Бумажные души - Эрик Аксл Сунд

(отрывок)

ОСЕНЬ 1881 ГОДА

Стина никогда еще не видела столько воды, как у западных берегов Швеции, в могучем Скагерраке. И столько черного, вонючего дыма, как на палубе парохода “Орландо”, она тоже еще никогда не видела.

Юнец, перегнувшийся через перила рядом с ней, сплюнул; ветер подхватил плевок, унес по широкой дуге, и плевок канул в воду за кормой парохода.

– А ведь вон там – Стюршё, – сказал юнец. – Это последнее, что вы видите в землях короля-прелюбодея. Вы же не собираетесь возвращаться?

Стина покачала головой. Швеция? “Никогда, ни за что”, – подумала она. Никакого Витваттнета, никакого больше супа в доме Старейшин.

Она смотрела на последние валуны, край земли ее предков, на скалистый остров с бело-красными домиками, на которые с востока наползал осенний туман. Затем прозвенел звонок на обед, и она ушла.

Ей дали кофе с сахаром в жестяной кружке и кусок ноздреватого ржаного хлеба, солдатского хлеба, смазанного молочным жиром, и кусочек селедки. Потом она долго стояла на палубе, утопавшей в дыму из пароходной трубы: к бочке с водой выстроилась очередь.

Предполагалось, что вода на зеленом пароходе компании Вильсона чистая, но они отплыли из Гётеборга всего два часа назад, а на поверхности уже плавал слой копоти.

– Одна мерка на билет, – объявил раздатчик, указывая на деревянный ковш, привязанный к бочке.

Стина быстро выпила воду, и если у кофе хотя бы не было вкуса, то вода отдавала затхлостью, а сажа липким налетом осела на языке и нёбе. Но Стина, в отличие от соседей по очереди за водой, не жаловалась. Она никогда больше не будет жаловаться. Никогда и ни на что.

Она поселится в Миннесоте, станет жить тем, что дает земля, и найдет человека с добрым сердцем, состарится с ним, а когда все это исполнится, она простится с Богом.

– А ведь Америка – она большая…

Снова юнец с кормы, который плевал в Швецию на прощанье.

Тогда Стина не разглядела его как следует, но теперь увидела, что этот поганец похож на кузена Акселя: голубые глаза с по-девичьи длинными ресницами, а сам веснушчатый и огненно-рыжий.

Глава 74

Вингокер

В последнюю пятницу июля солнце вернулось – по крайней мере в Вингокер, ради народных гонок в Троллосене. Нильс Олунд стоял у ближайших к трассе перил и наблюдал за дебютом человека, служившего в Крунуберге.

В начале лета надзирательница Ольга Свитолина взяла под опеку Нино Ховланда, имени которого тогда еще никто не знал. Пока Нино находился в Крунуберге, она несколько раз разговаривала с Олундом, но ни словом не обмолвилась, что записалась на свои первые гонки. Оба несколько лет мечтали восстановить старый “сааб”. И вот Ольга осуществила мечту, а Олунд стоял и смотрел.

“Для автомобиля смерть в народной гонке все равно что смерть в бою”, – думал Олунд, глядя, как три помятые машины в облаке пыли закладывают вираж. В их числе был и выкрашенный в черный цвет “сааб-99” с красной молнией на крыше, за рулем которого сидела Ольга.

Нет, он не заржавеет на заднем дворе, его не расплющат на свалке; автомобиль, который принял участие в народной гонке, погибнет на поле боя. “Как в скандинавских мифах”, – подумал Олунд. Воинов, которым не посчастливилось умереть в бою, в наказание отправляли к богине смерти Хель в Нифльхейм. Отважных же ждет пир в Вальхалле, а также в месте, которое по странному стечению обстоятельств называется Фолькванг.

Шел четвертый заезд третьего отборочного раунда. Ольга дышала в затылок желтому “опелю”, который то и дело порывался нарушить правила.

Когда “сааб” подло толкнули в левый бок, Олунд громко выругался.

– Почему судьи не дисквалифицируют “опель”, – пробормотал он, наблюдая, как Ольга с честью выходит из положения.

Хлыстовая травма – не шутка.

Это было хорошо известно и Перу Квидингу, который все еще носил воротник Шанца, хотя прошел уже месяц с того дня, как пара тысяч литров воды смыла его с горного склона.

Олунд вздохнул и прислонился к металлическим перилам. Просто ужас, что люди способны вытворять друг с другом, даже не сознавая этого.

Пока Жанетт и Шварц занимались Квидингами, которых предстояло отправить в Стокгольм под арест, Олунд с Оливией три дня оставались с Нино, Стиной и Видаром. Брат и сестра еле держались на ногах от истощения, а у Видара была температура за сорок. Еще у мальчика обнаружился порок сердца, который вполне можно было вылечить в обычной больнице в первые месяцы его жизни, тем самым сильно облегчив ему жизнь.

Но Квидинги отказали мальчику в этом, поставив себя и свои странные идеи выше здоровья собственного ребенка. Да еще оправдывались, говоря, что “избавили” детей от страданий.

Видар не выжил бы, если бы не Оливия. Всю дорогу до больницы в Эстерсунде она сидела с ним в багажном отделении вертолета и делала ему искусственное дыхание и массаж сердца.

Машины неслись, как стая хищников; когда они мчались по прямой, Олунд подался вперед, чтобы лучше видеть. Желтый борт скрежетнул по черному, гравий брызнул на металлическую ограду и ему на голую голень; “опель” занесло, он скользнул задними колесами в кювет, “сааб” вырвался вперед, и “опелю” пришлось уступить первенство. “Йес”, – подумал Олунд и сжал кулак.

– Здравствуй, дорогой.

Подкравшаяся сзади Оливия поцеловала его в шею и протянула стаканчик дымящегося кофе.

Олунд с благодарностью принял картонный стаканчик, и Оливия достала булочку в целлофановой обертке.

– Возьми. Это получше, чем сосиски.

Олунд не просил еды, но теперь почувствовал, как посасывает в желудке. Он отставил стаканчик в сторону, чтобы кофе остыл, и принялся разворачивать целлофан.

На Оливии была та же футболка, что и во дворе у сарая Туйи Хаммарстрём. Олунд еще долго будет вспоминать о том случае, глядя на эту футболку.

– Жанетт звонила, – сказала Оливия и оперлась на перила рядом с ним. Потягивая кофе, она следила за машинами на трассе. – Похоже, Мелисса отказывается видеть Томми. Мы можем показывать ей какие угодно документы. Она говорит, что никогда не признает в нем своего биологического отца.

Олунд вспомнил сцену, разыгравшуюся несколько недель назад. Томми Юнгстранд, который много лет назад решил считать свою дочь мертвой, все-таки расплакался, когда их собрали в комнате для свиданий. Мелисса же словно оледенела и не произнесла ни слова. Томми рассказывал ей, какой она была в раннем детстве, показывал фотографии дома в Бергсхамре, но Мелисса повернулась к Оливии и сказала: “Я не хочу видеть этого человека. Уведите меня отсюда”.

– Жанетт еще чего-нибудь хотела? – спросил Олунд, поедая сэндвич, вполне соответствовавший бабулиному стандарту. Булочка с маком, разрезанная пополам, была щедро намазана маслом, а в середине лежал толстый ломтик сыра. Помидоров и огурцов было ровно столько, чтобы сыр не