Бриллианты с царской иконы - Ольга Баскова

Тучный комиссар, выслушав взволнованный рассказ сержанта, на лице которого еще алела пятерня, удивленно посмотрел на Савина поверх очков.

– Почему вы нарушили порядок, мсье? – спросил он, тяжело дыша от жары и тучности.

Этот толстяк раздражал Савина до мозга костей. Он сжал кулаки и выплюнул в лицо комиссару:

– Я русский офицер, господин комиссар, и никому не позволю оскорблять себя, тем более таким толстякам, как вы.

Круглое лицо толстяка налилось свекольным цветом. Казалось, его хватит апоплексический удар.

– Что… что вы сказали?

– Я сказал, чтобы вы закрыли свой вонючий рот, – выпалил корнет, – если не желаете получить от меня такую же оплеуху, что и ваш подчиненный.

Двойной подбородок комиссара затрясся, он встал из-за стола и приблизился к корнету.

– Вы зря полагаете, мсье Савин, что можете вести себя здесь как заблагорассудится. Этого я вам не позволю.

Николай уже не мог сдержать себя и бросился на комиссара. На помощь толстяку подоспели полицейские, и комиссар распорядился арестовать корнета. Его затолкали в карету и повезли в полицейскую префектуру. По дороге сержант сказал ему, что его ожидает тюрьма.

Глава 40

Ницца, 1882 г.

В полицейской префектуре Николая подвергли унизительной, по его мнению, процедуре. Цепкие, холодные руки полицейских обыскали его с ног до головы и, найдя несколько сантимов – все, что осталось от денег, – недоуменно посмотрели друг на друга.

Савин понял: они явно ожидали найти что-то еще. А потом явился начальник сыскной полиции, маленький, бочкообразный, с желтым лицом, и распорядился отвести арестанта в камеру.

В маленькой душной комнате было грязно и пахло потом и мочой. Кроме него, здесь находились два неприятных господина с плутоватыми лицами, и Николаю стало не по себе. С ним явно не церемонились. Эти двое могли быть ворами и убийцами. Он слышал, как в камерах устраивали драки и убивали заключенных. Не грозит ли ему то же самое?

Николай присел на дощатую кровать, стараясь спрятаться от света, чтобы не привлекать к себе внимания. Но высокий арестант с давно не бритой черной щетиной на лошадиной морде, ухмыльнувшись, подошел к нему.

– Ты новенький, – он тыкнул грязным пальцем в грудь корнета, – и не желаешь с нами знаться. Так не делается, брат. Не хочешь ли поведать, как и почему здесь оказался? Может, мы и поможем тебе.

Николай поморщился, вдыхая запах немытого тела.

– Поможете чем, господа?

– Да хотя бы советом. – Верзила щелкнул пальцами. – Давай выкладывай, за что тебя замели.

Савин обернулся на другого заключенного, пониже, но не менее неприятного, и выдавил:

– За нарушение порядка.

Арестанты так и покатились со смеху.

– Нам бы твои проблемы, брат, – сказал заключенный с лошадиной физиономией. – Могу тебя обрадовать: долго ты тут не продержишься, если вообще продержишься хоть сколько-нибудь. Правда, в мазасской тюрьме тебе до суда побывать придется. Но хороший адвокат вытащит тебя в два счета.

Он хлопнул Савина по плечу огромной грязной ручищей и вернулся на свое место.

Чуть позже корнет узнал, что с ним сидели два вора, не то чтобы крупных, скорее мелких, но все-таки вора, ожидавших отправки в мазасскую тюрьму, где все заключенные находились до суда.

Немного успокоенный словами соседа по камере о хорошем адвокате, Николай заставил себя лечь на засаленное, вонючее одеяло и забылся сном.

Утром его разбудил лязг замка, и хмурый надзиратель повел корнета к следственному судье, плешивому колобку с седыми бакенбардами.

– Я слышал о вас, господин Савин, – начал он, изобразив подобие улыбки. – Признаюсь, слышал только хорошее, и мне странно, что вы оказались тут. Впрочем, такое может случиться с каждым. Летняя жара, знаете ли, нервозная обстановка… Очень, очень жаль, что вы проходите