Черная рука - Стефан Толти

сидевшего за кухонным столом человека. Поднявшись еще на несколько ступенек, Петрозино замер на мгновение, затем спустился назад. Войдя в открытую дверь и приблизившись к мужчине, детектив велел ему встать, сообщил, что узнал в нем Синени, разыскиваемого по обвинению в убийстве бритвой четыре года назад в Чикаго Оскара Кварнстрома, и что это преступление карается смертной казнью. За два года до того Петрозино мельком глянул на ориентировку, разосланную чикагскими коллегами, и что-то в лице этого человека, попавшего в поле зрения на долю секунды, пробудило давнее воспоминание. Подозреваемый во всем сознался и был отправлен в Чикаго для судебного разбирательства[100].

Вскоре Петрозино стал опережать старших коллег. Он выследил и привлек к ответственности шайку «страхователей воскрешения»[101], члены которой покупали полисы страхования жизни, объявляли себя мертвыми, после чего жили на вырученные средства. Он раскрыл преступную схему: бандиты входили в доверие к невинным итальянцам, притворяясь, будто знали их в прежней стране, затем уговаривали оформить страховые полисы на их имя и после этого потчевали смертельной дозой яда[102]. За один год Петрозино добился рекордных для Департамента полиции Нью-Йорка семнадцати обвинительных приговоров за убийства[103]. К концу карьеры он отправил около сотни убийц на электрический стул или на долгие годы в тюрьму Синг-Синг.

Жители Манхэттена, и не только итальянцы, заговорили об этом новом неистовом детективе. Петрозино стал настолько знаменитым, что преступники, прибывавшие из Южной Италии, первым делом просили им его показать[104]. Они вставали на другой стороне улицы Малберри-стрит, напротив дома 300, и молча наблюдали, как люди в синей форме и детективы в штатском выходили, собирались на ступеньках или заходили в здание. Иногда преступники ждали часами, прежде чем их знакомый не наклонялся и не шептал им: «Это он». И вновь прибывшие всматривались в темноглазого человека с бычьей шеей, одетого во все черное, включая характерную шляпу-котелок. Они запоминали черты его лица, рост (иногда детектив носил специальную обувь, чтобы казаться выше), размашистую походку. Для любопытства существовала вполне конкретная причина: желание знать, как выглядит Петрозино, чтобы по возможности избегать его общества во время преступной деятельности. Однако безусловно, тут присутствовал и момент благоговения. Еще бы – приезжий итальянец, приятельствующий с самим Тедди Рузвельтом! Конечно, любопытствующие были ворами и убийцами, но они все еще оставались иммигрантами. «Петрозино, казалось, для многих олицетворял американскую историю успеха, – писал исследователь преступности Гумберт Нелли, – как внутри итальянской колонии, так и за ее пределами»[105].

Некоторым из этих людей суждено было вступить в «Общество Черной руки», распространявшееся в последние дни столетия подобно тифу по многоквартирным домам на Малберри-стрит.

То, что в конце XIX века самым известным итало-американцем страны стал человек, кого власть имущие уполномочили выслеживать и сажать в тюрьму своих соотечественников, многое говорит о положении общества того времени. Среди мигрантов из Старого Света попадались работники искусства и интеллектуалы – преподаватели классической литературы, писатели, оперные певцы и каменщики, создававшие великолепные произведения, – но таких страна почти не замечала. Зато Петрозино, «ловец человеков», очаровавший старую породу ньюйоркцев – потомков первых голландских поселенцев и англо-саксонских протестантов, был принят так, как ни один другой итало-американец его времени. Очевидно, представление страны об итальянцах было настолько узким и зашоренным, что могло вместить только две фигуры из тысяч, въезжавших через «ворота» острова Эллис: убийцу, наводившего ужас на законопослушных американцев, и его зеркальную противоположность – служителя закона. Их Спасителя.

* * *

Петрозино обладал особым качеством, которое объясняло, почему детектива уважали, даже боготворили на Мотт-стрит[106], по крайней мере те граждане, которые не питали к нему предубежденной неприязни. Это качество особенно ярко проявилось в деле Анджело Карбоне.

В один из вечеров 1897 года этот молодой итальянец выпивал в кафе под названием «Тринакрия»[107] и поцапался там с сорокадвухлетним Наттали Броно. Во время потасовки Броно получил удар ножом в спину. Карбон клялся в своей невиновности, однако после восьмичасового судебного разбирательства (одного из самых быстрых в истории Нью-Йорка на тот момент) суд присяжных Манхэттена признал юношу виновным в убийстве. Ирландский судья, будучи по совместительству великим сахемом[108] Таммани-холла, приговорил Карбоне к смертной казни, объявив, что приговор – это предупреждение всем итальянцам, «которые слишком склонны к преступлениям подобного рода». Сбитого с толку подсудимого спросили, хочет ли он сказать что-нибудь напоследок. «Ваша честь, – пробормотал Карбон, – почему я, невиновный человек, должен умирать в назидание другим?»[109] Молодого человека отвезли в Синг-Синг (печально известную тюрьму, название которой происходит от индейских слов «синт синкс», что означает «камень на камне») дожидаться свидания со Старым Искрилой[110] – деревянным электрическим стулом, который сконструировал дантист, почерпнувший вдохновение из рассказа о пьянице, погибшем от удара током после прикосновения к линии электропередачи.

Петрозино не имел отношения к этому делу, однако вскоре после вынесения приговора на Мотт-стрит зашелестели слухи о том, что Карбоне человек трудолюбивый и пользуется уважением; что его нельзя отнести к marmaglia, то есть к тому сброду, который обычно устраивает поножовщину. К тому же улики указывали совсем на другого участника событий. Петрозино не имел особых причин беспокоиться о судьбе Анджело Карбоне: дело не вызвало никаких возмущений в прессе, не раздавалось призывов к повторному разбирательству, и полиция Нью-Йорка была совершенно уверена, что взяла нужного человека. Наоборот, возобновление расследования вызвало бы ропот среди его коллег-копов. Однако история Карбоне не давала детективу покоя все последние дни 1897 года. Наконец, он решил к ней присмотреться.

Детектив сел на поезд и поехал на север штата в Синг-Синг, выстроенный на восточном берегу реки Гудзон, в почти пятидесяти километрах к северу от Нью-Йорка. Приехав, он вошел в тюрьму, стены которой были сложены из добытого в близлежащем карьере серого мрамора. Внутренний двор бдительно охраняли вооруженные снайперы, дежурившие в конических сторожевых башнях. Охранники препроводили Петрозино в Дом смерти, где содержались приговоренные к смертной казни, затем в сырую промерзшую камеру размером метр на два с половиной. Содержавшийся в ней заключенный Карбоне рассказал детективу всю свою историю по-итальянски. «Io non l’ho ucciso», – сказал он в конце. «Я его не убивал»[111]. Петрозино согласился заново расследовать преступление.

Детектив начал с того, что изучил жизненный путь жертвы и обнаружил у Броно несколько известных врагов. Один из них выделялся особо: Сальваторе Чиарамелло, шестидесяти двух лет, судимый за насилие, находился в том кафе именно в ночь смерти Броно. Один факт показался Петрозино особенно интересным: Чиарамелло исчез на следующий день после убийства, и с тех пор