Павел Саксонов - Можайский — 1: начало

Никто не возразил.

— Давайте сразу отбросим идею благотворительности: полагаю, все мы согласны с тем, что никакие преступления с благотворительной целью не совершаются. В подоплеке любого преступления — выгода.

— Позвольте, князь, — тут уж Чулицкий опять не удержался, — ревность, вспышка гнева… да мало ли? С десяток наберется побудительных мотивов, за которыми никакой выгоды и нет. Помню — да вы и сами должны помнить: вы уже занимали должность, — на пятой линии постоялец доходного дома дворника убил. Чего нам только стоило раскрыть это злодеяние! А всё почему?

Можайский склонил голову к плечу, глядя на Чулицкого улыбающимися глазами. Чулицкий, однако, не смутился:

— Да просто потому, что, куда ни кинь, мотива не находилось! Мы ведь и на уголовных думали: дворник, как-никак, исправно свою службу нес. И на случайных воров, некстати с ним столкнувшихся. И вообще… На студентов даже погрешили: гонял покойный их немилосердно! А что же вышло? И смех, и грех! Жильцу, видите ли, дворник по утрам спать мешал, уж очень усердно метелкой — со скрипом этаким — по панели орудовал! Неужели не помните?

Можайский кивнул:

— Помню. Как не помнить?

— И что за выгоду, позвольте полюбопытствовать, получил душегуб?

Внезапно рассмеялся доктор, смехом своим перебив собравшегося было ответить Можайского:

— Да сон он получил, нормальный утренний сон! Чем не выгода? Если память не изменяет мне — я ведь тоже уже при части был, — убийца в ночь работал и возвращался домой под утро. И только он засыпал, как тут — опаньки! — дворник с метелкой прямо под окнами тротуар скребет! Мучился человек, мучился, а потом взял и убил.

Чулицкий немного опешил от такой трактовки, как ему казалось, безвыгодного преступления, но сразу не сдался:

— Помилуйте, Михаил Георгиевич, ведь это полный вздор! Ничто не мешало ему съехать. Убивать-то зачем?

— Привычка, Михаил Фролович, привычка!

— При… что?!

Чулицкий пришел в крайнее изумление и даже растерялся от неожиданности. Но доктор только усмехнулся:

— Вы не так меня поняли, Михаил Фролович. Не убивать, конечно, привычка, а привычка к месту. Неужели вы, знаток человеческих душ — а каждый полицейский в известной мере душевед, — до сих пор не обнаружили, насколько, в большинстве своем, люди тяжелы на подъем? Насколько трудно им даются решения о перемене обстановки? Насколько привязчивы люди к своим домам, квартирам, углам? Сколько времени убийца этот прожил в том доме?

Чулицкий, все еще растерянный, ответил странно, но только на первый взгляд. При ближайшем рассмотрении оказалось, что он лишь подтвердил правоту Михаила Георгиевича:

— Всю жизнь.

— Да? — Теперь уже и доктор растерялся, не ожидая такого ответа.

— В том смысле, — поправился Чулицкий, — что он всю жизнь провел на этой улице. В детстве — буквально через дом. В молодости — по соседству. А в дом, где совершил убийство, перебрался где-то за месяц до него.

— А! Понятно: патриот пятой линии от Большого до Среднего. Вот видите! Конечно, ему было проще убить, чем переехать. Ведь дворник тот, поправьте меня, являлся старшим и даже хуже: он в нескольких домовладениях заправлял?

Чулицкий был вынужден подтвердить и от этого рассердился:

— Вы правы. Но давайте вернемся к делу! — Михаил Фролович вскинулся на Можайского, как будто бы это он, а не сам начальник сыскной полиции, был повинен в возникшем споре.

Доктор даже не потрудился подавить усмешку, а Можайский, продолжая смотреть на Чулицкого улыбающимся взглядом, только пожал плечами.

— Извольте, Михаил Фролович. Итак, господа, отбрасывая идею благотворительного начала в замыслах организатора преступлений, мы поневоле должны согласиться с тем, что человек этот, предлагая погрязшим в житейских проблемах людям решение их проблем, искал и собственную выгоду. Полагаю, должны мы согласиться и с тем, что единственная возможная для него выгода — финансовая. Но вот тут-то, как говорится, и порылась собака! Казалось бы, чего проще? Бери на себя всю грязную работу и получай за ее выполнение вознаграждение, благо все, кто воспользовался его услугами — это подтверждают и наши данные — по смерти своих, если можно так выразиться, обременителей становились наследниками их состояний. И пусть состояния эти чаще всего бывали невелики, но их вполне, и даже с избытком, хватило бы на оплату услуг нашего таинственного злодея. Не забудем еще и то, что побудительная причина у самих «клиентов» лежала как раз вне финансовой стороны ситуации, а значит — им и цепляться за полученные, в сущности, случайно деньги не было никакого смысла.

На этот раз Можайского перебил Гесс:

— Это было бы слишком просто. Наемного убийцу мы раскусили бы сравнительно легко.

— Вот именно. — Можайский полностью согласился с Вадимом Арнольдовичем. — Всё было бы на поверхности и даже хуже: мы быстро накрыли бы не только убийцу, но и его заказчиков. А это уже не лезло ни в какие ворота. Для убийцы и заказчиков, разумеется.

Немудреная шутка Можайского, тем не менее, заставила всех улыбнуться: сгустившаяся было вновь атмосфера разрядилась.

— Следовало придумать что-то иное: не столь бросающееся в глаза. И он, душегуб наш, это придумал! Признаюсь, — Можайский моргнул, и на мгновение улыбка в его глазах погасла, — тот факт, что все имущество наследники передавали в благотворительные общества, меня смутил: ведь они — ни много, ни мало — добровольно расставались с единственной, как мне поначалу казалось, возможностью расплатиться со своим «благодетелем»! Как же так? Значит, у них имелось что-то еще, что никакими наследствами не описывалось? Но что же это?

— Собственные накопления?

Робкое предположение поручика вызвало скептическую реакцию практически у всех: Чулицкий закусил губу и отрицательно мотнул головой, Инихов просто покачал головой — этим двоим, несмотря на не всегда быстрое мышление, и опыта, и ума было вообще не занимать, а ум в соединении с опытом творят чудеса, — Гесс не сделал никаких движений, но лицо его было задумчиво, а доктор прямо возразил:

— Нет, мой юный друг, это невозможно. С одной стороны, конечно, факт жертвования наследства благотворительным организациям — хорошее прикрытие, прекрасно застилающее сторонний взгляд, но прямая оплата из собственных сбережений сводит его практически на нет, превращаясь в тот самый связующий кончик, каждый из которых умная голова желала обрубить. Тут что-то иное. И, кажется, я, к своему неимоверному, должен признаться, ужасу начинаю догадываться, что. Собственно, все нам известные факты указывают на этот кошмар.

— Совершенно верно. — Можайский опять моргнул, погасив улыбающийся взгляд. — Вы совершенно правы, Михаил Георгиевич. Умная голова нашла возможность обойтись без прямого связующего кончика. Заметьте, господа, что никто из них — ни жертвы, ни заказчики — не были одиноки. Совсем наоборот: все они имели родню. Более того: практически ни один из заказчиков не приходился прямым наследником того имущества, которое ему в итоге доставалось и тут же отдавалось им на благотворительные нужды. Практически все жертвы находились «посередке» между заказчиком и владельцами имущества. Причем — что касается лично меня — дошло это до меня не сразу! А между тем, смотрите, что получается.

Можайский на пару секунд прервался, чтобы выпить еще коньяку и закурить новую папиросу.

— Есть некто, кто кому-то очень мешает. И у этой обузы есть близкие родственники, располагающие имуществом: движимым и, нередко, недвижимым, но, в любом случае, проживающие где-то, что представляет собой страховую ценность. Страховка, разумеется, тоже прилагается. Откуда она берется — отдельный вопрос, ответить на который нам тоже еще предстоит. Но пока для нас важен сам факт: все эти страховки выписаны одним и тем же страховым обществом. И не каким-нибудь, а от огня страхования.

— Неопалимой Пальмирой!

— Да, Сергей Ильич. Именно «Неопалимой Пальмирой». Таким образом, у нас получается цепочка: оплата страховой премии и пожар, в результате которого гибнут владельцы имущества; далее — вступление в наследство настоящей жертвой, то есть той жертвой, устранение которой и является самоцелью, и, наконец, гибель этой жертвы, после чего имущество ненадолго попадает в руки заказчика преступления, но отдается им на благотворительность. Эта цепочка здорово запутывает следы. Во-первых, между заказчиком и пожарами никакой связи не прослеживается, а между тем, именно страховые премии и отказ от возмещения убытков…

— Позвольте! — Чулицкий опять не выдержал. — То есть как это — отказ от возмещения убытков? На каких основаниях?

Можайский похлопал рукой по раздувшейся от фотографических снимков папке Гесса:

— Всё здесь, Михаил Фролович, всё здесь. Уж будьте уверены, это от нас никуда не денется!