Нина Васина - Правило крысолова

— С маньяком сомнительно, — качаю я головой.

— Почему? Твоя тетя, судя по отчетам наблюдений, должна была заниматься сексом в среднем по три раза в день. Представь, они с мужем съехали с дороги в лесок, вышли из машины и именно этим и занялись.

— Холодно в сентябре на земле валяться. Это раз, — загибаю я пальцы. — И Ханна знала множество интересных способов заниматься любовью в автомобиле — это два. Она любила совокупляться именно в машине.

— Ну тогда есть только одно объяснение, — разводит руками Ладушкин. — Некто, не замеченный наружной слежкой федералов, прихвативший с собой прибор ночного видения, совершенно бесшумно подъехавший к Латовым в совершенно невидимом автомобиле, попросил их выйти или дождался, пока они выйдут сами, перерезал обоим горло безо всякого сопротивления с их стороны и исчез. Ни следов, ни мотива. Что? О чем ты думаешь?

— Так. — Я поежилась и постаралась, чтобы в глазах, поднятых к Ладушкину, не было и намека на ужас. — Испугалась просто.

— Чего ты испугалась?! — настаивает он. — Ты что-то поняла, да?

— Уходи, Ладушкин.

— Уходить? Я зачем тебе это все рассказываю, а?! — Инспектор раздраженно стучит по столу. — Я хочу объяснить, что лезть в это дело в одиночку бесполезно и опасно! Если даже ты что-то знаешь и хочешь взять все деньги, ты не проживешь после этого и дня!

— Я не знаю, где деньги, уходи. — Я сдергиваю Ладушкина со стула и толкаю его в коридор.

— Что ты вспомнила? Скажи, я боюсь за тебя! Ну не будь дурой!

— Уходи!..

— Я хочу помочь, скажи, чем тебе помочь? Чего ты испугалась только что, ну скажи, ведьма проклятая! Я хочу вычеркнуть из жизни день, когда впервые увидел тебя в морге! Плевать на службу, если не скажешь — я тебя сам убью! — Ладушкин трясет меня за плечи. Я закрываю глаза и вытираю с лица брызги его слюны.

— Оставь ее, ты, умник! — выскочила на шум заспанная Лора. — Помочь он хочет! Только тронь еще раз ее пальцем, только попробуй! А хочешь помочь, верни брату его талисман!

— Какой еще талисман? — Тяжело дыша, Ладушкин вытирает пот со лба.

— Я хочу побыть одна. — Я закрываю ладонями уши, иду в ванную и запираюсь.

— Верни брату засушенный палец Фридриха Молчуна! — кричит Лора. — Это его любимая игрушка!

— Чокнутая семейка, вас всех надо лечить!

Я открыла кран с водой, чтобы не слышать их громкие препирательства, но это и так пришлось бы сделать, потому что меня стошнило. Усевшись на край ванны, я сосчитала, что за последнее время меня трижды тошнило по самым разным поводам. От ужаса, когда обнаружила голову Ханны в морозилке. От невыносимого запаха, когда меня облила поносом шимпанзе. И вот только что от разгадки, кто убил Ханну и Латова.

— Он ушел?

— Ушел. Обещал принести Антону палец.

— Иди сюда. — Я хлопаю по кровати. Лора укладывается рядом со мной. У наших ног спит счастливым сном Антон. Улыбается во сне.

— Какой размер этой кровати? — раскидывает Лора руки.

— Три двадцать на три.

— К психиатру не обращалась?

— Не ехидничай.

— Нет, я совершенно серьезно спрашиваю. Ты же знаешь, в нашей семье психиатр — любимый доктор. Меня лично обследовали дважды, даже назначали лечение. После того, как я откусила ухо одному мальчику в детском саду.

— Засушила?.. — Я начинаю засыпать.

— Что?

— Ухо откушенное засушила?

— Очень смешно!

— Ты же знаешь, в нашей семье… это дело обычное, засушивать все, что дорого…

— Четыре, пять… На этой кровати вместе с тобой может поместиться еще четверо крупных или шестеро мелких мужчин.

— Это тебе надо к психиатру…

— Ты еще себя не знаешь, мамочка!

— Не называй меня мамочкой…

— Хоть кого-нибудь в этой жизни я могу называть мамочкой? С моей ведь дело доходило до истерик, если я ее публично так обзывала. Только по имени!

— Давай закончим день чем-нибудь полезным. — Я заставляю себя открыть глаза и сесть. — Пока мы не забыли, что было в конфискованном ящике. Итак, я видела нитки, разобранную куклу, драгоценности, остатки чего-то из косметики, оружие, чулки, губную помаду, блокнот. Чего там не было?

— От распоротого рюкзака остались две бирки, еще бирка от свитера и вырезанный кусочек из косметички. Они должны быть там.

— Не заметила.

— Это все теперь выглядит как набор маленьких грязных тряпок с полустертыми надписями. Правда, на рюкзаке название фирмы было исполнено на куске кожи металлическими буквами.

— Можешь перечислить все, что вы с братом получали в подарок от Руди?

— Когда я была маленькая, он подарил мне водяной пистолет, игрушечные наручники и пластмассовый нож в ножнах. А Антону две мягкие игрушки — кошечку и собачку. Потом он стал дарить одежду и полезные вещи. Мне — комбинезон строителя, кожаные брюки и ошейник металлиста, еще косметичку, Антону — свитер из шотландской шерсти и рюкзак. Комбинезон я забыла в Германии, брюки, когда приехала в Москву, подарила подруге, а рюкзак был добротный, тянул на полета долларов, ему бы сносу не было, зря Ханна его раскурочила.

— Если в этих бирках и заложен какой-то смысл, то теперь они у федералов, и мы ничего поделать не можем, — зеваю я.

— Почему не можем? Я помню все наизусть, сейчас изображу. — Лора сползает с кровати и садится на колени у журнального столика. — Вот! — прыгает она через пять минут на кровать.

Сделанный на заказ дорогущий матрац от ее прыжка содрогается и плавно покачивается. Мы замираем и смотрим на Антона — разбудили? Спит. Улыбается.

На листке в линейку четыре прямоугольные рамки, в которых Лора изобразила по памяти надписи на бирках. Итак… Эта, похоже, от свитера — шерсть 100%, условия чистки, в треугольнике буква Р, на утюге число 400, вверху название — “Гербердорф”. Вот еще одна бирка с одежды — полиэстр 20%, коттон 80%, на утюге 60, фирма “Санна”. Дальше — разъяснительная надпись: “Кусок тканого гобелена с закрепленной металлической пластинкой, остатки косметички”. Подчеркиваю — “Эбелькадер”, 65487, а под цифрами выдавлен трилистник. Подчеркиваю на рисунке и трилистник. От рюкзака осталась причудливой конфигурации нарисованная рамка, стрелка внутрь и объяснение Лоры — “кожа”. Крупными буквами по кругу — “Хенгель / Круз”, WI, 888 23.

— Давай телефон, попробуем что-нибудь выяснить, — киваю я удивленной Лоре.

Почти полчаса дозваниваюсь в Германию. Мою мамочку не так просто застать дома. Она, оказывается, устроилась на работу. Не верю своим ушам, отставляю трубку и смотрю на нее, чтобы не забыться в удивлении. Да, она теперь работает в парфюмерной фирме, туда можно позвонить. Звоню! Чтобы лишний раз не демонстрировать свое разочарование в немецком, лаконично требую:

— Мария Грэме, битте!

— Я-я-а-а? — раздается в трубке голос моей мамы.

— Что ты делаешь в парфюмерной фирме?

— Инга? Я тебе звоню, звоню, а никто не берет трубку. Где ты шляешься?

— Пару дней провела в тюрьме, съездила в баню, а так я всегда дома.

— Детей привезла?

— Привезла.

— То есть, — уточняет моя мама, — свою часть этого важного мероприятия я выполнила?

— Отлично выполнила, спасибо. Теперь помоги мне кое-что установить. Есть на чем записать?

— Записываю.

— Значит так, записывай строго в той последовательности, в какой я говорю. Готова? Гербердорф, 100 Р 40, дальше, Санна, 20 60 80, дальше — Эбелькадер 65487, еще Хенгель и Круз, дубль вэ, ай, три восьмерки двадцать три. Записала? Для начала выясни, что из наименований является названием какого-нибудь банка. Их три. Потом обратись в этот банк или сразу в три, скажи, что имеешь там вклад и назови код. Код — это цифры после слов. Все.

— А меня не пристрелят? — интересуется мама. — Что-то мне все это не нравится. Я подумала вдруг, уж не занялась ли ты поисками несуществующего вклада Руди Грэмса? На этой почве, если не ошибаюсь, совершенно сбрендила Ханна.

— Ты только узнай, и все.

— То есть мне не нужно тащить с собой в банк дорожную сумку или рюкзак на восемьдесят литров?

— Зачем?

— Чтобы унести пятьдесят миллионов, зачем же еще?!

Ну вот, пол-Москвы уже знают про пятьдесят миллионов, а теперь еще и пол-Гамбурга!

— Не нужно. Я тебе перезвоню сама. Что ты делаешь в парфюмерной фирме?

— А как ты думаешь? Я сочиняю духи!

Смотрю-смотрю-смотрю в окно. Идет дождь. Дождь уничтожил все следы пребывания снега на асфальте, а крыши сами стекли грязными потеками еще до него. Вечереет. Думаю о маме, сочиняющей духи. С одной стороны, меня пугает ее позднее взросление, но немцы, как уверяла Ханна, вымирают в инфантилизме и равнодушии благополучной жизни. Им не помешает вдруг выплеснувшаяся энергия заблудившейся в отрочестве девочки из России сорока трех лет…

С другой стороны, мне не придется рассказывать тайну употребления серебряной ложки при приготовлении еды, чтобы намертво привязать к ней папочку… Я выпила две рюмки текилы, бокал мартини с соком, клубничный ликер — полбокала, потом Лора предложила добавить еще пива, я добавила пива, но лучше не стало. Прислушиваясь к бурчанию в желудке, смотрю на желтоватую жидкость в тонком стакане, которую мне от всей души протягивает Антон.