Марш-бросок к алтарю - Логунова Елена Ивановна

— Ни в коем случае! — ужаснулся Первый Зам. — Разобрать по домам! Не лопать! Не сдувать? Держать как есть…

— До истечения установленного законом президентского срока? — сам догадался трезвеющий Блошкин.

— А неиспользованные куда? — не отставала кадровичка, с намеком хлопая по сумке, раздутой стратегическим запасом оригинальных шариков.

— Да засунь их! — Первый Зам вспылил, но тут же осекся и виновато попросил ближайший к нему надувной лик: — Прости, Господи, что скажешь!.. Что осталось, то отдай кому-нибудь.

Он с неудовольствием посмотрел на Блошкина, нежно и страстно прижимающего шар с изображением иронично улыбающегося Премьера к раскрасневшейся от выпитого щеке, и добавил:

— Кому-нибудь, политически грамотному!

угрожающе взвыл вослед уходящей колонне политически неграмотный гармонист.

Неиспользованные резиновые изделия с портретами Первых Лиц кадровичка Инна подарила знакомой, которая обещала надутые шарики бережно спустить и позднее обязательно дать им вторую жизнь. Знакомая была абсолютно чужда политики. Она занималась организацией свадебных торжеств, и ей было без разницы, кто нарисовав на шариках — Путин, Кеннеди или Микки Маус.

— На хорошей свадьбе гости, когда напьются, своих собственных рож не узнают! — со знанием дела сказала она.

не удержалась от сокрушенного вздоха кадровичка Нина.

Безвестный диссидент с гармошкой занес в стройные департаментские ряды деструктивный поэтический вирус.

Суббота

1

— И придет она, вся в белом, но черна душой, с перстами багряными, окровавленными, и принесет с собой огонь и дым, и прах, и пепел!

Неопрятный бородач Мафусаиловых лет, забравшийся на гранитный парапет фонтана, орал, заглушая приятное журчание водяных струй.

Кто такая эта «она», чей приход сопоставим с активизацией вулканической деятельности, не уточнялось, и праздношатающаяся публика на смутное пророчество не реагировала. Бородач повторял его слово в слово с точностью звукозаписи и периодичностью менделеевской таблицы. Его вопли воспринимались как неотъемлемая часть общего бедлама.

Чудиков и чудаков на площади у фонтана собралось немало. Чинно катались на самодельных веломобилях активисты клуба «Коло». Нещадно гоняли туда-сюда свои разномастные машинки чокнутые любители радиоуправляемых игрушек. На газоне перед Законодательным собранием два сильно заросших парня и одна бритая наголо девушка кулачками, похожими на репки, самозабвенно стучали в барабанчики-тыковки. С другой стороны фонтана, у памятника Императрице-основательнице, веселые ребята в полосатых майках известного оператора сотовой связи проводили шумную рекламную акцию с раздачей листовок и воздушных шаров. Мирно гуляющие граждане усиливали общую какофонию стуком каблуков, шарканьем подошв, смешками, восклицаниями и хрустом безжалостно сминаемых рекламных листовок. Полиграфическая продукция была напечатана на плотной глянцевой бумаге, которая шумно протестовала против досрочного перевода в разряд макулатуры. Я сочувственно поглядывала на коллег по рекламному цеху: с раздаткой они промахнулись, выбросив немалые деньги клиента на ветер. Он-то и гонял по брусчатке бумажные шарики в желто-черной гамме.

А прямо перед моей лавочкой назойливо крутилось нечто монохромное: голубь. Переваливаясь с боку на бок и дергая шеей вперед-назад, он бегал по кругу как заведенный.

Я прищурилась и хихикнула: живая птица здорово походила на механическую игрушку. Помнится, в нежном детстве была у меня такая птаха с ключиком в боку — не то курочка, не то гусочка… Вот так же носилась она кругами по полу вокруг маленькой меня, горделиво восседающей на горшке.

Я растроганно улыбнулась своим воспоминаниям, но тут припадочный дедок на бордюре фонтана снова заорал про прах и пепел и испортил мне истерикой все лирическое ностальжи. Я поморщилась, надела наушники и включила музыку. Уже немодные, но заводные, как та курочка, «Бэк стрит бойз» в пять молодых глоток запросто заглушили и бородатого пророка, и визг машинок, и шум толпы. Неутомимый голубь под звуки музыки пошел резвее прежнего, дергая шеей, как рэпер, и держа ритм, как чечеточник. Мне стало весело, и только осознание серьезности своей миссии не позволило пуститься в пляс, удержало на лавочке с видом на ступеньки Законодательного собрания края.

Пустующее парадное крыльцо ЗСК, высотой и величавостью сопоставимое с древнеегипетской пирамидой, тускло блестело полированным мрамором. Нога человека по нему сегодня ступала в усеченном режиме. Была середина необычайно жаркого мая, выходной день. В субботу депутаты отдыхали от общенародных дел в частнособственных особняках, где рай на земле уже был построен и благоденствие наступило. В пирамиде власти заседали только члены комитета по вопросам молодежной политики. Вопросов, надо полагать, у них накопилось много — заседание затянулось. Хотя мне и некуда было спешить — мой собственный жених, в обществе которого я могла бы приятно провести субботний день, вечер и последующую ночь, проводил отпуск в компании брутальных мужчин, сплавляясь на рафте по бушующей горной реке, — но терять время понапрасну все равно было неприятно. Я ждала на деревянной лавочке уже второй час, все сильнее завидуя водителю служебного автомобиля, припаркованного на краю площади. Он, по крайней мере, на мягком сидел, да еще в кондиционированном салоне! Транспорт с «козырным» номером тоже ждал Геннадия Петровича Ратиборского, а тот задерживался с выходом.

— Подумаешь, государственный муж! — сердито пробурчала я и обернулась, чтобы помахать рукой Катерине, прячущейся от жары и охраны Ратиборского в тонированном аквариуме кафе-кондитерской.

В ближайшее время Геннадию Петровичу предстояло превратиться из государственного мужа в законного Катькиного. Сам он об этом пока не знал — Катерина еще не сообщила любовнику о своем твердом решении оставить ребенка, хочет того Геннадий или нет. Однако уже в ходе затянувшейся почти на месяц дискуссии о том, быть иль не быть Катькиному материнству в принципе, Ратиборский начал уклоняться от участия в решении вопроса. Он перестал отвечать на Катькины звонки, отказался от привычки ходить на обед в ресторан «Городище» пешком и на короткой дистанции от автомобиля до подъезда начал прятаться за спиной охранника. Коллеги по законодательному цеху не зря окрестили депутата Ратиборского выразительным прозвищем «Мастер маневра»!

— Неужели мне суждено стать матерью-одиночкой?! — ужасалась Катерина, роняя слезы в обезжиренный кефир, который она мужественно постановила считать своим любимым напитком на все время беременности. — Придется самостоятельно растить малыша и целых три года работать на дому в перерывах между стиркой пеленок!

Эта перспектива меня страшила не меньше, чем ее. Катерина — отличная секретарша, и в случае ее продолжительного отсутствия дела в нашем офисе стопроцентно пойдут кувырком. Цветы в горшках завянут, хитрая немецкая кофеварка сломается, столы скроются под наслоениями неразобранных бумаг, тайный свод контактов ВИП клиентов непоправимо устареет, источник офисных сплетен пересохнет, и будем мы коротать свои трудовые дни в условиях тотальной нехватки канцелярских принадлежностей и пакетированного чая! Впрочем, Катька обрисовала и альтернативу:

— Вот если Геночка на мне женится, я смогу взять няню и выйти на работу уже через пару месяцев!

— Какие два-три месяца, ты же собираешься кормить грудью? — напомнила я.

— Если Геночка на мне женится, я перееду к нему, а от его дома до нашего офиса две минуты пешим ходом! — отмахнулась коллега. — Буду бегать туда-сюда и все успею!