Лоуренс Блок - Вор в роли Богарта

И он продолжил в мельчайших деталях и подробностях описывать одежду Расмолиана, не упустив даже пояса из крокодиловой кожи с серебряной пряжкой, которого я, разумеется, не заметил. Вернее, я видел его, но не смог бы описать.

— Потрясающе, — восхитился я. — Ты едва взглянул на него, а портрет так и отпечатался в памяти. Правда, с именем немного напутал, но в остальном — само совершенство.

— Ну, я-то наблюдатель, что называется, опытный… — протянул он, явно довольный. — Могу иногда переврать имя, но все остальное секу с первого взгляда.

— Да, так уж ты устроен, Рэй, — заметил я. — А вот я — совсем наоборот. Я воспринимаю мир скорее вербально, чем визуально. Прекрасно запоминаю имена, а вот с лицами напряженка.

— Это оттого, что ты всю дорогу копаешься в книжках.

— Да, это верно.

— Вместо того, чтобы иметь дело с людьми.

— Наверное, ты прав.

— Ну так?

— Так что, Рэй?

— Так ты опознаешь этого несчастного сукина сына или нет?

— Чисто гипотетически, — ответил я. — Ну, скажем, я уверен, но не на все сто процентов.

— О боже ты мой, ну что тебе трудно, что ли?

— Нет, погоди, дай закончить. У меня создалось впечатление, что мое опознание данного тела есть не более чем формальность, так?

— Именно так, Берни. Так.

— Возможно, ты уже идентифицировал его. По отпечаткам пальцев или зубам. И тебе нужно, чтобы кто-то лицезрел покойного в натуральном, грубо говоря, виде и подтвердил то, что ты уже и без того знаешь?

— Надобно тебе заметить, Берн, что ни от отпечатков, ни от зубов нам особого проку не было. Но мы, черт возьми, знаем, кто он таков!

— Так, выходит, это все же формальность?

— Ты что, не расслышал меня, Берни?

Я решился.

— Ладно, — сдался я. — Это Кэндлмас.

— Давно бы так, Берн. Итак, ты официально признаешь, что человек, которого ты только что видел, есть не кто иной, как Хьюго Кэндлмас?

Если бы дело происходило в кино, то откуда-то сверху на героя в этот миг обрушился бы аккорд звуков, предупреждающих, чтоб он лучше смотрел, куда ставит ногу. Нет, хотелось кричать мне. Нет, дурак, не делай этого!

— Рэй, — сказал я, — лично у меня на этот счет нет сомнений.

Глава 10

Рэй подбросил меня до метро, и я оказался дома как раз вовремя, чтобы успеть принять душ и побриться, перед тем как отправиться в «Мюзетт». Пришел я первым, а потому сам купил два билета и стал ждать в фойе.

Я все еще ждал, когда открыли двери и в зал стали запускать публику. Я потянулся вслед за остальными, снял пиджак, накинул его на пару кресел невдалеке от прохода, с левой стороны, затем вернулся к парнишке, который проверял билеты. Ведь он меня уже знал, так почему бы и не ее тоже? Он видел меня в зале каждый вечер на протяжении последних двух с половиной недель.

Он сказал, что сперва не узнал меня — просто не привык видеть одного, без дамы. В том-то и проблема, объяснил я ему. Отдал билет Илоны и сказал, что она наверняка задержалась где-то по пути. Он уверил меня, что никаких проблем нет и быть не может — он обязательно впустит ее и проводит к нашим местам.

И я отправился покупать попкорн. Какого дьявола, ведь у меня во рту крошки не было с самого полудня, когда я сжевал кусок пиццы. Непривычно, однако, сидеть вот так, с пустующим креслом рядом, запуская пальцы в пакетик без риска столкнуться там с другими пальцами.

Я оглядел зрительный зал и удивился: многие лица казались знакомыми. Вот уж никогда не предположил бы, что на свете так много людей с консервативными вкусами, вроде нас с ней, не пропускавших ни одного сеанса. Кроме того, еще довольно большое число зрителей приходило не раз и не два.

Что касается общего типажа, то мне никак не удавалось его определить. Были здесь совсем молоденькие юноши и девушки с милыми интеллигентными лицами студентов, изучающих историю кино, другие просто пришли сюда поразвлечься. Был народ и постарше — обитатели Вест-Сайда, интеллектуально-артистическая и политическая публика, какую можно встретить на дневных бесплатных концертах в школе искусств «Джиллард», — многие из них, очевидно, успели посмотреть хотя бы часть этих фильмов в свое время в прокате. Были одиночки — и голубые, и натуралы, и парочки — голубые и натуралы, и люди, достаточно богатые с виду, чтобы купить весь этот театр с потрохами, и люди, выглядевшие так, словно они весь день побирались в метро, чтобы наскрести денег на билет. Потрясающе разношерстная публика, объединенная трогательной любовью к актеру, скончавшемуся более тридцати пяти лет тому назад. И я был счастлив принадлежать к ее числу.

И был бы еще более счастлив, если б рядом сидела Илона и ела мой попкорн.

От этой мысли попкорн буквально застрял в горле — впрочем, он вообще имеет такую особенность. Я твердил себе, что отчаиваться преждевременно, что с минуты на минуту она появится и проскользнет на сиденье рядом.

Но сиденье оставалось пустым, а в зале начал гаснуть свет. И, честно сказать, меня это не слишком удивило. Я сунул в рот еще горсть попкорна и погрузился в события, происходившие на экране.

Ведь в конце концов именно для этого я сюда и пришел.

Первая картина, «Путь в Марсель», была снята в 1944 году, вскоре после «Касабланки», и явно навеяна ее мотивами, хотя в титрах было сказано, что сценарий написан по роману Нордхофа и Холла (вы их знаете, они сочинили еще «Бунт на „Баунти“»). Богарт играет французского журналиста по имени Матрак. Действие начинается с того, что он, этот Матрак, находится на острове Дьявола, сидит там, приговоренный к пожизненному заключению за убийство. Потом он бежит вместе еще с четырьмя заключенными, и в океане их подбирает французское торговое судно. И разумеется, заключенные горят желанием сражаться за Францию — в голливудских фильмах нет более пламенных патриотов, чем заключенные, — но Франция только что пала, и Сидни Гринстрит хочет вернуть судно правительству Виши. Но его попытка поднять бунт среди моряков заканчивается провалом, и Богарт со товарищи присоединяется к французской эскадрилье, базирующейся в Англии. Он летает бомбить врага, и вот однажды самолет его возвращается с задания последним, и после приземления члены команды выносят из него своего командира уже мертвым.

Он, черт побери, гибнет за правое дело, а до того, как погибнуть, наслаждается обществом Клода Рейнса, и Петера Лорре, и Гельмута Дэнтайна, и прочих замечательных актеров, занятых в этом фильме. Не лучшая из его картин, но роль в ней типично богартовская — эдакий цинизм с примесью горечи, под которым кроется честная идеалистическая натура, игрок, который умеет красиво проигрывать и самим своим поражением одерживает победу.

Жаль, что она пропустила этот фильм.

В зале зажегся свет, и я подошел к контролеру. Он лишь пожал плечами и покачал головой. Я спросил в кассе, потом набрал ее номер из автомата в фойе. Безрезультатно… На пути обратно контролер спросил, не желаю ли я сдать в кассу мой неиспользованный билет. Я велел ему не сдавать — ведь она все еще может появиться.

У буфетной стойки ко мне обратился высокий парень с козлиной бородкой, но без усов.

— А вы сегодня, я смотрю, в одиночестве…

Я видел его и его подружку-пигалицу почти каждый вечер, но заговорили мы впервые.

— Да, в одиночестве, — кивнул я. — Она сказала, что может задержаться на работе. Возможно, еще и появится.

Мы поговорили о фильме, который только что видели, и о том, что предстояло посмотреть. После чего я вернулся на свое место, и нам показали «Черный легион».

Он вышел на экраны в 1937 году, и в нем Богарт играл члена ку-клукс-клана. Только здесь они назвали эту организацию «Черным легионом» и носили черные капюшоны с изображением белых черепов со скрещенными костями. Я видел эту картину примерно год назад по каналу Эй-эм-си, и уже тогда она мне не слишком понравилась, и примерно на первой ее трети я со всей очевидностью осознал, что Илона не придет. Впрочем, я чувствовал это с самого начала.

Мне захотелось уйти, но я заставил себя остаться и, против ожидания, вдруг увлекся картиной. В ней есть один очень изящный поворот. В конце, когда Богарта арестовывают за убийство, выясняется, что легион был создан преступным синдикатом в чисто коммерческих целях. И что они держали этих ребят в капюшонах и простынях, что называется, за горло. Они предлагают Богарту своего защитника, но он отказывается, чтобы спасти репутацию своей жены, а потом предстает перед судом штата, на котором и разоблачает весь этот «Черный легион», спасая тем самым истину и правосудие.

И все равно приговаривается к пожизненному заключению. Несчастный сукин сын! С защитником ему повезло еще меньше, чем Пэтти Херст.[17]

Не спрашивайте меня о причинах, но я все же перешел через улицу — убедиться, что она не ждет меня в кафе за чашкой кофе. И разумеется, ее там не было. Я оглядел помещение, стоя в дверях, затем развернулся и отправился домой.