Плохая кровь - Сара Хорнсли

и не смог. – Он смещает руку так, что она оказывается чуть выше моего колена, и я смотрю на нее как в замедленной съемке, пока он набирается смелости, чтобы положить ладонь на мою ногу. К собственному удивлению, я позволяю ему это сделать. – Он был совершенно не в себе, таким я его никогда… Я даже не могу объяснить это толком. Он был пьян, безусловно. Но я и раньше видел его пьяным. Тут было что-то другое… Что-то еще. Он словно сошел с ума. То ли он просто упал в воду – мы были на самом краю набережной, – то ли мой уход стал для него последней каплей… я просто не знаю. Я даже выразить не могу, как мне жаль. Хотел бы я знать, что он пытался мне сказать…

– Что ж, я собираюсь это узнать.

– Я уверен, что узнаешь, и я тебе верю. Я постараюсь помочь – на этот раз по-настоящему… Ты позволишь?

– Ты бросил его там, – повторяю я. Это так и будет стоять между нами. Я не позволю ему убежать от правды.

– Знаю.

– Ты убил его. – Я выговариваю это медленно. Я знаю, что эти слова причиняют Джимми боль, но они правдивы, независимо от того, толкнул он его в реку или нет.

И все же я знаю, что Джимми любил Макса. Все мы совершали ошибки, которые привели нас сюда, это я могу признать.

– И все же мне нужна твоя помощь, – продолжаю я, спускаюсь с лестницы и направляюсь в гостиную, жестом приглашая его следовать за мной.

Я не простила Джимми и сомневаюсь, что когда-нибудь прощу, но я возвращаю себя к жизни единственным известным мне способом: подготавливаю дело.

* * *

Пока Джимми не видит, я достаю из пачки две таблетки кодеина и глотаю их всухую. Стараюсь не думать о том, что слишком привыкла к этому, и просто сосредотачиваюсь на том, насколько бодрее чувствую себя уже через несколько минут.

Когда я прошу Джимми рассказать мне все, что он знает о Максе, начиная с того дня, когда я уехала, он не сразу меня понимает. Он знает, что мы с Максом поддерживали отношения. Я пытаюсь объяснить ему свою теорию истины, которая заключается в том, что истины не существует. Или, по крайней мере, она существует, но лишь в определенном виде; у нее столько слоев и деталей, что одному человеку просто невозможно охватить все.

Чтобы попробовать объяснить свою мысль, я прибегаю к притче о слепцах и слоне. В этой истории слона приводят в темную комнату и просят четырех слепцов ощупать и описать животное. Все они прикасаются к разным частям тела, и каждый описывает их идеально. Их описание слона соответствует их истине. Они не лгут. Но только когда все части собраны вместе, получается настоящее описание слона.

– Никто не лжет, – продолжаю я, – мы просто не способны уловить всю правду.

– Ладно, и ты думаешь, что я могу помочь собрать те части, которых у тебя еще нет? Я правильно понимаю?

– Может быть, ты держишься за хвост слона, – отвечаю я, пожимая плечами. Джимми смотрит на меня так, будто я сошла с ума, но уголки его губ тоже приподнимаются, и он задерживает взгляд на мне чуть дольше, чем нужно.

«Ты не простишь его», – напоминаю я себе.

В первые пять минут Джимми не рассказывает о Максе ничего такого, чего бы я уже не знала, но я говорю себе, что нужно набраться терпения, и напоминаю: даже если мне кажется, будто я знаю эту часть истории, нужно обращать внимание на мелочи. И тут Джимми снова упоминает масонов.

– Постой, – перебиваю я. – Ты уже говорил, что почти все в этом городе были масонами и тебя тоже пригласили вступить в их общество. Значит ли это, что твой отец тоже был масоном?

– Был.

Укоряю себя за промах. Я давно собиралась расспросить Джимми поподробнее о здешних масонах и о том, что именно ему было известно о принадлежности моего отца к этой организации. С тех пор как Чарльз настоятельно предложил мне сделать перерыв в работе, я была не в себе. Я словно распалась на части – если я не успешный юрист, то кто же я? Мой успех в работе – единственное, что отгораживает меня от того, кто я есть на самом деле. Неужели я что-то упустила? Не здесь ли ключ к разгадке?

– Может, у тебя есть фото кого-нибудь из членов ложи того времени?

– Конечно, кажется, на чердаке целая коробка с его масонскими вещами.

Меня пробирает дрожь. Я пока не могу понять почему, но уверена, что ответ на вопрос о смерти Макса кроется в том, что лежит в этой коробке.

* * *

– Вчера ко мне ни с того ни с сего заглянула сержант, – сообщает Джимми с лестницы, и его голова исчезает в чердачном люке, а затем он поднимается наверх.

– Это в ее духе. Что ей было нужно?

Я добираюсь до верха и опускаюсь на колени на дощатый пол чердака. Помещение просторнее, чем я ожидала, и я воображаю, что могу спрятаться здесь на некоторое время. Айя говорит, что мой мозг постоянно находится в состоянии «бей или беги» и что мне нужно перестроить образ мышления, чтобы не ожидать опасности непрерывно. Не уверена, что она повторила бы свой совет, если б знала всю правду. Учитывая, что детектив-сержант все еще задает вопросы, я думаю, Айя сказала бы, что разумнее искать способ исчезнуть. На всякий случай продумать план побега.

Джимми роется в углу, и я вижу, как он выдвигает большую картонную коробку.

– Она спросила меня, виделся ли я с Максом в ту ночь, когда умер твой отец.

– Что? Почему? Что ты ей ответил? – Я хватаюсь за ближайшую коробку, чтобы устоять на ногах, и мои пальцы погружаются в толстый слой пыли.

– Я сказал, что не видел его, потому что твой отец устраивал у вас дома рождественскую вечеринку. Все в тот вечер были либо там, либо в «Синем орле» на праздновании дня рождения бабушки Джейка. Я сидел в «Синем орле». Не настолько я важная птица, чтобы удостоиться приглашения от твоего отца, – язвит он, и я заставляю себя рассмеяться.

– Почему она так интересуется той ночью? Она говорила что-нибудь еще?

– Ей было интересно узнать, не ушел ли Джейк из паба раньше времени.

– Что ты ей сказал?

Джимми с любопытством смотрит на меня и сдвигает брови.

– Правду. – Он пожимает плечами.

– И какую же? Извини, это еще один допрос.