Дэйв Барри - Большие неприятности

Джон открыл чемоданчик и заглянул внутрь, но тут же захлопнул. Однако, оценивая ситуацию, продолжал на него смотреть. С одной стороны, дело показалось нечистым. Идиот, что сидел напротив, был явно не в себе. Но с другой стороны — наличность есть наличность. И если этому кретину все равно, что покупать, то для Джона это способ не только немного заработать, но и решить проблему, которая его давно беспокоила.

— О’кей, — сказал он. — Может быть, что-нибудь подберем, — он проводил Артура по коридору в заднюю комнату, открыл замок, распахнул дверь и пригласил в дальний угол. А там взялся за ручку предмета, который выглядел как современный высокотехнологичный контейнер — из серебристо-серого металла, немного больше чемоданов, что возят на колесиках. Подтолкнул его к двери, положил на бок, откинул четыре мощные защелки и поднял крышку. Поверхность внутри оказалась выстланной желтой пенообразной подкладкой, на которой покоился черный металлический ящик с иностранными буквами и платой с выключателями. Рядом лежал стальной цилиндр, соединенный с ящиком проводами и немного напоминавший мусороперемалыватель.

— Что за штука? — спросил Артур.

— Бомба.

— А больше похожа на вонючий мусороперемалыватель.

— И все-таки это бомба.

— А как ей пользоваться?

— В соответствии с инструкцией, — Джон показал на иностранный текст.

— Это что, шутка?

— Нет.

— Откуда мне знать, что здесь бомба? — возмутился Артур. — Я не собираюсь отваливать десять кусков за вонючий мусороперемалыватель.

— А вы посмотрите, — пригласил Джон.

Побуждаемый мужским инстинктом, Артур склонился над контейнером и нахмурился, как хмурятся многие мужчины над хозяйственными приспособлениями, автомобильными моторами и другими механическими диковинами, в которых ничего не понимают. И, словно увидев нечто такое, что смягчило его непримиримый мужской скептицизм, распрямился и произнес:

— Ладно.

Джон торжественно кивнул, закрыл контейнер, запер крышку на защелки и велел Пагги отнести бомбу Артуру в машину.

Он был доволен. Им с Лео то и дело приходилось хранить в задней комнате весьма опасные предметы, и Джона это мало тревожило. Но эта штуковина — совсем иное дело. После того как ее складировали в баре, Джон впервые занервничал. И теперь, наблюдая, как ее увозят, испытал радость.

В семь сорок пять вечера Мэтт стоял у магазина «Гэп» на Кокосовой аллее. Он поджидал, когда покажется Дженни, чтобы сразу ее замочить. Свидетель Эндрю на противоположной стороне улицы заказывал у Джонни Рокетса молочный коктейль. Сам Мэтт был настолько возбужден перспективой встречи с Дженни, что не испытывал голода.

Не желая привлекать к себе внимание в многолюдном торговом центре, он оставил дома свой водяной «Мастер-9000» размером с целое ружье, а вместо него вооружился пистолетом «Джет-Бласт Юниор». По запасу воды и дальности стрельбы он не шел ни в какое сравнение с «Мастером», но и с его помощью можно было сделать дело. Время от времени Мэтт запихивал руку в карман и наполовину вытягивал пистолет, проверяя, не протекает ли черный пластмассовый корпус. Еще не хватало, чтобы люди подумали, будто он напустил в штаны.

Мэтт не заметил, что за ним наблюдал плотный лысеющий человек, который сидел в открытом баре этажом выше. Бар назывался «Жирный вторник». В нем подавали яркие, водянистые спиртные напитки, разливая их из вереницы прозрачных пластмассовых кранов, на каждом из которых красовался ярлык с прикольным названием вроде «Вмажь по пепсяре». Человек звался Джеком Пендиком и до сегодняшнего дня работал продавцом в «Оптике-хат», но именно сегодня его уволили после многочисленных жалоб женщин: он возмутительно заглядывал к ним за блузки, когда клиентки наклонялись, чтобы рассмотреть витрину.

Но и сам Джек не был доволен работой в торговле. Он мечтал сделать карьеру в органах правопорядка. Дважды подавал документы в окружную полицию Дейда, и оба раза его отвергали, поскольку его психологический портрет свидетельствовал о том, что он был попросту глуп. Но идея борьбы с преступностью его не покинула. И сейчас, с причмокиванием досасывая третью порцию радужно-зеленой смеси под названием «Растворяющий мозги вулкан», он острым, как лазер, глазом присматривался к подозрительному юнцу внизу.

Джек видел много настоящих полицейских видеозаписей и был убежден, что обладает шестым чувством, где и когда грядет преступление. И сейчас это чувство не давало ему покоя: хмыреныш внизу явно нервничал — то и дело лазил в карман, что-то проверял. И, наблюдая за ним, Джек понял: вот оно — этим чем-то был пистолет!

Хмыреныш замышлял нечто недозволенное — Джек это знал!

В его голове зазвучала песня — личная правоохранительная музыкальная тема. Впервые он услышал ее в своем любимом эпизоде из своего любимого сериала «Полиция Майами. Отдел нравов». Она эхом отдавалась в его мозгу, и голос Фила Коллинза пел:

В ночном эфире я чувствую, как это приближается…О, я чувствую…

Джек, видя, как хмыреныш готовится совершить преступление, тоже ощущал приближение «этого» — своего шанса подняться, доказать, что он — не неудачник, проявить себя героем, продемонстрировать всему свету и прежде всего руководству «Оптики-хат», какой он мужчина. Джек сунул правую руку в карман и ощутил гладкую, холодную, ободряющую твердость пистолета, который он купил неделю назад на выставке огнестрельного и холодного оружия в Кокосах. А левой рукой дал знак официантке, чтобы принесла еще один «Растворяющий мозги вулкан».

А в девяти кварталах от него во взятой напрокат машине сидели Генри и Леонард — всего в нескольких автомобильных корпусах от входа в «Веселый шакал». Они выслеживали Артура Герка и ждали, когда он выйдет, чтобы продолжать выслеживать. А пока слушали по радио спортивную трепотню. Ведущий взывал в эфир:

«Ну, и где же теперь фанаты «Гейтора»? Все ваши «гейторские» звонки были тогда, когда вы выигрывали. А теперь продули, и кишка тонка!»

— Что за дерьмо этот Гейтор? — спросил Леонард.

— Футбольная команда колледжа, — объяснил Генри.

— Придурки, — буркнул Леонард. Он не представлял, как можно увлекаться таким жестоким спортом, если за это не платят.

На радио раздался телефонный звонок.

«Я фанат «Гейтора». Вот я звоню».

«И что хочешь сказать?»

«Вы говорили, у нас кишка тонка. Вот и нет — я звоню».

«Прекрасно. Но что-то ты хочешь сказать?»

«Я и говорю: вот я позвонил».

«Это все? Позвонил сказать, что позвонил?»

«Вы же говорили, что у нас кишка тонка».

«Говорил, потому что тонка. Всю неделю от фанатов «Гейтора» не было отбоя — выпендривались без умолку. А теперь разбежались и попрятались».

«Но я же звоню».

«Каков же твой мотив?»

«А такой, что вы сказали, что у нас кишка тонка. А я звоню».

Генри покачал головой и выключил радио.

— Ну и штатец.

— Мразь, — согласился Леонард.

Несколько минут они сидели в молчании, глядя на увечную, с въевшейся грязью неоновую вывеску «Веселого шакала», излучавшую в ночь непонятное слово «акал».

— Чего он сюда заявился? — спросил Леонард. — Субчик еще тот — хороший дом, хорошая работа, рваных навалом. Что он забыл в этой помойке?

— Хороший вопрос, — ответил Генри.

— Может, выведем его и узнаем, в чем дело?

— Рано, — Генри покачал головой. — Хочу посмотреть, чем он занимается.

— Ну и зря, — посетовал Леонард. — Дал бы мне поговорить с ним пару минут, — он достал из гнезда автомобильную зажигалку, — и парень выложил бы все, что нам нужно знать. Запел бы как этот, как его там? Лучано Каламари.

— Паваротти, — поправил Генри.

— Мне по фигу. Запел бы, и мы бы его шлепнули — «бум»! На самолет и обратно в Ньюарк. И ни москитов тебе больше, ни сумасшедших на деревьях, ни Гейтора…

— Заткнись, — приказал Генри.

Леонард проследил за его взглядом и заметил двух мужчин. Они, причем один из них хромая, приблизились к двери «Веселого шакала». В багровом отсвете «акала» Генри и Леонард видели, что у них на головах натянуто что-то вроде женских чулок. Тот, что хромал, держал в руке пистолет.

— Веселенькое дельце, — заметил Леонард.

Эндрю, изо всех сил втягивая через соломинку густой шоколадный коктейль, присоединился к Мэтту у входа в торговый комплекс. С другой стороны улицы, из паршивых динамиков Джонни Рокетса пел голос молодого Элвиса:

Она — мой лютик…Я влюблен до жути!

Эндрю неохотно оторвался от соломинки.

— Можешь представить, что испытываешь гордость, называя кого-нибудь своим лютиком?

Мэтт задумался.

— Ну, например, знакомишь ее с кем-нибудь и говоришь: «Это мой лютик». Слушай, ты что, напустил в штаны?