Марш-бросок к алтарю - Логунова Елена Ивановна

— А лицо? Думаешь, он не запомнит мое лицо? — усомнилась я. — Хочешь сказать, оно у меня такое не запоминающееся?!

— Так он же не разглядит твое лицо! — обрадовалась Алка. — Забыла сказать, наш ученый муж, то есть жених, сильно близорук и стесняется прилюдно носить очки!

— Хм, я начинаю понимать, в чем подвох! — съязвила я. — Ну, положим, лицо мое он не запомнит. А голос?! Что, наш жених глуховат и стесняется прилюдно носить слуховой аппарат?!

— Сама догадалась? — восхитилась Трошкина. — Ну, ты просто телепатка, Кузнецова!

Я молча смотрела на нее.

— А что? А что? — заволновалась новоявленная сваха. — Катьку все устраивает — и что глуховат, и что слеповат! А тебе-то что? Не ломай добрым людям назревающее семейное счастье! Тебя всего-то и просят, что в ресторане посидеть да про успехи альтернативной энергетики послушать! Баба Соня сказала если женщина выдержит полуторачасовую лекцию про солнечные батареи, Санька непременно в нее влюбится!

— Ладно, — сдалась я. — Но сразу предупреждаю: я дублирую Катьку только на смотринах, заменять ее в брачную ночь мне даже не предлагайте!

— Не зарекайся, — хихикнула обрадованная Алка. — Может, тебе так понравится слушать про солнечные батареи…

Я шлепнула ее по голове иллюстрированным журналом, и Трошкина сразу же сменила тон, возмущенно запищав, что я порчу ей прическу.

— Кстати, о прическе: где мы возьмем рыжий парик? — спохватилась я.

— Не боись, у нас все схвачено! — Алка побренчала перед моим носом ключиками на брелочке. — Прекрасный рыжий парик из нужных волос есть у Катерины дома. Наша рачительная приятельница пустила в дело свою девичью косу. Вот, она мне ключи дала, чтобы мы могли попасть в квартиру. Ну? Едем?

— Едем. Я на встречу с новым клиентом! — громко, чтобы слышали все коллеги, объявила я, вставая из-за стола.

В каком-то смысле так оно и было, ведь правда?

2

Этот белобрысый не понравился Никите сразу же. С первого невооруженного взгляда! Без всякого бинокля было видно, что парень трусит и врет, а этого Никита в других людях очень не любил. Папочка, пока не развелся с мамочкой, без устали внушал ему, что настоящий мужик должен иметь смелость. У Ратиборского-старшего это звучало максимально императивно: «Имей смелость иметь!» Дальше шло уточнение: «Если ты мужик, а не дерьмо собачье!» Чеканную формулировку маленький Никита запомнил, но комментарии к основному закону получить не успел — папочка как раз набрался смелости заиметь новую супругу, и воспитательный процесс у разрушенного семейного очага пресекся.

Этот белобрысый выглядел именно как собачье дерьмо. Никита даже руку для пожатия ему протягивать не стал — противно было. Казалось, что ладонь у него обязательно будет потная и такая же скользкая, как бегающий взгляд.

— Нет у меня записи из казино! — заявил Собачье-Дерьмовый. — И видно было, что врет! — Она у другого человека.

— Давай адреса, телефоны, явки и пароли! — потребовал Джон, не дождавшись реакции со стороны онемевшего от возмущения Никиты.

Белобрысый крупно вздрогнул, и взгляд его заметался быстрее прежнего, как будто он наблюдал за игрой в пинг-понг. При этом мысли в черепушке парня, видно, тоже носились со свистом, шевеля кудри на голове.

— Вы не из милиции? — наконец рискнул уточнить он.

— Неужто похожи?! — презрительно фыркнул Джон.

Он показал идиоту свое правое запястье и коротко прокомментировал:

— Это Роллекс!

Потом повернулся задом, хлопнул себя по джинсовой ягодице и сказал:

— Это Гуччи!

Затем выдвинул вперед правую ногу, установил ее на пятке и покачал носком:

— А это Версаче!

— Вижу, что не кирза! — пробурчал его собеседник. — Не менты — и ладно. А не бандиты?

— Да твою мать! Разве не видно, что мы культурные люди?!

— Слышь, ты, любознательный! — недобрым голосом произнес очнувшийся Никита. — Кто мы и откуда — тебе знать не надо. Твое дело запись нам отдать, и все.

— С какой это стати? — Белобрысый наглел на глазах.

— А с такой, что за пленочку мы тебе денежек можем дать, — вкрадчиво пообещал дипломатичный Джон. — А за выпендреж твой хамский — только по морде!

— Исполним в четыре руки, как фугу на рояле! — подтверждая ранее сделанное заявление о причастности к культурному слою населения, добавил Никита.

Очевидно, держатель пленки изначально считал мордобой весьма вероятным, но крайне нежелательным вариантом развития событий.

— Не надо фугу! — поморщившись, попросил он и перешел к конструктивному диалогу: — А сколько заплатите?

Поторговавшись, сошлись на пяти сотнях «зеленых».

— Ну, ладно! — как бы нехотя согласился капризный белобрысый. — Будет вам запись. Только не сейчас, а завтра. Говорю же — у меня ее нет.

— Завтра утром! — поставил условие Никита.

— До обеда, — уточнил совершенно успокоившийся блондин, с намеком поднимаясь со стула, на котором он до сих пор сидел как приклеенный. — Телефончик для связи оставьте! И гуд бай, май френдз, гуд бай! Некогда мне с вами рассусоливать, у меня работа начинается.

Этот разговор случился еще в субботу, однако ни утром в воскресенье, ни даже вечером того же дня белобрысый мерзавец Никите не позвонил. Менты, впрочем, тоже не появлялись, и Ратиборский-младший уже начал подумывать, что бог миловал, подходящая кандидатура на роль убийцы отца-депутата нашлась и без него, так что, пожалуй, пяти сотням долларов можно найти лучшее применение… Но в понедельник ему позвонили.

— Я от Пряникова, — пугающе тихо и таинственно сказал незнакомый мужской голос.

— Какого Пряникова? — переспросил Никита, не сразу припомнив хлебобулочную фамилию неприятного белобрысого.

— Он просил вам кое-что передать, — напомнил незнакомец. — Или вам это уже не надо?

— А! В самом деле! Кое-что от Пряникова! Надо, нам это надо! — встрепенулся Ратиборский.

— Кое-что от Пряникова стоит пятьсот баксов.

— Я заплачу, как обещал, — вздохнул Никита. — Где и когда мы встретимся?

— Сегодня, — пообещал незнакомец. — Готовьте деньги, я вам позвоню.

Деньги раздобыл верный друг Джон — выпросил у папеньки-бизнесмена. Встреча состоялась около полудня в тенистой аллее городского сада. Посланцем Пряникова оказался высокий парень в лихо повязанной бандане и непроглядно темных очках, закрывающих не только глаза до бровей, но и виски до ушей. Нижнюю часть лица посланец прятал в складках шейного платка, а руки — в карманах, и в целом напоминал собой модифицированную версию Робин Гуда из Шервудского леса. В довершение сходства с лесным разбойником, на аллею он вылез из сиреневых кустов.

— Что тут такое, я не знаю, даже не спрашивайте! — предупредил Робин Гуд от Пряникова, в обмен на оговоренную сумму передавая Никите видеокассету. — Алексей просил передать, я и передал, а все остальное меня не касается!

— Вот и хорошо, меньше знаешь — крепче спишь! — одобрил позицию похвального невмешательства в чужие дела Никита Ратиборский.

— О’кей, мужики, разбегаемся! — обрадовался благоразумный посланец и утек в кусты.

…― Вот же сволочи, а?! — лютовали Никита с Джоном три часа спустя.

Уйму времени заняли поиски видика, подходящего к кассете, и организация скромного — на двоих — просмотра видеозаписи. Время, силы и деньги были потрачены напрасно: кассета, с великой таинственностью доставленная «от Пряникова», содержала полуторачасовую запись в высшей степени невинного утренника. Праздник прощания выпускников старшей группы с детским садиком был по-своему замечательным зрелищем, однако Никиту с Джоном оно нисколько не увлекло.

— Где эти сволочи — Пряников и его дружок?! — топал ногами обманутый сын покойного депутата. — Убью гадов!

— Убить их мало! — вторил ему Джон, потерявший на этой авантюре пятьсот отцовских баксов.

Предпринятые поиски «гадских сволочей» дали неожиданные результаты. Мобильный телефон белобрысого обманщика-оператора не отвечал. Взбешенный Джон попытался учинить телефонный скандал по месту основной работы негодяя — в городской телекомпании, но там о Пряникове желали говорить только хорошее и, оказывается, имели для такого добросердечия самую вескую причину.