Суп из лопаты - Дарья Донцова

— Спасибо, — поблагодарил Костин и взял трубку. — Василий Олегович, вы давали нам описание внешности Акулова. Но сейчас у нас человек, который его знал, и он говорит, что у Акулова темные кудрявые волосы и римский нос.

— Скорее всего, он никогда не встречался с Сергеем Федоровичем! — возмутился Светов.

— Наоборот! — разгорячился Иосиф. — Я постоянно общаюсь с ним!

— Так, давайте не нервничать, — вмешался Северьянов. — Василий Олегович, вы сейчас очень заняты?

— Брожу по книжному магазину — у меня сегодня день покупок.

— Где, если не секрет, находитесь?

— Понимаю, куда клоните. Я в торговом центре «Асс», он в пяти минутах ходьбы от вас. Готов прийти и побеседовать с человеком, который, похоже, никогда не видел Акулова живьем!

— О, великое слово «живьем»! Полагаю «мертвьем» все люди выглядят хуже, — съязвил Берг. — Того, кто «мертвьем», можно не узнать в гробу. А вот того, кто «живьем», не спутать!

— Приду — и побеседуем, — пообещал Светов, прекращая разговор.

— Надеюсь, вы записываете беседы с теми, кто вне стен данного помещения? — осведомился Берг.

— Только если она представляет интерес для дела, которым мы занимаемся, — быстро объяснил Северьянов.

— Тогда вам придется лично подтвердить угрозу моей жизни от Василия! — подпрыгнул в кресле Берг.

Костин встал, вынул из холодильника бутылку минералки, наполнил стакан, поставил его на столик около оценщика и улыбнулся.

— Иосиф Яковлевич, он сказал: «Приду — и побеседуем». Угрозы не было.

— Если брать в расчет только слова, то да, — согласился мужчина. — Но с каким выражением их произнесли! Сквозь зубы! Злобно!

— Эмоции к делу не пришить, — почти прошептал Костин и прибавил голосу громкости. — Иосиф Яковлевич, желаете чаю? В соседнем здании — прекрасный ресторан.

— Ем только дома в определенное время, — отказался Берг. — У меня режим, диета, которую прописал врач. Но, несмотря на слабое здоровье, способен вмазать стулом по башке любому хаму!

— Ну, Иосиф Яковлевич! — тихо рассмеялся Северьянов. — Один-один! Теперь вы угрожаете Светову.

— Разве я назвал его фамилию? — прищурился посетитель. — А? С чего вы решили, будто речь идет об этом прощелыге? Прошу заострить внимание: «прощелыга» — не ругательство! Это слово можно увидеть в текстах великих писателей девятнадцатого века. Его значение — «плут», «мошенник».

Я сидела молча, размышляя, что делать, если Светов и Берг затеют драку. С чего они друг на друга взъелись?.. Но, если уж честно, в голосе Василия, когда он произнес «приду — и побеседуем», не звучали дружеские интонации.

Дверь кабинета распахнулась, на пороге возник наш клиент. Берг прищурился, Светов сделал шаг вперед.

— Мальчики, только не надо драться! — быстро произнесла я. — Давайте решать проблемы цивилизованно!

— Миша? — вдруг удивился Иосиф Яковлевич.

— Мирон Львович? — в свою очередь впал в недоумение Светов.

Глава одиннадцатая

— Вы знакомы? — осведомился Костин.

— Да, — одновременно ответили посетители.

— Миша — библиофил, — пустился в объяснения Берг, — у него уникальное собрание книг, которому мог бы позавидовать сам Николай Павлович Смирнов-Сокольский[4]. Михаил обладает прекрасным литературным вкусом… Но… простите, плохо понимаю, что происходит… Вроде ждали Василия…

— Он перед вами, — объявил Даниил. — У меня встречный вопрос: господин Светов, почему вы назвали Иосифа Яковлевича Мироном Львовичем?

— Потому что он букинист Мирон Львович Цейтлин, — пояснил наш клиент. — Великолепный специалист, достанет любое уникальное издание.

— Однако, все интереснее и интереснее, — рассмеялся Володя. — У меня тоже недоумение. Господа, вы кто? Одного мы знаем как господина Берга, прекрасного специалиста по оценке произведений ювелирного искусства, чьему мнению доверяют, он истина в последней инстанции. А Василий Олегович — скромный, не особо богатый человек, православный, воцерковленный, наш клиент. И вдруг другие имена! Ну прямо шпионские страсти!

Иосиф Яковлевич промолчал, а Светов заговорил:

— Правда — как змея, сколько ни ври, а настанет момент, когда из-под камня выползет и укусит. Мирон Львович, прошу прощения, я на самом деле Василий. — Он снова повернулся к нам. — Для составления договора вам хватило паспорта. Личность клиента досконально не проверяется.

— Мы смотрим, чтобы основной документ гражданина был настоящим, — заметил Северьянов. — Это можно легко проверить. Ну, например, увидеть отсутствие на бланке паспорта волокон, люминесцирующих в ультрафиолетовых лучах желтым и зеленым цветами, и…

— Остановись, — попросил Даню Володя. — Паспорт у Василия Олеговича — подлинный. Но, похоже, господин Светов совсем не беден…

— Не могу назвать его богатым, — возразил Берг. — Помню, как он долго любовался раритетным изданием «Молитвослова» восемнадцатого века, но оно ему оказалось не по карману. Раньше да, кое-что он покупал, но в последние годы мы не виделись.

— Иосиф Яковлевич, а как вы оказались Мироном Львовичем? — осведомился Северьянов.

— Молодой человек, посмотрите на меня, — рассмеялся Берг. — Может ли такой картинный иудей назваться Иваном Ивановичем? Кто поверит, что я русский?

— Если бы вы представились славянином, то это хоть как-то объяснить было бы можно, — пожал плечами Даниил. — В годы вашей молодости евреев не особо охотно брали в высшие учебные заведения, поэтому многие дети из иудейских семей сменили фамилии и стали русскими. Но назваться вместо Иосифа Яковлевича Мироном Львовичем — странно.

— Ох, для меня нет. И я никогда не имел желания прикинуться русским, — пробурчал Берг. — Мой отец, Яков Аронович, был гениальным гинекологом, к нему все бесплодные женщины со всего СССР мечтали попасть. Когда мне, единственному ребенку в семье, исполнилось семь, он объявил: «Сын продолжит мое дело!» В двенадцать лет меня записали в кружок «Юный врач», после школы я поступил в медвуз, хотя становиться доктором не имел ни малейшего желания. На первом курсе познакомился с Ваней Кротовым. Он тоже в институте со скуки умирал, у него родитель был главным редактором чего-то. Мы с Ваней были фарцовщиками, он торговал шмотками, а я — книгами. Мы с ним подружились, сняли вместе квартиру. В одной комнате жил Кротов с одеждой, в другой — я. Многие покупатели у нас общими стали.

Берг рассмеялся.

— Я всем представлялся как Мирон Львович. Ни разу не попался. Отец скончался, когда я учился на третьем курсе, мама умерла после того, как я на четвертый перешел. Я остался сиротой, а на дворе стояла середина восьмидесятых. Бросил ненавистный вуз, легко поступил в другой институт. Продал дачу, открыл магазин, стал торговать редкими изданиями, открытками, плакатами, картами. Получил интересное мне образование, стал специалистом по картинам и ювелирным изделиям. Я универсал, теперь мировая известность. А мой книжный магазин до сих пор существует. Работает он несколько дней в месяц. Прибыли или нет, или две копейки. Но эта лавка — не для выгоды, это память о молодости. И за прилавком стою я, Мирон Львович. Те, кто знает меня как Иосифа Яковлевича, не знают про меня-букиниста. Поэтому встретить