Голос крови - Олег Юрьевич Рой

на этих снимках не видно, но я помню. И вообще все тело. В общем, видно.

– Может, сестра младшая? Или племянница какая-нибудь?

– Не было у нее ни сестер, ни братьев, за это ручаюсь. Так что из всех возможных вариантов дочь – самое вероятное.

– А как ее звали? – откашлявшись, почти спокойно спросила Ева.

– Вот этого не скажу. Может, не помню, может, и вовсе не знал. Я ж ее мельком видел, когда она в комитет заходила, уж не знаю, почему она мать у нас искала.

– Она хотела к нам на работу устроиться, Александр Михайлович – торопливо объяснила Ева. – Хоть кем. Хоть уборщицей. А после вдруг – раз, и пропала.

Мать запретила, подумала Арина. Это было больше, чем догадка, это была уверенность. Видимо, росла девочка у какой-нибудь дальней подруги, а как подросла, явилась к матери. И та позволила время от времени с собой видеться, но с условием – ни к следственному комитету, ни к криминалистам, ни к оперсоставу на пушечный выстрел не подходить. Убивать собственное дитя, должно быть, рука не поднялась, да и зачем? Девчонка не представляла угрозы, ей только и надо было – быть более-менее подле матери, из которой она сотворила себе не то что кумира – божество.

– Александр Михайлович, – продолжала меж тем Ева. – Главное – мы никак не можем вспомнить, когда это было. Даже Надежда Константиновна не помнит, значит, они не пересекались. Я уж и так и эдак, не помню, и все. А все журналы посещений перерывать – это…

– Да, это долго. Попробую сузить интервал.

После пары минут невнятного бормотания динамик внятно сказал:

– Примерно шесть лет назад. По-моему, весной, но точнее не скажу. Но не больше шести и не меньше, я тут кое-какие реперные точки соотнес, получается так.

Журналы перекапывать все равно пришлось, но все-таки не за десять лет.

В конце концов Ева ткнула в единственную строчку:

– Вот. В официальном журнале ее нет, но это она, я вспомнила.

В череде имен и фамилий, каждая из которых сопровождалась загадочными сокращениями – собственными Евиными комментариями – с толстой бумаги смотрели аккуратные, совсем обыкновенные буквы.

Смертоносный призрак, обещавший «сразу не сдохнешь» и грозивший «рано радуешься», обрел не только лицо, но и фамилию.

* * *

Папки, разрозненные листы – с собственными заметками и официальными шапками – конверты и прочий канцелярский хлам Арина кучей сгребла в нижний ящик углового стеллажа. Зимой она держала в нем сменную и запасную обувь, а сейчас там царила пустота. Две щетки, коробка с парадными туфлями, банка гуталина и пять обувных губок не в счет. Тем более, что три из пяти губок высохли до полной негодности. В корзину! Две относительно годные спрятались на подножной полке стола, туда же отправились и щетки. Коробку с туфлями удалось втиснуть на верхнюю полку, сдвинув толпящиеся там справочники.

Листок с именем и адресом лежал в центре стола.

Ада Евгеньевна Коростелева двадцати семи лет от роду. Образование – если верить официальным данным, спасибо Оберсдорфу, оперативно выяснил все, что на поверхности – машиностроительный техникум в Псковской области, специальность помощник технолога и оператор станков с ЧПУ, что бы это ни означало. Мать – Надежда Ивановна Коростелева – умерла шесть лет назад, отец – Петр Сергеевич Коростелев, умер…

– Ничего так выходит, – пристроившийся на краю Арининого стола Мишкин покрутил головой. – Папаша помер за полгода до рождения нашей красавицы?

– Стас, ну все ж понимают, что это туфта… – вздохнула Арина, обведя глазами невеликое свое «войско».

Серьезный Молодцов изучал свою копию лежавшего перед Ариной листочка так, словно пытался вычитать что-то между скупых строчек «досье». Клюшкин, отпросившийся у участкового начальства, чтобы кинуться на подмогу «старшим товарищам», глядел на Арину, как глядит на хозяина охотничий пес: ну командуй уже, невтерпеж! Оберсдорф, покинувший «ради такого случая» свои забитые электроникой чертоги, не отнимая взгляда от развернутого на соседнем стуле ноутбука, сообщил как бы в пространство:

– Адриана Георгиевна была мастер путать следы. Видимо, еще тогда. Кто-то еще сомневается, что рекомая Ада – ее дочка?

– Мы Александра Михайловича все уважаем, но его свидетельство – это лишь его личное мнение, – веско заметил Молодцов.

– Ой, да ладно тебе, Иван Сергеич! – прервал его Мишкин. – Зря что ли мы, глядя на записи видеонаблюдения, решили, что нам призрак покойницы мерещится? Халыч прав: в лицах особого сходства нет, зато во всем остальном… Вот возьмем ее, ДНК нам все скажет. Так, Арина Марковна?

– Ты, Стас, еще прошлогодний снег вспомни, – усмехнулась Арина. – ДНК нам уже все сказала.

– Я что-то пропустил?

– Все равно придется все тесты официально повторять.

– И чего ждем в таком случае? Что она свалит на другую сторону Земли? Или наоборот – убьет уже кого-нибудь?

– Стас, я тебя очень люблю, но, похоже, ничего другого нам не остается.

– Что, опять ловушки изобретать будем? Тебе самой-то не надоело мишень изображать?

– Арина Марковна хочет сказать, что оснований для задержания этой… девушки у нас нет. Так? – подал вдруг голос Клюшкин.

– Именно, – она развела руками.

– Как это – нет? – возмутился Мишкин. – А нападения?

– Недоказуемо, Стас.

– А посылка с изуродованным котом? – не унимался тот. – Как он, кстати?

– Кот поправляется. Но жестокое обращение с животным – это не наша подследственность, а полицейская. И думаешь, твое начальство будет счастливо повесить на себя лишнее уголовное дело на таких вот основаниях?

Опер даже со стола слез. Прошелся туда-сюда по кабинету, стукнул кулаком в простенок – несильно, впрочем.

– И что, так и будем ничего не делать?

– Стас, остынь. Ты что, впервые сталкиваешься с разницей между оперативной информацией и… следственной? Знать – одно, доказать – совсем другое. Давайте думать. Мы теперь знаем, кто она и где она. Это плюс, и немалый. Те, кто мог бы стать ее мишенями, сейчас в безопасности. Это тем более плюс. Что дальше делать – вот это вопрос, да. Предъявить девушке нам пока нечего.

– Так уж и нечего? – появившийся в дверях кабинета Пахомов улыбался. Совсем чуть-чуть, но – улыбался.

– Простите, Пал Шайдарович, мы тут…

– И я тут. Вершина, не узнаю тебя.

– Но действительно же ничего у нас на нее нет. В больнице она практически не наследила, по предыдущим случаям и вовсе ноль. Я могу, конечно, дать официальные показания о нападениях, но я ведь ее тоже не разглядела. И даже если бы, тут мое слово против ее слова.

Пахомов выдвинул на середину кабинета «свидетельский» стул и уселся на него верхом, установив локти на поцарапанную никелированную трубу спинки:

– Кто наркотики