У метро, у «Сокола» - Вячеслав Николаевич Курицын

же вся, так сказать, память трубки миллион раз выдута, все запахи вынюханы…

— Сто пятьдесят третью?

До пятерки с конфискацией, если доказать «коммерческое посредничество». Но не из чего пока не вытекает, что Бадаев хотел нажиться на продаже иконы, а не просто соседке помогал. По умолчанию советский человек соседке всегда помогает бесплатно, в иное суд не поверит.

— Сто восемьдесят первую?

Заведомо ложное показание — да. На прямой вопрос, были ли у Кроевской ценные вещи, ответил, что не знает, а сам в это время уже химичил с иконой. Часть первая, до одного года. Но на этот вопрос Бадаев отвечал давно: без протокола, без подписи. Считай, что и не отвечал.

— Сто сорок седьмая еще…

Мошенничество, завладение личным имуществом граждан или приобретение прав на имущество путем обмана или злоупотребления доверием.

Это зятю мертвой тещи впору пришлось: пытался приобрести права на квартиру путем обмана. А Бадаев, если ему Кроевская дала икону, доверием не злоупотреблял, по ее же просьбе переправил на экспертизу. То есть это не так, но тут-то нет свидетельств, кроме его слов.

Ничего, в общем, не решили.

Самовар из кабинета генеральского куда-то делся. Позже Покровский выяснил, что у него отпаялся носик.

Сел полистать дело… Нет, не листается, хватит листать.

Рано выдернули Бадаева в камеру!

Надо было еще покачать, поводить, как барана перед закланием, вылезли бы улики какие-нибудь. Сфальсифицировать, в конце концов, можно информацию. На особо принципиальные случаи есть у милиции в загашнике так называемые белые свидетели, совершенно посторонние на первый, да и на десятый взгляд люди, чем-то, однако в глубине своей биографии милиции обязанные. Нашел бы Жунев человека, который покажет, что видел Бадаева во время убийства на месте убийства — неважно, первого или второго. Нет, так грубо не принято. Свидетель может быть косвенным, сообщить, например, что застал Бадева таскающим туда-сюда асфальт. Да, кривая улика, но как-то пришлось бы суду трактовать эти загадочные манипуляции, а у Покровского трактовка — очень убедительная. На его взгляд, конечно.

Ладно.

Зашел к Лене Гвоздилиной, взял продуктовый заказ. Сгущенное какао — две банки, банка венгерского компота, чешский паштет из очень толстой, если верить картинке, утки, арахис, фисташки, сервелат, консервы тунец новой марки, конфеты «Кремлевские», сыр «Останкинский» — как выразилась Лена Гвоздилина, «интересный». Паста «Океан», конечно. У Лены кофточка с глубоким вырезом, когда наклоняется над столом, груди пляшут, как отражения звезд в ночном колодце.

Звонок от Семшова-Сенцова из ЦСКА, у Покровского сердце подпрыгнуло, почувствовал, что будет интересно. Да! Начал действовать встревоженный Бадаев после того, как Покровский его на «Динамо» в субботу поддавил, а потом и в воскресенье в парке.

ЦСКА, как флагману советского спорта, всегда нужно много мяса. Для своих многочисленных команд, для базирующихся в ЦСКА сборных СССР по гимнастике и баскетболу, для двух столовых комплекса ЦСКА, для школы олимпийского резерва по фигурному катанию, тоже приписанной к ЦСКА, для подшефного детского дома. Иной раз из экономии и во славу свежести ЦСКА закупает его прямиком на селе за наличный расчет, вот и сейчас шли переговоры по масштабной — рекордной! — покупке. Планировалось приобрести в Красногорском районе целое говяжье стадо. И Бадаев в понедельник сообщил Коневой, якобы с подачи Голикова, что они, конечно, доверяют заготовителю Л. Т. Федорову, с которым давным-давно плодотворно сотрудничают, но поскольку сумма особо большая, постольку с деньгами поедет сам Бадаев, вот так.

30 000 (прописью Тридцать тысяч) живых рублей, выделенных для покупки стада, буквально сегодня, кабы все шло по графику, оказались бы в руках Бадаева, и ищи-свищи потом боксера… Приобрел бы хижинку в захолустье, медвежьих углов в Союзе Социалистических Эр хватает. Делал бы вид, что роется в огороде, до конца своих серо-буро-малиновых дней. В маленьком городке, имея жилье и не имея потребностей, кроме как длить существование, меньше чем на тыщу можно год сидеть совершенно спокойно.

Так что глупое решение Жунева задержать в среду Бадаева оказалось умным.

Настя Кох приехала из Музея авиации и космонавтики, где фиксировала исчезновение писем. Там свежий переполох, зашли в музей дедушка с внучкой, долго гуляют, устали. Сверточек при них. Спросили вежливо в одном из залов, можно ли они тут перекусят. Дежурная глянула на сверточек: ну, думает, пусть перекусят, пирожки, наверное. И вышла, деликатная… У нее не один зал на попечении, а целых три, полмузея. А потом глядь — дедушки нет, внучки нет, витрина с космической пищей взломана, а в витрине нескольких космических микробуханочек и тюбиков с космическим борщом недостает! И только дверка витрины постукивает на сквозняке.

— Остроумно, — согласился Покровский. — А с письмами что?

С письмами все в порядке. В том смысле, что их нет, исчезли. Оформили пропажу документом, можно предъявлять Маховскому, как ответственному, обвинение. Посидели с Настей Кох — Покровский объяснял ей, как правильно в этой ситуации бумагу составлять. Как уже надоели все эти боковые тропинки. Хочется крови Бадаева.

Сама Настя Кох непривычно взвинченная, юбка странно застегнута, виднеется из-за пояса полоска трусов… Неаккуратной Настя Кох иногда бывает, но такой нервной — нет. Быстро вдруг ушла куда-то.

Ладно.

Подумал, что так и не сообщил Раисе Абаулиной, что и как с Юрием Николаевичем. Решил, что и черт с ними обоими.

Пошел сдал наконец зачет по стрельбе. Вместо привычных своих восьмерок и девяток девять из двенадцати пуль всадил в центр, еще одну в линию между девяткой и десяткой. Никодимыч языком цокнул, но лицо у Покровского, видимо, было такое, что снисходительно (а по-другому Никодимыч не умел) похвалить Покровского он даже и не решился.

В медпункте взял справку в бассейн. В ответ показал язык, позволил померять себе температуру. Заглянул в столовую. Съел морковный салат и полстакана сметаны, ничего больше и не хотелось. Легкости хотелось в теле, скорости, движения, может быть даже бега и пальбы… Съел еще один морковный салат, взял без очереди.

Шастал по коридорам, по этажам: протертая ковровая дорожка, закрепленная бронзовыми рейками, батареи пора красить, выглядят так себе, кто-то окурок прямо в коридоре выкинул и растоптал. Подзавел часы на руке, хотя делал это только по утрам. Проходил, как сквозь расступившуюся воду, сквозь разговоры коллег, что-то про эксгумацию, про бесквитанционку, про то, что грозятся вообще закрыть ночной буфет.

— …Сикуха обычная, а двоих бугаев двумя ударами уложила. Спецподготовка какая-то, хрен поймешь. Молчит…

— …А в стиральном порошке — семьдесят процентов кальцинированной соды. С размахом подошли…

— …Он на дачу спрятался пару дней от нее отдохнуть. А она решила проверить, один ли он там, нагрянула ночью