Королевский аркан - Елена Ивановна Михалкова

Куколками она называла свои жертвы, потому что они вызывали в ней умиление. Человеческое в них гасилось, оставалась оболочка. Глаза теряли выражение. Ротики обвисали. И движения у всех становились одинаковыми: вялыми, расслабленными, как у пьяных.

Шеф всё хотел попробовать ее силы на группе. Но не подворачивалось подходящего случая. Однажды ей удалось подчинить четверых, но то были люди служивые, у которых и так в башке прописано, что нужно слушаться приказов, и к тому же всем было скомандовано одно и то же.

Так вот, голос. Голос был сокровищем. Не просто ее персональным, а общечеловеческим. Как «Мона Лиза», например. И оттого что Марину не выставляли в Лувре, ничего не менялось. Этот огромный дар не мог выпасть Марине просто так, ее выбрали за что-то, но она пока не знала причину, хотя кое-какие догадки у нее имелись.

Тот, кто не подчинялся голосу, оскорблял не саму Марину. Он плевал в ее дар.

Эта девка дважды не послушалась. Допустим, первый раз ей помогла случайность. Но на второй она каким-то образом справилась сама. Случилось всё на глазах Пономарева, что было особенно противно. Как только он увидится с шефом, выложит ему всё в подробностях. И как Марина пыхтела, пытаясь подчинить себе девку, и как та поливала ее бранью, и как унять ее смог только Пономарев.

Можно исправить положение, если все-таки ее подчинить. Разобраться, почему она выскальзывала. Шеф каждый раз повторяет, что если из ошибки был извлечен урок, значит, это был урок, а не ошибка. Марину раньше забавляла эта фраза. Казалась чепухой. Теперь она наконец поняла, что имел в виду шеф.

В подвале валяется ошибка. От Марины зависит превратить ее в урок.

Во время тренировок ей не удавалось добиться от куколок, чтобы они причиняли себе физическую боль. Максимум – щипок. Легкая пощечина. Всерьез навредить себе куколки не могли. Они только изображали попытку.

Девка нужна живой. Но никто не сказал, что она нужна целой.

В Марине было столько ярости, что, казалось, именно сейчас она без труда могла бы подчинить человек десять. «Встаньте и идите!» Или: «Упадите и умрите!»

Сложность состояла еще и в том, что она не представляла, как с полной силой использовать голос. Открыв в себе дар, Бурова пользовалась им, конечно, по необходимости. Но, кроме самого первого раза, эти случаи были мелкие, незначительные.

Заставить провизора отдать лекарство без рецепта. Намусорить – и приказать соседке отмыть грязный пол. Пройти без очереди.

Всё это, по совести говоря, ей быстро приелось.

Именно тогда появился шеф, который придал всему происходящему смысл.

«Всё это не ради меня, – сказала себе Марина, – а ради нашего дела».

Ее охватило радостное предвкушение. Вся ночь впереди, и девка в полном ее распоряжении. Завтра она предъявит шефу сделанный урок. Надо только немного потренироваться.

Сначала она взяла нож, но, подумав, убрала его и заменила на обычную ручку.

Она приплясывала и тихонько напевала, спускаясь по лестнице в подвал. Рюкзачок похлопывал ее по спине. В Марине стремительно вызревала и разбухала ее сила.

Когда она ввалилась внутрь, разве что не пыхтя, девка подняла на нее испуганный взгляд.

К куколкам надо было испытывать ненависть и любовь. Любви могло быть совсем немного, только один ванильный ломтик в большом мясном пироге. Но без нее ничего не получалось. Ненависти в Марине хватило бы на все человечество. Любовь приходилось откуда-то извлекать. Имитация в виде временной симпатии не годилась. Ей обязательно требовалось хоть за что-то полюбить свою жертву.

Касимову она возненавидела еще до того, как увидела своими глазами. Сотни подобных ей непромытых телок тянулись в Москву со всех окраин, готовые ложиться под кого угодно, лишь бы платили. Эта еще и рано начала. Потом они покупали себе квартиры, выходили замуж, рожали детей и стояли в одних очередях с Мариной, как будто имели на это право. Бурова испытывала к ним такое же омерзение, как если бы перед ней были многоножки в человеческом облике.

Когда она встретилась с Касимовой, отвращение только усугубилось.

Подстилка стариковская!

За что можно полюбить девку?

В ней ничего хорошего не было. Но Бурова представила, что, когда шеф закончит свои дела с Гройсом, он разрешит убить эту дрянь. И доверит сделать это ей, Марине. Она ощутила тяжесть камня в своей руке – потому что шлюх во все времена побивали камнями и нет оснований делать для них исключение в наши дни, – а затем вообразила, как бьет камнем в остроносое лицо, так, чтобы первым же ударом сломать этот птичий клюв.

Марина с нежностью улыбнулась Айнур и начала говорить.

Первые слова всегда рождались сами. Ей нужно было только выхватить ниточку из воздуха и свить в предложение. Иногда оно было лишено смысла – как сейчас. Так ей даже легче работалось.

– Ходила-ходила, встала, пошла, – певуче говорила Марина. – Крылья обломила, спалила, золу черной водой залила, сварила, выпила. Встала, пошла, давай садись.

Девка сопротивлялась первые полминуты, не больше. А затем глаза ее остекленели, плечи опустились. Лицо приобрело типичное для куколок туповато-сонное выражение.

– Наклонись вперед, покачайся, свались вбок, – сказала Марина.

Куколка упала со стула, не меняясь в лице. Подняться сама не смогла, Марине пришлось ей помочь. Вдохновленная своим успехом, она даже не стала ее бить.

Бурова вытащила ножницы и перерезала пластиковый хомутик. Руки куколки упали вдоль тела. Марина сосредоточилась, собираясь перейти к главному. Слова наезжали друг на друга, словно камни, ползущие с горы. Но голос не терпел суетливости, и Марина начала неторопливо:

– Возьми ручку, возьми, сожми крепко, держи в кулаке, держи как нож, крепко сожми. – Слова были простыми, значение имел порядок, в котором она их выстраивала. – Держи крепко, покачай туда-сюда, туда-сюда… – Глаза Касимовой были такими же сонными, на ручку в кулаке она не смотрела. – Вонзи ее в свою руку, ударь с размаха, не на месте она сейчас, пусть растет из руки…

Касимова с силой воткнула ручку себе в ладонь. Брызнула кровь. Бурова впилась взглядом в лицо куколки, но у той в глазах отразилось лишь нечто вроде удивления. Ручка выпала и покатилась по полу.

Марина перевела дыхание. У нее получилось!

Она судорожно обдумывала следующую часть эксперимента. Остается около пятнадцати минут. Дать куколке не нож, а шило. Пусть воткнет себе в щеку. Если это получится, то следующий этап – в глаз. Мозг повреждение щеки и руки не считает серьезным, а вот проколоть глазное яблоко – задача со звездочкой.

Ликование