Охота за наследством Роузвудов - Маккензи Рид

лестничной площадки первой, смотрит на меня с ободряющей улыбкой. В ответ я натянуто улыбаюсь, и внутри у меня все обрывается, когда мы спускаемся дальше и входим в вестибюль.

Из-за закрытых дверей гостиной доносится музыка. А перед ними мы видим четыре знакомых лица.

– Ты пришел! – восклицает Дэйзи, бросившись на шею Лео.

Он выглядит… просто ужасно. Вся его правая рука загипсована от плеча до кисти, и он шатается, когда Дэйзи виснет на нем.

Она помогает ему не упасть.

– Ой, извини. Просто я так рада видеть тебя. Я по тебе скучала.

– Я тоже по тебе скучал, – отвечает он. И не смотрит в мою сторону.

«Я ненавижу тебя, мать твою», – отдается эхом между нами.

Я отвожу от него взгляд, чтобы унять боль, и шокированно застываю, когда меня обнимает Куинн, а вслед за ней и Калеб.

– Где, черт возьми, ты была всю эту неделю? – спрашивает она.

– Планировала вот это. – Я показываю на двери гостиной, кивнув Калебу. – Ну и как у меня получилось?

Он широко улыбается:

– Весьма впечатляюще для той, кто раньше никогда этим не занимался.

– Простите, что я игнорировала ваши сообщения.

– Это один из твоих многочисленных талантов. – Майлз улыбается и сжимает меня в медвежьих объятиях.

Я немного таю, как всегда, радуясь его фирменным объятиям, хотя я и жаждала объятий совсем другого парня.

– Ну и как на все это отреагировали ваши родители? – спрашивает Дэйзи, когда мы отстраняемся друг от друга.

– Мать посадила меня под домашний арест на следующие четыре недели, – говорит Куинн. – Она отпустила меня сюда только благодаря вашему VIP-приглашению.

– Я уверен, что все слышали, как отец орал на меня в больнице. – Калеб смущенно ежится. – Он был вне себя. Но радовался тому, что мы остались в живых. К тому же он поговорил с моей тетей, и сегодня они оба здесь, так что… возможно, это все-таки победа? А может, это породит больший хаос. Шансы тут фифти-фифти.

– Ну, это лучше, чем ничего, – замечает Дэйзи. И смотрит на Лео: – А как дела у тебя?

– Я уже не под домашним арестом, что клево, – отвечает он, но голос его звучит приглушенно, вяло, что не похоже на его обычный бодрый тон. – Оказывается, если ты ломаешь себе руку и получаешь сотрясение мозга, находясь в горящем здании, твой отец вдруг начинает проявлять горячую любовь к тебе. Хороший лайфхак, не находишь?

Он произносит это беззаботным тоном, будто это шутка, но оглушительное молчание, следующее за его словами, показывает, что это отнюдь не так. Я хочу что-то сказать, что угодно, но он ведет себя так, будто меня тут вообще нет.

Куинн легонько толкает его в бок.

– Это чепуха, что он только после всего этого просек, что твой потенциал превосходит все ожидания. Но типа лучше поздно, чем никогда, а?

Лео пожимает плечами.

– Думаю, да. Но если учесть, что родители и сестры связываются со мной по FaceTime каждый божий день, чтобы спросить, как я себя чувствую, хотя я уже сказал им, что от разговоров по телефону мне хочется выблевать мозги, то, пожалуй, я предпочел бы сидеть под домашним арестом.

– Кстати говоря, Нонна спустит на меня всех собак, если я не закончу помогать ей на кухне. У меня вообще нет времени. – Майлз тычет большим пальцем куда-то назад. – Я подойду к вам позже, лады?

– Я могу пойти с тобой? – спрашивает Калеб.

Лицо Майлза расплывается в улыбке:

– Само собой. Только смотри, не слопай всю салями. Она предназначена для гостей.

Похоже, Калеб задет, но идет за ним.

– Я и есть гость.

– Эй, подожди! – Куинн берет Калеба за плечо, чтобы остановить. И делает вдох. – Я хотела сказать тебе, что… тогда, на том дощатом тротуаре, то, что ты сделал для меня, было очень смело. Когда этот говнюк-охотник направил на меня пистолет… – Она сглатывает, и ее пальцы касаются пожелтевшего края синяка на виске и корки на заживающей ране. – Спасибо тебе. За твою смелость.

Глаза Калеба загораются. И, улыбнувшись и кивнув, он позволяет Майлзу втащить себя в гостиную, за которой находится кухня.

– Кстати о смелости… – говорит Дэйзи, обращаясь к Куинн. – Думаю, я должна с тобой поговорить – я и так уже слишком долго убегала от этого разговора.

– Это верно – должна.

Дэйзи кивком показывает на коридор, ведущий в кабинет. Бросив взгляд на Лео и меня, они обе исчезают за углом.

А затем наступает молчание. Мучительное молчание, более громкое, чем музыка.

– Наверное, мне надо…

– Я хотела…

Мы оба замолкаем.

– Начинай первым, – выдавливаю я.

Он колеблется.

– Я просто хотел сказать, что, наверное, мне надо отыскать родителей и смыться отсюда. В данный момент вечеринки не для меня. Предписание врача и все такое.

– Да, конечно.

У меня падает сердце. Хотя его слова явно подтверждаются тем, как он одет – в растянутую футболку и спортивные шорты. Этот прикид однозначно не предназначен для вечеринки.

Он толкает дверь гостиной, но я хватаю его за здоровую руку и быстро выпаливаю то, что тренировала перед зеркалом всю неделю:

– Я просто хотела поблагодарить тебя. За то, что ты защищал меня на фабрике.

Он смотрит в пол.

– Это пустяки. Я лгал тебе, и это было паршиво. Сразиться с этим охотником – это самое малое из того, что я мог сделать.

– Ты мог погибнуть. – От этих слов у меня снова сжимается горло.

Его губы трогает едва заметная улыбка:

– Я в порядке. Да, моя рука выведена из строя, и я еще не скоро смогу снова играть в хоккей, но все путем. И сотрясение мозга – это, конечно, паршиво, но такие сотрясения бывали у меня и прежде. – Он делает паузу. – Я рад, что ты в порядке. Когда я пришел в себя, мне сказали, что фабрика сгорела. Я испугался, что ты пострадала.

– Нет, со мной все хорошо.

Он глядит на меня:

– Я же ходячий детектор лжи по этому вопросу, и, говоря «Со мной все хорошо», меня не обманешь, ты не забыла?

Я не могу удержаться от тихого смеха.

– Со мной все будет хорошо, – поправляюсь я. – Но спасибо тебе. Прости за то, что я сказала на фабрике. Я вовсе не ненавижу тебя. И, кстати сказать, я тоже по тебе скучала.

Он улыбается, взглянув на дорогой ковер под нашими ногами, прежде чем посмотреть мне в глаза.

– Я понимаю, что это, возможно, случится не скоро, но как думаешь, ты когда-нибудь сможешь меня простить? Потому что там, на фабрике, я говорил серьезно. Я… – Он замолкает, и в его глазах я вижу искреннее