Море смерти, берег любви - Светлана Владимировна Успенская

такое впечатление, что от моего некогда бодрого и дееспособного тела осталась одна голова, а прочие органы растворились, превратившись в комок пушистой медицинской ваты. Я кулём полулежал в кресле и с ужасом наблюдал за своей мучительницей, которая безбоязненно передвигалась по комнате, наслаждаясь своей безопасностью, и, кажется, в этот момент совершенно не собиралась меня убивать.

Она деловито распахнула шкаф, достала халатик и чистое белье (я следил за ней глазами, мучительно узнавая в ней движения и черты Кэтрин, женщины, которая исчезла так внезапно и так бесповоротно).

Инга ласково улыбнулась мне:

– Я быстренько в душ, а потом мы с тобой попьем кофейку и поболтаем. У меня была чертовски сложная неделя. Пришлось переводить свои капиталы в швейцарский банк, а это, знаешь ли, не так легко, Сержи… Ну, не скучай…

И она упорхнула, спокойно оставив пистолет на столе.

Я смотрел на пистолет и от злости кусал губы, не в состоянии сдвинуться с места. Может быть, крикнуть? Соседи услышат, вызовут милицию, ведь люди так близко от меня – за тонкой панельной стенкой. Они умываются, бреются, едят утренний омлет, провожают детей в школу и уверены в том, что замечательно проживут сегодняшний день. Я же, бессильный, как спелёнатый младенец, уверен, что сегодняшний день – последний в моей жизни, хотя мой мозг отказывается верить в это!

Я попытался крикнуть, но только неясный хрип вырвался из горла. Губы уже не двигались, словно застыли на морозе, дышать стало трудно, как будто грудную клетку заковали в гипсовый корсет… Я понял, что это конец, я в полной и безоговорочной власти у этой стервы с ангельским лицом. Я у нее в плену…

Вода в душе шумела недолго.

Совершенно не стесняясь меня, Инга вошла в комнату. В распахнутом халатике виднелось крепкое гибкое тело с дрожащими яблоками грудей, плоский живот никогда не рожавшей женщины и сильные ноги поклонницы тенниса. На матовой коже блестели, переливаясь и дрожа, крупные капли влаги. Что-то негромко напевая под нос, она сбросила махровый халат и стала одеваться, деловито морща лоб, когда перебирала гору тряпок. Я смотрел на мальчиковую стрижку, делавшую шею длиннее и тоньше, на стройное гибкое тело, тонкие сильные руки – и чувствовал, что, если бы она захотела, я мог бы ее простить. Конечно, это безумие, но я смог бы вынести даже безумие…

Облачившись в деловой костюм, Инга наконец вспомнила обо мне. Она подошла и спросила:

– Ну как дела? Ты не скучал без меня, Сержи?

Как будто я мог ей что-то ответить! Так разговаривают с кошкой – ласково и безразлично, не ожидая ответа. Так разговаривают с фотографией погибшего человека – без надежды услышать отклик.

Аромат кофе, приплывший с кухни, защекотал ноздри. Инга ушла на кухню и появилась с бутербродом и чашкой. Она удобно уселась передо мной. Неторопливо она приникла губами к чашке, изредка поглядывая на настенные часы.

Она говорила не со мной, бесчувственной куклой, набитой опилками и способной только вращать глазами, она говорила сама с собой – так говорят на исповеди, так рассказывают попутчику в поезде историю своей жизни – с уверенностью, что выслушают, поймут и забудут… Забудут навсегда…

Глава двадцать первая

– Я задумала сделать это давно… Что именно, ты спросишь? Исчезнуть, раствориться, поменять жизнь, как меняют вытершиеся на сгибах перчатки. Я хотела не просто начать новую жизнь, я хотела стать другим человеком, с другой внешностью, в другой стране, с другими людьми. Я хотела забыть всё – детство с вечно пьяным отцом и пришибленной матерью, юность с вечными проблемами безденежья, не слишком удачную супружескую жизнь и вообще всё, что составляло опостылевшее прошлое некоей особы по имени Инга Абалкина… Конечно, кое-кому моя жизнь под крылышком банкира Абалкина покажется верхом женского счастья – личные деньги, поездки за границу, лучшие шмотки из престижнейших парижских Домов моды, спортивная машина стоимостью под сто тысяч долларов, поклонение мужчин. И при этом – относительная свобода. Свобода в том, чтобы выйти из дому, пойти в кино, завести любовника, принять дозу для расслабления… И полное отсутствие другой свободы, которую я и признаю истинной, – без необходимости лгать, скрываться, ловчить, приспосабливаться к привычкам одного человека и думать, что о тебе скажет другой, бояться, что удобная жизнь может в один прекрасный момент кончиться, например, в случае, если муженьку моему, покойному Сашке, вздумается завести себе любовницу, а той вдруг приспичит занять мое место. И вот, озверев от лжи и скуки, я решила полностью освободиться от осточертевшей мне жизни и начать всё заново, набело, с чистого листа. Но, как ты понимаешь, Сержи, без денег такую жизнь не начнёшь, тем более за границей. А считать копейки – это не в моем вкусе. Вот я и решила сначала собрать достаточную сумму, а потом под чужим именем, чтобы не иметь проблем с проживанием в Европе, уехать отсюда для той самой новой, незнакомой жизни. Всю вашу дурацкую шайку под названием Шестая бригада я знала как облупленную. Еще тогда, в шестнадцать лет, я умирала со смеху, глядя, с какой серьезностью вы занимаетесь своими высосанными из пальца играми, достойными постоянных клиентов клиники Кащенко. И еще тогда меня больно укололо то, как вы отнеслись к моему появлению, – как к досадной помехе, разбивающей ваше мнимое мужское братство. И еще тогда мне пришла в голову идея, что было бы неплохо отомстить вам за кривые ухмылки и косые взгляды в мой адрес. И вот, по прошествии нескольких лет, момент созрел. Я решила, что неплохо было бы вашу бригаду немного пощипать, тем более что у многих парней в вашей компании водились деньжата, и немалые. Но чтобы иметь полную свободу действий, свободу от любых, даже малейших, подозрений, Инга Абалкина должна была бесследно исчезнуть и вместо нее должна была появиться другая женщина, не имеющая ни малейшего отношения к ней, не вызывающая подозрений. Дело было за малым – надо было подыскать достойную кандидатуру, которая, с одной стороны, хотя бы мало-мальски походила на меня, пусть самыми общими параметрами – рост, вес, возраст, а с другой – имела бы свободный выезд за границу. Остальное довершили бы косметика и небольшая пластическая операция по изменению формы лица и глаз… И вот я нашла такую кандидатуру. Это была американская репортёрша Кэтрин Мэйфлауэр, которая обреталась в Москве, поскольку была одержима единственной целью – разоблачить русскую мафию. Мне было легко с ней подружиться – пара намеков на близость к интересующим