюшей, соседкой, моей ровесницей из сорок шестой квартиры. Они всей семьей переехали откуда-то из Самарской области. У ее матери умерла двоюродная тетка из Москвы, оставила им, как единственным родственникам, свою квартиру. Там такое счастье было по этому поводу! Ну еще бы — теперь можно было выбраться из маленького городка, родителям найти нормальную работу, Надя бы могла учиться в хорошей московской школе. Мы с ней учились в одном классе. За одной партой, правда, не сидели. Но сильно дружили, вместе во дворе гуляли, на танцы ходили вместе, — на этом моменте рассказа Елизавета Федоровна горестно вздохнула. Я догадался, что здесь речь пойдет о вечном женском соперничестве, и не прогадал. — На танцах, тут недалеко в Кузьминках, я и познакомилась с Володей. Красивый статный парень, про таких говорят — сажень в плечах, искорки веселые в глазах. Он играл на гитаре, был старше меня, учился в университете. Я влюбилась в него как кошка, раз и навсегда. Но на свою беду познакомила ухажера со своей подругой Надей, — еще один горестный вздох. — Ну как познакомила, он пришел ко мне в гости, с цветами, с конфетами шоколадными для моих родителей, кольцо купил, чтобы предложение сделать, уже дату свадьбы мы обговорили, как вдруг в нашем подъезде — вот прямо тут возле двери он столкнулся с Надей. Просто столкнулся и, как пишут в дешевых романах, «их глаза встретились». И я сразу поняла, что свадьбы не будет, — тут Овсянникова печально улыбнулась, — точнее, свадьба будет, но не моя…

— Все это, конечно, очень интересно, но при чем тут Ольга Большакова? — перебил я старушкин рассказ.

Ей, наверное, некому рассказывать свою душещипательную историю, но у меня сейчас не было ни времени, ни желания выслушивать ее исповедь.

— Подождите, сейчас и до Ольги дойдем. Я потому вам так все подробно рассказываю, что все это напрямую связано с Большаковыми. Так вот, их глаза встретились. Надя была писаной красавицей — ярко-голубые глаза, пшеничная коса до пояса. Устоять перед ней, конечно, было сложно. Ольга очень на бабку была похожа. Тоже красивая, но счастья ей это не принесло. После того дня вся моя жизнь переломилась на две части — на до и после их встречи. Володя прибегал, меня успокаивал, говорил, что любит Надю, жить без нее не может, чтобы я не расстраивалась, нашла себе другого мужчину. И Надя плакала под дверями, умоляла простить их и зла не держать. Я месяцами не вставала с постели, плакала навзрыд, ничто успокоить меня не могло. Отец мой к тому времени уже помер, а мать с лица даже вся сошла, за меня так переживала. Решила отправить к дальней родственнице в деревню под Рязань на лето — нервы подлечить. Я же, когда приехала, узнала, что свадьба у Нади с Володей уже состоялась, и аккурат в тот самый день, что мы с Володей планировали — 15 июня. Я же была в полной несознанке, ходила и говорила, как робот. Мамина тетка в деревне, где я остановилась, все меня чаями поила-отпаивала, травки лечебные заваривала. Я же когда приехала домой, когда узнала, что мой ненаглядный женился на моей подруге — вот верите, нет, ни единой слезинки не проронила. Внутри меня как будто что-то умерло. Я же знала, что все равно не будет им счастья. Вот никому не рассказывала я, а вам, Иван Андреевич, покаюсь, из-за меня все беды у семьи Большаковых, заказала я голубков… — Бабулька шмыгнула носом.

— Как это заказали? Кому? Киллеру? — Я, как охотничий спаниель, сделал стойку на дичь. Бабулька Овсянникова нашла киллера шестьдесят лет назад? Убила разлучницу-подругу и изменника? Это уже интересно.

— Да нет, какому киллеру? Тут все гораздо серьезнее, — бабулька нервно мяла кружевной платочек в руках, — если бы киллеру, можно было бы что-то изменить. Нет, я пока в деревне в себя приходила, меня моя двоюродная тетка привела для лечения к бабке одной, которая травки заваривала, хворь из людей выводила. Рассказала я той бабке все как на духу, что со мной случилось, почему мне жить не хочется и как мне плохо. Она внимательно выслушала и сказала, что может мне помочь вернуть любимого. Но нужна будет моя помощь. Я так Володьку любила, что была в тот момент готова на все — в ад войти, все горячие сковородки облизать, свою душу бесплатно отдать за единственный миг женского счастья. Для меня, члена комсомола, партийной активистки, никакой магии-шмагии не существовало. Но если была хоть одна-единственная надежда вернуть милого, я была готова на все. Ох, ох… — Федоровна, уже не таясь, сидела и вытирала кружевным платочком слезы. — За свои услуги я отдала деревенской ведьме золотое колечко, подаренное Володей, все равно оно мне было ни к чему. А если, как обещала бабка, он вернется, то подарит новое. Так рассуждала я. Тетке и мамке можно было бы соврать, что на огороде кольцо потеряла, все равно они бы не спросили. Пошептала что-то бабка над моей головой, отдала маленький сверток с какой-то шерстью, иголками. Сказала, самой не разглядывать и не разворачивать сверток, а как можно скорее отнести всю эту напасть в дом, где живут вместе Володя с Надей.

Меня эта фантастическая история уже всецело поглотила. Магия может быть напрямую связана с циклами полнолуния и все это может быть связано с сегодняшними смертями девушек. Или, может, это совсем другая история?