Кисть ее руки. Книга 2 - Содзи Симада

я беспокоился, что будет тяжело идти с больной левой рукой, я попросил вызвать такси.

Я вернулся в «Рюгатэй» с загипсованной рукой, висящей на шейной повязке. Я чувствовал себя несчастным из-за этого нелепого, как мне казалось, вида. Хотя я знал, что мне нужно пойти в большой зал, чтобы поесть, я чувствовал усталость во всем теле, в голове был сильный туман, поэтому решил сначала немного отдохнуть в своей комнате, а потом уже идти ужинать. Не хотелось всем объяснять, откуда взялся гипс. Когда я вошел в комнату и посмотрел на часы, была уже половина девятого.

В этом возрасте мне надоело каждый день раскладывать и складывать футон, поэтому в течение многих лет я просто держу его постоянно уложенным на место. В «Рюгатэе» с его непрекращающимися трагедиями некому было меня за это винить, как не было и горничной, которая убирала бы мой футон в шкаф, а вечером снова его доставала оттуда и раскладывала. Вернувшись измученный в «Макиэ-но-ма», я, не зажигая света, рухнул на футон. Из-за этого гипс стукнул меня по груди, чуть не сломав ребра. Я думал, что отдохну так минут пять, а потом пойду в «Рюбикан» и попрошу чего-нибудь поесть.

Сразу после этого я, видимо, уснул. Если подумать, это было странно. У меня не было ни малейшего желания спать, и я не помню, чтобы чувствовал сонливость. Возможно, я просто устал, или в составе обезболивающего, которое мне укололи в больнице, было еще и снотворное? Или, возможно, потому, что я уже долго тут жил и стал воспринимать комнату «Макиэ-но-ма» в «Рютэйкане» как собственный дом, я расслабился, как в своей квартире, и, сетуя на тяжесть загипсованной левой руки, заснул, даже не накрываясь одеялом.

Внезапно я услышал глухой стук. Затем со всех сторон послышались скрипы. От неожиданности я сел на постели. Я почувствовал тяжесть в груди и какую-то безнадежность, как будто меня сбили с ног.

Это было землетрясение. И довольно сильное. Мне показалось, что на меня упал столб, но это был всего лишь гипс на моей левой руке.

Тряска быстро прекратилась. Я обнаружил, что сижу на футоне. Так, сидя, я снова стал думать. Как долго я сейчас спал? В комнате было темно. Это было понятно, ведь я заснул, даже не включив света.

Лежа неподвижно на футоне, я услышал звук текущей воды. Что бы это могло быть? Пока я прислушивался, звук воды, казалось, становился все громче и громче.

Я думал, что это от воды, текущей по деревянному желобу снаружи, но он был какой-то странный. Течение по желобу слышалось постоянно, и я не помнил, чтобы до сих пор оно привлекало к себе мое внимание. Тот звук был слишком слабым. Но сегодняшний звук меня почему-то беспокоил. Он был немного не таким, как раньше. Прежде всего, он был громче. И еще мне показалось, что вокруг меня начал разноситься слабый приятный запах.

Я встал и пересек свою темную комнату, потом, как обычно, прошел через комнаты в четыре татами и в два татами, и вышел в коридор.

– Ого! – воскликнул я непроизвольно.

Все вокруг выглядело не так, как обычно. Как-то странно. Трудно объяснить, что это было, но в гостинице явно что-то произошло. Плеск воды не прекращался. Звук становился все громче и громче, и теперь он был повсюду в «Рютэйкане». Я внимательно прислушался. Звук больше нельзя было назвать тихим. Но дело было не только в звуке воды. В чем причина этого необычного ощущения, возникающего из погружения в ночной воздух? Откуда этот новый сладкий аромат?

Все было не так, как обычно. Двор «Рюгатэя», который, казалось, был мне хорошо знаком, выглядел совершенно иначе. В чем причина этого ощущения? Стоя в странной тишине, как будто все вокруг умерло, я некоторое время размышлял об этой причине.

Над садом висел тонкий туман. И причина, по которой весь туман, казалось, сиял белым, заключалась в том, что высоко в небе стояла луна.

Когда я поднял глаза, луна показалась мне размытой из-за тумана. Форма ее была идеальной. Наверное, сейчас полнолуние. Однако туман и луна – это не такая уж редкая вещь. Я и раньше видел это сочетание много раз. Мое ощущение не было связано с ними.

Я слышал шум воды. Постоянный плеск. Звук теперь заполнил все здание, где я стоял. Внезапно меня захватила фантазия. Мне казалось, что весь «Рюгатэй», включая двор, плывет по величественному водоему и плавно движется по течению вниз. Коридор, в котором я стоял, ощутимо дрожал. Я направил свой взгляд на дальний край горы, где должна была быть звонница. Но из-за тумана там ничего не было видно. Гора с храмом Хосэндзи и звонница казались мне очень далекими.

Наконец я понял. Галлюцинация появилась у меня потому, что весь свет был выключен. Полная луна над головой подсвечивала туман ярким белым сиянием, поэтому все вокруг было хорошо освещено. И я не сразу осознал, что свет в «Рюгатэе» не горит. Он не падал и со стороны «Рюбикана». Не было света и у входа в «Рюдзукан». Не горел ни один ряд лампочек, уходящих вверх и вниз по коридорам. Бумажные фонарики не светили сквозь тростниковые двери комнат. У меня создалось впечатление, что «Рюгатэй» умер.

В крайней тревоге я решил навестить Сакаидэ в «Бэкко-но-ма». У меня было такое чувство, будто я остался здесь один. Когда я подошел к его комнате, оказалось, что тапочек Сакаидэ нет на месте. Я удивился, где он может быть в такое-то время. Оглянувшись, я обнаружил, что тоже стою босиком. Люди иногда бывают рассеянны. Я позвал его.

– Господин Сакаидэ! – позвал я, а потом еще и еще.

Однако ответа не последовало.

Я взялся за тростниковую дверь. Слегка поднажал, и она открылась.

Наклонившись внутрь первой комнаты, я снова выкрикнул имя Сакаидэ. Ответа не последовало. Раздвижная дверь в комнату в четыре татами была открыта. В задней комнате тоже никого не было видно.

Это обеспокоило меня почти до отчаяния. Я попытался вспомнить, что произошло всего несколько часов назад, когда я вернулся домой из больницы. Кажется, тогда из этой комнаты в коридор просачивался слабый свет. И еще, помнится, в коридоре стояла пара тапочек. Так было всегда. Придя в гостиницу, я не почувствовал ничего необычного, все было привычно.

Я почувствовал панику и решил быстро спуститься вниз по коридору. Однако результат оказался не такой, как раньше. Шея болела от тяжести подвешенной к ней левой руки. Мне хотелось побежать, но я чувствовал, что если перестараюсь, то могу упасть.